У края лепестков были сложены идеальными стопочками стальные листы, покрытые блестящим тёмно-синим лаком. Лак нужен был для дела, не только для красоты, — так говорил инженер. Цвет лака точно соответствовал окраске пола. Может, случайно? Рулоны стальной ленты, стянутые аккуратной металлической полоской, как тесьмой, были упакованы, как подарок. Оставалось привязать бант. За широкими, чисто вымытыми окнами пестрело машинами большое поле автостоянки. Должно быть, это поле тоже вдохновляло на ударный труд. Как подсолнухи. В таком окружении невозможно было сделать что-то тяп-ляп. Завод не знал, что такое брак. Так говорил экскурсовод. А она смотрела на это немыслимое сочетание металлургии, чистоты и красоты и вспоминала, как молоденькой аспиранткой пыталась воплотить в металл свою гениальную идею.
Начальник прокатного цеха согласился ей помочь, написал мелком на одном из полураспущенных рулонов, кое-как схваченных ржавой проволокой, тот режим обработки, что придумала она. Написал неразборчиво, коряво. И улыбнулся насмешливо на её мольбы:
— Давайте напишем краской!
Через час, вернувшись в цех, она увидела двух работяг, которые курили, спрятавшись за её экспериментальный рулон от сквозняка, дувшего из разбитых окон. Их спины в ватниках безжалостно стирали надпись, сделанную на уровне плеча, там, где удобнее писать. И опираться, когда куришь. В кабинете начальника она почти кричала. И он был в ярости.
— То написано не тем, то написано не там! Что вы пристаёте с мелочами?
Японский инженер рассказывал о мелочах: об аккуратной упаковке рулонов, об идеальной отделке концов полос… И всё это незаметно перетекало в длинный список тех, кто хотел купить металл именно здесь, на Ниппон Стил. И среди них была Россия.
Голос провожатого в наушниках стал особенно торжественным — они приближались к доменной печи. Невысокое здание почти не отличалось от других цехов. Только жар, вырывавшийся из-под металлических мостков, по которым они шли, был покруче, да белые резиновые сапоги рабочих и их белые перчатки погрязнее. Но грязь выглядела свежей, сегодняшней. У нас в России, уж если домна в городе, то видно её отовсюду, как Эйфелеву башню. У нас самые большие домны! А здесь…
— Эта домна делает самый лучший металл…
Инженер настойчиво повторял слово "качество". И ещё "экология" — он говорил о дыме, спрятанном в трубы, о деревьях, рыбках в пруду…
— Западных людей по настоящим цехам ведут. А нам, выходит, не доверяют, — ворчал профессор Василий из Самары, единственный участник конференции, приехавший из России. — В прошлом году мужики из нашего института тоже были на этом заводе. Так им только старое отработавшее оборудование показывали. В настоящие цеха не пустили. — Василий был большой и мощный — сын крестьянина волжских кровей. Они познакомились на конференции за обедом. Василий и там ворчал: — Ну и закуска у них! Ракушки на зубах хрустят. А есть нечего. И суп странный, вкуса никакого. — И Василий посыпал перцу в зелёный чай. — И фрукты колючие. — Он съел неочищенный плод киви. В свои пятьдесят Василий был за границей в первый раз.
Завершал показ заводской исследовательский центр. В большой комнате сидели за длинным столом тридцать человек. Стол был выгнут так, чтобы каждый видел каждого. Ещё за интеллектуальной элитой завода надзирал начальник, сидевший в стеклянной конторке на возвышении. Он выбежал навстречу экскурсантам, пожал каждому руку, сказал пару хорошо заученных фраз о том, что именно за этим общим столом куётся будущее Ниппон Стил, и бегом вернулся в свою, похожую на милицейскую будку, обитель. Его голова тут же склонилась над письменным столом, выражая крайнюю озабоченность. Тридцать его подчинённых в точности воспроизвели ту же позу. В душной комнате пахло разогретым линолеумом. Кондиционеры стояли только в тех помещениях, где работали нежные исследовательские приборы. Самим исследователям не полагалось никаких послаблений — они ковали будущее завода в жарких костюмах с тугими галстуками.
Элегантный инженер, строгая дама и девушка, угощавшая лимонадом, вышли к автобусу проводить экскурсантов. Они стояли у края тротуара, по японскому обычаю махая руками вслед уходящему автобусу, — блестящее завершение технологической цепочки под названием "экскурсия". Идеальная обработка конца. За деревьями мелькнул силуэт ещё одной маленькой домны, только неработающей, старой.
— По дороге вы увидите мемориальный сквер в честь первой домны, — говорил на прощанье инженер. — Здесь на Кюсю колыбель японской металлургии. Мы помним это. — Японский долг благодарности работал безотказно. По отношению к людям и домнам.
На другом южном острове, Сикоку, куда переехала конференция для дальнейших заседаний, участникам в качестве развлечения предложили познакомиться с традиционными местными ремёслами — с крашением тканей, изготовлением глиняной посуды… Таких больших производств, как на Кюсю, на Сикоку не было. Сикоку — маленький остров. Здесь выращивали рис, чай, фрукты, искусственный жемчуг… Старинная гончарня устроилась в окрестностях Токушимы — самого большого города на острове. Маленькая гончарня на Сикоку чем-то напоминала большой завод на Кюсю — на чисто выметенном полу ничего не валялось, всё аккуратно лежало: инструменты, глина… И ряды готовых чашек-плошек выстроились ровно, как солдаты на смотру. Горшечники походили на металлургов — те же синие комбинезоны и белые резиновые сапоги, те же светлые махровые полотенца, только не висящие на шее, а скрученные жгутами на лбу… И то же выражение усердия на лицах. Экскурсантами занимался такой же, как на Кюсю, молодой парень. Только не инженер, гончар.
Но что показывать в гончарне? Простой сарай, а в нём — вертящийся круг.
— О, у нас есть кое-что ещё!
Гид загадочно улыбнулся и повел группу по тропинке, ведущей к сараю из старых серых досок. Полутьма пахла сухой глиной и прогретым на солнце деревом. Пол был усыпанный мелкой глиняной крошкой.
— Это сделано специально, чтобы гасить все посторонние звуки, — сообщил гид, усаживая экскурсантов на простую деревянную скамью.
Лицо его стало таинственным, словно в ожидании чуда. Тихий звук капнул в тишину. Такой чистый, словно уронили каплю на хрустальное блюдо. Потом зазвучало ещё — тоненько, прозрачно. И отозвалось эхом — слабым, глухим.
— Вода где-то капает, — хозяйственно заметил Василий.
— Вода, вода, — часто закивал гид. И зашептал восторженно: — Послушайте, как звучит вода! — И замер благоговейно.
И все послушно замерли, только Василий пробурчал:
— Придумывают они тут всё, придумывают… У меня на даче крыша протекает. Что же мне теперь начать народ водить, чтобы капли слушать? Ещё и деньги брать…
Глаза, привыкая к темноте, постепенно разглядели в дальнем углу сарая нагромождение горшков — небольших, обычных и огромных, выше человеческого роста. Именно горшки, составленные в замысловатые пирамиды, были тем музыкальным инструментом, из которого падающая вода извлекала звуки — то высокие, то низкие, то звонкие, то глухие. Тихая музыка редких капель звучала под крышей полутёмного сарая, музыка горшков.
— Здесь — прекрасное место для медитаций, — шёпотом сказал гид. И бодро встал. — А теперь — в наш магазин!
И зашагал в сторону ещё одной сараюшки, где за баснословную цену — не меньше трёх тысяч йен за штуку — продавали грубые чашки, сделанные на простом гончарном круге.
— Посмотрите, какая замечательная работа! — гид взял в руки серую шероховатую плошку. Гончар с Сикоку гордился своими горшками так же, как гордились своей сталью металлурги с Кюсю.
У входа в красильню их встретил такой же гид — бойкий, молодой.
— Мы красим натуральные ткани натуральной краской.
Сорвав прямо у себя под ногами пучок травы, парень мазанул им по своей ослепительно белой футболке. На груди осталось яркое синее пятно, но парень не расстроился. Должно быть, испорченная футболка была запланированным вступлением, главной информацией — синюю краску индиго давала трава. Начиналось производство в низком просторном помещении, где люди, Сидевшие возле длинного стола, рисовали серые узоры на белой хлопчатобумажной ткани. Гид подвёл экскурсантов к стопкам батистовых носовых платков, разрисованных самураями, — иностранцам предстояло приобщиться к японскому ремеслу бок о бок с настоящими рабочими. Тем более, что технологический процесс был предельно прост. Прикрепив платки на вешалки, как для брюк, следовало макать их в большую продолговатую ванну с тёмно-синей жидкостью. Много-много раз.
