К счастью, я давно решила эту проблему — как эмоционально, так и интеллектуально. Если бы они погибли, скажем, в автокатастрофе, я была бы безутешна, потому что они лишились бы того, что им предстояло: жизни в мире людей. Но раз мир людей погиб тоже, это была не такая большая потеря. Просто все написанное на классной доске стерли тряпкой, одна игра перешла в другую, и определенный промежуток времени сменился вечностью.

Калки понимал меня. Полностью. В первый раз за день он посмотрел на меня. Небо было пасмурным; в тусклом августовском свете голубые глаза Калки казались бледными.

— Поскольку радиоактивность от этих нейтронных бомб сделала бы планету необитаемой в течение тысяч лет, я был обязан вмешаться. И сделал это вовремя. Я Шива, но главным образом Брахма. Я разрушаю для того, чтобы создавать. И сохранять. Теперь я начинаю новый цикл, так что все хорошо. За исключением того, — он отвел глаза, — что я тоже человек. Бывает время, когда мозг Джима Келли не в состоянии понять поставленную мною цель. Не думаю, что теперь он вообще пытается что-то понять. Но, — тут Калки нахмурился, — иногда я слышу внутренний голос, который говорит мне, что симметрия требует полного конца человеческой расы. Странно, правда? Шива шепчет: уничтожь людей. Вишну шепчет: сохрани. Брахма шепчет: начни новый цикл… У нас есть пиво?

— Конечно, — сказала я. Калки любил только пиво. — В холодильнике. — Калки пошел за пивом.

Я направила катер под мост. Тут Джайлс оторвал взгляд от доски для игры в триктрак.

— Моя дорогая Тедди, в данную минуту мы проплываем под историческим Цепным мостом. Это значит, что вы выбрали не то направление. Маунт-Вернон находится вниз по реке.

Лакшми открыла глаза.

— Это моя вина, — извинилась она. — Я местная. И должна была сказать тебе, куда плыть. — Сказав это, она снова уснула. Я развернула катер. Жара была удушающая. Даже на реке не чувствовалось ни ветерка. Я увидела, что барометр падает. Приближалась буря. С юго-запада.

Джайлс и Джеральдина продолжали игру. Калки пил пиво, любовался пейзажем и казался умиротворенным.

У виргинского берега рассекала мутную воду скала, очертаниями напоминавшая Италию. На гладкой вершине скалы лежали два обнявшихся скелета. Мужчина и женщина? Или две женщины? Одежда помочь не могла. Они были обнажены. «Неужели в момент окончания жизни они занимались любовью?» — подумала я.

Усталые и потные, мы причалили к Маунт-Вернону, и все, кроме Лакшми, нырнули в мутную воду. Плавали среди водорослей. Ходили по илистому дну. Нервно пошучивали про ядовитых змей. На Потомаке часто встречаются медноголовые щитомордники. Но в тот день мы не видели ни одного.

Как туристы, мы совершили экскурсию по дому-музею. Осмотрели старую мебель, картины и стеклянные витрины, в которых лежали шпаги, перчатки, чулки, шляпы и рубашки. Реликвии Джорджа и Марты Вашингтонов. В отличие от туристов, мы открывали некоторые витрины. Трогали старую одежду. Но все клали назад, за исключением треуголки Вашингтона, которую Калки надел и носил до конца дня.

Пока Лакшми и Джеральдина накрывали угощение на ступеньках особняка, Калки лежал на заросшем газоне, прикрыв глаза шляпой генерала.

Джайлс предложил мне отдать дань уважения останкам Джорджа Вашингтона. Они хранились в каменном мавзолее неподалеку от особняка.

— Было бы хорошо, — сказал Джайлс, указывая на старый дом, — если бы сумели сохранить его.

— Мы не сможем. Одна дырка в крыше, и всему конец.

— Знаю, — промолвил Джайлс. — Очень жаль, — добавил он. Искренне ли? Когда речь шла о Лоуэлле, ничего нельзя было утверждать наверняка.

Мы часто обсуждали необходимость и способы сохранения лучших памятников архитектуры прошлого цикла для следующего поколения. Но нас было слишком мало. А к тому времени, когда в мире появится достаточное количество людей для консервации и реставрации, не останется ничего, кроме руин.

Дойдя до чугунной решетки, закрывавшей вход в мавзолей, я присела на скамью. Джайлс попытался сесть рядом. Но я решительно представила себе, что нас разделяет стена. Высокая кирпичная стена. И Джайлс ее почувствовал. Что ж, я хороший каменщик. Какая-то часть моей души неравнодушна к стенам.

Джайлс со вздохом сел на землю и скрестил ноги.

— Как вы думаете, не слишком ли нас мало? — внезапно спросил он.

— Не поздновато ли вы спохватились? — Я тут же заподозрила заговор. Ну да, я склонна к паранойе. Но скрываю это. Сначала Калки спросил, не одиноко ли мне. А теперь и Джайлсу понадобилось спросить то же самое. Я была уверена, что меня проверяют. Если так, то напрасно.

Я ответила осторожно:

— Я думала, что все вы обдумали этот вопрос заранее. Сейчас у вас есть два производителя и три стерильных хранителя науки и культуры. А потом будет девять детей…

— Я говорю не про следующий цикл. Тут нам не о чем беспокоиться. Лакшми и Калки являются носителями генофонда. И прекрасно дополняют друг друга. Уверен: окажись здесь Мендель, он зааплодировал бы. Нет, я имею в виду только то, что компания у нас маловата. В данный момент.

— Почему вас так интересует, что именно я думаю? До сих пор никто не спрашивал моего мнения о чем бы то ни было. Это ваше шоу, а не мое. Впрочем, — я оставалась честной (в разумных пределах), — на самом деле мое мнение никогда не имело значения, поскольку я никогда не думала, что это случится.

— Но это случилось. И мы здесь. — Джайлс сложил тощие волосатые конечности в позу йоги. В теннисных шортах и майке с короткими рукавами он выглядел особенно отталкивающе. Его лысая голова сверкала, как пластмассовая. — Потому что Калки — Вишну. Должен быть, — добавил Джайлс.

Это дополнение удивило меня.

— Вы сомневаетесь в нем?

— Сомнение свойственно человеку, моя дорогая Тедди. А Совершенный Мастер, которым я являюсь, человек вдвойне.

— Ну, — резко (не чересчур ли?) сказала я, — может, он и не Вишну, но роль Шивы-разрушителя он сыграл отменно.

Джайлс бросил на меня странный взгляд искоса. У меня сложилось впечатление, что он хотел что-то сказать, но не решился.

— Да, он — Шива, который есть Вишну, который есть Брахма, который есть Калки.

Джайлс залез в карман своих теннисных шорт и достал оттуда золотой цилиндр и ложечку. О, тень Брюса Сейперстина! Задумчиво высыпал из цилиндра в ложку белый порошок кокаина. И понюхал.

— Хотите?

— Нет, спасибо.

— Тедди, вы просто синий чулок[30]!

— Зато у вас будет синий нос.

Джайлс рассмеялся громче, чем этого заслуживала моя незатейливая шутка. Он слишком легко приходил в хорошее настроение. Превращался в маньяка. Говорил слишком быстро. И слишком много. Но сейчас, сидя перед гробницей Вашингтона, шмыгая носом и мерцая глазами, Джайлс был неожиданно спокойным. И задумчиво смотрел на меня.

Кто-то сказал, что молчание — это беременность, чреватая идеями. Ничего особенного. Просто интуиция. Я должна была обо всем догадаться еще тогда, когда он спросил, не слишком ли нас мало.

— Конечно, мы нарушаем равновесие, — сказала я, сочувственно глядя на него сверху вниз. Он невольно захихикал. — Я хочу сказать, — развивала я свою мысль, — что пять — число странное.

— Священное число. — Джайлс избегал моего сочувственного взгляда.

— Священное или нет, не в этом дело. Вы лишний, Джайлс. У Калки есть Лакшми. У меня — Джеральдина. Почему вы не сделали прививку бедной Эстелле? Конечно, сначала стерилизовав ее. — Впервые в жизни я ощутила, что в садизме есть своя прелесть. Какое-то мгновение я смаковала этот запретный плод. Джайлс тут же перестал хихикать и съежился, корчясь, как червяк. Да, я попала в цель.

Мы с Джеральдиной часто думали о том, какие чувства испытывает одинокий Джайлс. Калки и Лакшми счастливы вместе. Мы с Джеральдиной в экстазе. Только Джайлс сам по себе. Счастлив ли он? Я сомневалась в этом. Но Джеральдина думала иначе. Она подозревала, что Джайлс — евнух. Считала, что именно этим объясняется его любовь к готовке, игре в шахматы, бридж, триктрак, просиживание в комнате для рукоделия, располагавшейся в восточном крыле Белого дома, и постоянная занятость. А в конце каждого долгого, хлопотливого дня — регулярный уход домой, в Блэйр-хаус.