— Рубленая солонина здесь отличная, — сказал он, безбожно глотая гласные. Я содрогнулась. И заказала кофе.

Кода мы выпили кофе и как следует присмотрелись друг к другу, он прозрачно дал понять (с помощью языка тела), что я могу стать любовницей если не президента, то кандидата в президенты. Я отодвинула ногу как можно дальше, а потом включила диктофон и лучезарно улыбнулась. Если бы я была мужчиной, женщина с диктофоном никогда не смогла бы вызвать у меня желание.

— Я слышал, будто вы только что прибыли из Нового Орлеана. — Это было сказано сухо и довольно откровенно. Но потом Уайт вспомнил, что он человек из народа и претендует на президентский пост. — Шикарный город, — проквакал он, — где люди относятся к тебе по-доброму.

— В самом деле? — Я изо всех сил показывала, что не отношусь к числу его потенциальных сторонников.

Уайт принялся за жареные грибы.

— Я — горячий поклонник Моргана Дэвиса. — Это было сказано тепло и искренне; впрочем, таким было каждое сказанное им слово. — Я думаю, его… это… периодическое издание сделало большое дело. Я регулярно читаю «Сан». На мой вкус, она чересчур далека от политики. Он слишком цацкается с этими мошенниками от экологии, но решительно настроен против наркотиков. Как и я. Я думаю, он сделал прекрасный выбор, когда направил вас расследовать это дело с наркотическим рэкетом.

— Наркотики тут ни при чем, сенатор, — мягко сказала я. В кабинете напротив сидела компания профессиональных избирателей. С полдюжины человек пялилось на нас во все глаза. Они узнали Уайта и завидовали мне. — Моя цель заключалась в том, чтобы написать статью о Калки и конце света.

Уайт одарил меня улыбкой заговорщика.

— Конечно, конечно. Я читал ваши статьи, Тедди. — Политики всегда называют собеседника по имени. — Тедди, вы знаете, — тут он принял мрачный и унылый вид, с которым все президенты обязаны говорить о своих противниках в Кремле, — что этому Калки и концу света в воскресной передаче Си-би-эс «60 минут» будет посвящено целых одиннадцать с половиной минут? — Уайт готов был кусать себе локти.

— Калки — хороший актер, — хладнокровно ответила я. — А тема представляет определенный интерес.

Впрочем, мои намеки не подействовали. Преуменьшения на политиков не действуют.

— Эти афиши! — вскричал уязвленный Уайт. — Вы знаете, сколько стоит увешать всю страну двадцатью тысячами собственных многокрасочных портретов? Даже Дик Никсон в семьдесят шестом году не потратил столько!

— Мне говорили, что вы считаете Калки и доктора Лоуэлла участниками торговли наркотиками. — Я достала шариковую ручку и блокнот.

— Я думал, — ответил Уайт, — что главной целью вашего разоблачения в «Сан» является сообщение о том, что за фасадом «Новоорлеанской компании тропических птиц и рыб» скрывается один из крупнейших наркосиндикатов мира. Кроме того, я думал, что мой друг Морган уже сказал вам о нашем желании подождать с разоблачениями до того времени, когда пройдут первые слушания моей комиссии в Нью-Йорке. Это случится через две недели, и Келли, называющий себя Калки, будет вызван на них в качестве свидетеля.

Ссылка на Моргана меня обеспокоила. Неужели Уайт о чем-то договорился с Морганом за моей спиной? Если дело обстояло именно так, это объясняло, почему я не могла связаться непосредственно с Морганом со дня своего вылета из Лос-Анджелеса. Все сообщения передавались через кокаиниста Сейперстина, который едва ли заслуживал доверия.

— Об этих слушаниях мне говорил Джейсон Макклауд.

— Преданный слуга общества. — В голосе Уайта прозвучала металлическая нотка. — Он — единственный чернокожий, которому удалось проникнуть в гонконгскую ветвь «Чао Чоу». Без него мы ни за что не получили бы данных на Келли и Лоуэлла.

— Зачем?

Этот простой вопрос поставил будущего президента в тупик.

— Что «зачем»? — Уайт повернулся и недоуменно посмотрел на меня.

— Зачем успешно орудующему наркосиндикату наживать себе лишнюю головную боль, основывая религиозное движение?

— Потому, Тедди, — с упором произнес кандидат в президенты, — что религиозная деятельность не облагается налогами.

— А-а… — Не знаю, почему автоматически считается, что кандидат в президенты непременно глуп как пробка. Мне никогда не приходило в голову, что Джонсон Уайт может придумать то, на что не способна я сама. Но он придумал. И это действительно имело смысл. — Если Калки сумел додуматься до такого, то он гений.

— Или Лоуэлл. Мы считаем, что настоящим мозгом новоорлеанского синдиката является Лоуэлл, а Калки — всего лишь исполнитель. И, конечно, участник телешоу. Одиннадцать с половиной минут! — При мысли о том, что Калки обладает драгоценными минутами «прайм-тайм», а он нет, на глазах Уайта проступили слезы. Он вздохнул. А потом заговорил снова: — Они отмывают деньги через свои американские ашрамы. Делают вид, что это поступления от зарубежных вкладчиков. Потому, что каждая добропорядочная религия в Соединенных Штатах свободна от налогов, у них развязаны руки. И они вовсю пользуются этим. В прошлом году они купили большие земельные участки и несколько компаний на западе Северной Дакоты. Тедди, эта штука — настоящий спрут. И поэтому вы должны помочь. Помочь своей стране. И этим несчастным детям, которых приучают к «бурому сахару», а то и к чему-то пострашнее.

Хотя туристы из кабинета напротив не могли слышать, о чем идет речь, они безошибочно уловили в голосе Уайта патриотический подъем, столь же неприкрытый и столь же заразительный, как первые такты Боевого Гимна Республики. Я видела, что они готовы захлопать.

Я закрыла блокнот.

— Сенатор, я не могу сказать вам, что собирается делать «Сан». Договаривайтесь об этом с мистером Дэвисом. Я могу только одно: собирать материал. Публикуют его они.

— Вы можете оказать мне большую помощь, Тедди. — Он снова заговорил с акцентом красношеего. Слово «помощь» прозвучало у него как «пом…щь». — Вы очень симпатичная девочка. Даже чересчур. — В воздухе снова завитала мысль о связи на одну ночь. Точнее, на одно утро. Американские сенаторы пользовались репутацией людей сексуально ненасытных, но импотентов. Несколько лет назад у Арлен был роман с одним сенатором от штата Аризона. Она рассказала мне все.

— Сенатор, вы мнете мне платье.

Крошечная ножка Уайта отодвинулась.

— Что, — спросил он, — вы делали последние несколько дней с Джайлсом Лоуэллом? И как и когда вы прибыли в Вашингтон?

— Сенатор, мое дело знать, а ваше — догадываться.

— В таком случае вы будете вызваны повесткой в сенатскую комиссию по контролю и борьбе с наркотиками и обязаны будете дать показания под присягой.

— Первая поправка к конституции. Я имею право не называть свои источники информации. — Я воспользовалась избитым журналистским приемом, хоть и сделала это в несколько шаржированной форме.

— Решение Верховного суда по этому вопросу еще не отменено, — отбарабанил Уайт столь же избитый ответ. — Вас можно обвинить в неуважении к конгрессу. — Затем он одарил меня умильной улыбкой в стиле красношеего. На его глазах выступили две слезы, вызванные любовью ко мне и всему человечеству. — Тедди, но я не хочу, чтобы мы с вами оказались в двусмысленной ситуации, потому что безмерно восхищаюсь вами как летчицей и Американкой с большой буквы.

— Спасибо. — Я добавила в его бочку меда ложку дегтя. — Я не могу сообщить о докторе Лоуэлле ничего интересного. Я прилетела с ним в Вашингтон в частном самолете и оставалась с ним в отеле «Джефферсон Армс», номер 437. Это не приглашение. Последние несколько дней я болела гриппом, и доктор Лоуэлл действовал как мой врач. Я согласна с вашими общими выводами относительно «Калки Энтерпрайсиз». Я тоже убеждена, что они имеют дело с наркотиками. Теперь я понимаю, что они основали новую религию, чтобы отмыть деньги. Все абсолютно ясно, кроме одного. При чем тут конец мира?

— Просто приманка. Все в стране только и говорят, что об этих плакатах. Каждый комик на телевидении отпускает шутки насчет «Конца». Калки ведет себя, как барон Мюнхгаузен, который заявил, что в такой-то день полетит верхом на ядре. Такое заявление автоматически взвинчивает цену на входные билеты. А тут еще лотерея «Лотос»! Все попадаются на этот крючок. На прошлой неделе я сам чуть не выиграл пять тысяч долларов. Не совпала всего одна цифра.