Мотылек ничем не выдала себя ни тогда, ни позднее.
Топельцин, даже став белым богом Кетсалькоатлем, не сумел все прочесть в ее сердце. Да, может быть, и она сама не до конца понимала себя. Но где-то в самом далеком тайнике ее сердца шевельнулась тревога.
Женщина всегда раньше мужчины разгадает соперницу, даже если это богиня.
Богиня справилась с собой, но только справилась! Мотылек отлично поняла это, потому что от нее не ускользал ни один взгляд Эры, украдкой брошенный на Кетсалькоатля.
Две другие богини были ясны. Одна из них любила Кетсалькоатля, но как сестра. Другая никого не любила, холодная, подобно камню, политому водой. Мотылек боялась ее. А богиню Эру она не боялась и позволила ей волшебным снадобьем вернуть цвет молодости своим полосам.
Чутьем дикарки она угадывала, что эта богиня не способна сделать ей зло.
Но Кетсалькоатль!
Став вместо Гремучего Змея владыкой смертных, он должен был бы тотчас же жениться на своей былой возлюбленной, выполнить данное ей еще до своей смерти обещание. Шочикетсаль считала это само собой разумеющимся и нетерпеливо ждала.
Однако вернувшийся с неба Топельцин вовсе не проявлял того пыла, который владел им в былое время.
Терпение у Шочикетсаль истощалось. Неужели небо, где он провел так много времени, разъединило их?
Мотылек была земной женщиной, в жилах которой текла неукротимая дикая кровь. Небо жрецов с их сказками было для нее чуждым и недосягаемым. Не в эти сказки полагалось верить. А вот богиня Эра, не умеющая скрыть своих чувств к Топельцину, это была уже не сказка, а сама жизнь, близкая и понятная. Шочикетсаль, как женщина, видела в ней соперницу.
И Мотылек возненавидела богиню Эру, была готова разорвать ее когтями.
Шочикетсаль, кипя ревностью и негодованием, решилась наконец на прямое объяснение с Кетсалькоатлем. Она хотела знать, почему тот не берет ее себе в жены.
Шочикетсаль застала Кетсалькоатля в зале с коврами из птичьих перьев. Он только что отпустил своих учеников.
Увидев Мотылька, он улыбнулся, встал со шкуры ягуара и сделал несколько шагов ей навстречу.
Сердце замерло у Мотылька, кровь бросилась в лицо, голос перехватило, но она все-таки робко вымолвила:
— Позволит ли великий бог Кетсалькоатль называть себя, как прежде, Топельцином?
— Мотыльку? Ну конечно, — ласково сказал белый бог и протянул к ней руки, как тогда, в сельве.
— Разве Топельцин не видит, что счастье вернуло его Мотыльку былой цвет волос?
— Топельцин рад, что видит Мотылька прежней.
— Но почему он сам не прежний?
— О чем говорит Мотылек?
— Почему Топельцин не показывает Мотыльку звезд на небе? Почему не прикасается губами к ее коже, чтобы радость волной пробежала по всему ее телу?
— Если бы Топельцин считал себя вправе так поступить! Если бы он мог! — с горечью воскликнул белый бог.
— Разве Топельцин, или бог Кетсалькоатль, не имеет права на все, чего только пожелает?
— Пусть прекрасная Мотылек простит гостя неба, что он только сейчас решается рассказать ей все о себе.
— Разве Мотылек с вершины пирамиды не возвестила народу всего, что можно было сказать о белом боге и его спутниках?
— Мотылек должна понять, что тот, кого она провозгласила вернувшимся ее возлюбленным, не может воспользоваться ее ласками, предназначенными другому, давно погибшему юноше.
Мотылек содрогнулась.
— Богиня Эра, подарившая Мотыльку былой цвет волос, — продолжал Кетсалькоатль, — давно настаивала, чтобы гость с неба рассказал Мотыльку всю правду, ибо она женщина и своей заботой о жизни может помочь и людям, и гостям неба.
Бешенство овладело Мотыльком. Она плохо понимала Кетсалькоатля. До ее сознания дошло лишь то, что он говорит по велению богини Эры и отказывается от любви Мотылька.
А Кетсалькоатль закончил:
— Гость с неба хорошо понимает Мотылька и ее жажду любви, потому что он и сам познал горе неразделенной любви.
Девушка уничтожающим взглядом смерила бога Кетсалькоатля:
— Бог Кетсалькоатль не может так говорить! Какой же он тогда бог!
— Сын Солнца вовсе не бог, — мягко сказал Кетсалькоатль, — и вовсе не твой когда-то погибший возлюбленный Топельцин. Сын Солнца лишь случайно похож на него чертами лица. Это нелегко объяснить Мотыльку. Она должна понять, что у людей Толлы и у тех, кто живет на далекой звезде Мар, откуда прилетели гости неба, одни и те же предки, происходящие с еще более далекой звезды, которая погибла в яркой вспышке. Остались только ее сыны, гостившие на Земле и Маре. И люди, и мариане (гости с неба), и фаэты (так звались обитатели погибшей Фаэны) — все они сыны Солнца. Людям Земли предстоят тяжкие испытания. Их братья по Солнцу, зная об этом, прилетели со звезды Мар, чтобы разделить с людьми их тяготы и научить тому, что достигнуто разумом другими сынами Солнца.
Мотылек не могла понять всего сказанного. Она была женщиной, отвергнутой женщиной. И только это она поняла. Не веря себе, она произнесла:
— Значит, Кетсалькоатль вовсе не Топельцин?
— Увы, нет. Потому гость неба и не может подарить Мотыльку радость любви, — грустно сказал Кетсалькоатль.
— Это неправда! — вскричала Шочикетсаль, гневно сверкнув глазами. — Просто жалкий Кетсалькоатль слепо выполняет волю белой богини, отрекаясь не только от былой любви, но даже и от собственного имени Топельцина!
Белый бог растерянно стоял посреди зала, с удивлением рассматривая разгневанную девушку Земли.Неужели он ошибся, рассчитывая найти ее поддержку ценой всей правды, пусть горькой для нее, но истинной?
Мотыльку вовсе не нужна была такая истина! Слова белого бога лишь подсказали ей план мести. Если ее отвергли, то виновники, богиня Эра и неверный Топельцин, горько поплатятся!…
Взбешенная Шочикетсаль выбежала из дворца и кинулась к ступеням пирамиды бога Ночи, чтобы найти там отца. Она была его тайной дочерью, ибо Великий Жрец, служа богам, в своей святости не мог иметь ни жены, ни детей. Конечно, все знали, что Шочикетсаль его дочь, но, чтобы сохранить видимость священной чистоты Великого Жреца, ее назвали тайной дочерью. Этим было сказано все, приличия соблюдены, и положение девушки обретало высоту, достойную ее тайного (хотя для всех и явного) отца.
…Змея Людей с плохо скрываемой радостью выслушал дочь, поведавшую ему о неслыханном оскорблении, нанесенном ей, женщине высшего положения в Толле. Ею пренебрег тот, кому она готова была отдать сердце не только в переносном, но и в прямом смысле, когда рвалась на пирамиду, чтобы лечь с ним рядом на жертвенный камень.
У Великого Жреца зрел план. Шочикетсаль готова объявить с вершины пирамиды, что так называемый Кетсалькоатль вовсе не бог и уж никак не Топельцин, а всего лишь ловкий обманщик. Он должен быть лишен власти, его безрассудные указы отменены, и в честь возвращения к истинным богам на жертвенных камнях будут вырваны сердца у всех белых бродяг, явившихся из сельвы, а также у всех их сообщников, призвавших их власть.
Взывая к истинным богам (в которых он не верил), Змея Людей приказал дочери во всем повиноваться ему и в нужный миг сказать с вершины пирамиды всю правду о Лжетопельцине.
Шочикетсаль с поникшей головой слушала хриплый голос жреца. Тот заметил, как передернулись у нее плечи.
Он замолчал и задумался.
Так ли просто получится то, что предложила ему дочь? Она женщина, ей важно лишь скорее разоблачить обманщика, оскорбившего ее чувства. У Великого Жреца цели должны быть более возвышенными и далекими, а пути их достижения самыми надежными.
Пока Змея Людей размышлял, его тайная дочь не могла найти себе места.
— Пусть Великий Жрец прикажет жрецам протрубить в морские раковины, пусть созовут они к подножию холма народ, — требовала она.
Змея с разверзнутой пастью на голове жреца качнулась, хриплый голое жреца снизился до шепота:
— В Мотыльке говорит сейчас только ярость женщины, выпустившей когти ягуара.Нельзя думать, что все обойдется гладко и хорошо, едва она произнесет свою свирепую речь. Ловкий Кетсалькоатль освободил множество рабов, которые теперь заполняют улицы Толлы.Им не захочется снова стать рабами.Ремесленники и художники заняты на новых постройках. Им выгодно закончить начатое, а не низвергать того, кто призвал их творить. Нечего говорить о возделывателях злаков. Они только и думают, что о новых полях, которые выжигают для них в сельве. Им тоже едва ли захочется верить разъяренной женщине.
