В этот день в бурно разгоревшемся в монастырской трапезной споре выдающемуся французскому философу Рене Декарту не удалось опровергнуть метод Пьера Ферма. Метод, которым тот предвосхитил созданное столетие спустя дифференциальное и интегральное исчисление.

Если Рене Декарт допускал в пылу спора даже такие чудовищные для уха ученого выражения, как «паралогизм», что означало «противоречие», то Пьер Ферма, толстеющий, с добродушным лицом, обрамленным ниспадавшими до плеч волосами, спокойно и терпеливо, как учитель школьнику, объяснял Декарту свой метод. Этим он окончательно выводил из себя философа в офицерском мундире, которому, однако, нечего было возразить.

С наступлением темноты научные дискуссии в трапезной закончились, и после «скромного» монашеского угощения гости монастыря решили расходиться.

Первым привратник хотел выпустить Декарта, но, заглянув в оконце, подозвал аббата Мерсенна. Против монастырских ворот гвардейцы кардинала развели костер и, видимо, не собирались уходить отсюда без добычи.

Аббат Мерсенн предупредил об этом Декарта. Тогда Ферма произнес:

— Рене, одолжите мне, пожалуйста, ваш плащ и шляпу, а также временно и коня. Вас там ждет Огюст? Я окликну его.

Декарт колебался:

— Они охотятся за мной, а схватят вас, Пьер. Вы так хотите?

— Конечно,- улыбнулся Ферма.- Когда выяснится, что они задержали советника тулузского парламента, вы будете далеко, воспользовавшись мулом Огюста.

— Соглашайся, Рене,- убеждал его былой школьный товарищ аббат Мерсенн, потирая мокрую от волнения лысину.- У тебя нет другого выхода.

Противники в недавнем споре обнялись на прощанье.

Из монастырских ворот выехал всадник в черном плаще и в надвинутой на глаза шляпе.

— Эй, сударь! — грубо окликнул его гвардеец, хватая под уздцы коня.- Мы не рассчитались еще с вами за утреннюю встречу. Нанятые вами мушкетеры ранили двух моих солдат. Но теперь вам придется следовать за нами.

— Трое против одного? Я подчиняюсь,- ответил Пьер Ферма.- Но куда вы хотите отвести меня?

— К его высокопреосвященству господину кардиналу, а потом — в Бастилию. Но до этого он примет вас с подобающей вежливостью.

— Огюст! — крикнул Ферма.- Дождешься хозяина здесь!

Пьер Ферма плохо знал Париж. Лошадь его вел под уздцы старший из гвардейцев, предварительно взяв с Ферма честное слово, что тот не использует для бегства преимущество верхового. Они долго двигались по темным незнакомым улицам.

— Ну вот, сударь, и улица Сан-Оноре,- с облегчением заметил гвардеец.- Здесь на площади и стоит кардинальский дворец.

Ферма не мог рассмотреть фасада огромного здания, но хорошо разглядел промчавшуюся мимо карету, запряженную шестеркой вороных лошадей.

— Кажется, вам не повезло, сударь,- сказал гвардеец.- Должно быть, его высокопреосвященство господин кардинал проехал в Лувр к королю.

Перед широкой, ведшей во дворец лестницей гвардейцы остановились, коня под уздцы взял другой гвардеец, а старший стал подниматься по мраморным ступеням, громыхая длинной шпагой.

Ему навстречу появилась плохо освещенная серая фигура в сутане. Гвардеец, о чем-то поговорив с вышедшим, начал спускаться.

Он молча снова взял коня Ферма и повел его назад по улице Сан-Оноре.

— Куда мы направляемся? — поинтересовался Ферма.

— Его высокопреосвященство поехал на вечернюю шахматную партию с королем и почтительно просил подождать его возвращения в Бастилии.

Гвардеец простодушно передал сказанные ему слова, но Ферма передернуло. Как юрист, он знал, что его не могут бросить в Бастилию без прямого указания кардинала. Однако он не стал противиться и препираться с конвоем, заинтересованный в том, чтобы дать Декарту возможность скорее уйти из Парижа и пересечь границу, раньше чем обнаружится, что схвачен не он.

Площадь перед Бастилией была так же незнакома Ферма, как и улица Сан-Оноре. Еще близ Лувра он проходил во время прошлых приездов в Париж, но теперь ему не встречалось знакомых мест.

У ворот Бастилии — мрачного замка, окруженного высокими стенами посреди города,- гвардейцы остановились и вступили в переговоры со стражей, вызывая коменданта крепости.

Наконец из ворот показался тучный человек с оплывшим лицом и маленькими хитрыми глазками, которые поблескивали в свете тусклого фонаря стражника.

— Я протестую, господин комендант! — заявил Ферма.- Я отлично знаю французские законы: никто не может быть брошен в Бастилию без приказа его высокопреосвященства господина кардинала. Покажите его приказ!

— Не извольте беспокоиться, сударь,- елейно отозвался комендант, тяжело дыша после каждой фразы.- Вы проведете ночь как гость Бастилии, и я клянусь вам, что не переступите порога ни одной из камер, где содержатся важные государственные преступники, о вашем же коне позаботятся не в меньшей степени, чем о вас, сударь.- И он церемонно раскланялся.

Ферма спокойно вздохнул, подумав, что выиграет для Декарта целую ночь и ошибка выяснится лишь завтра. Он сошел с коня, которого взял один из стражников, двое других повели Ферма в открытые ворота.

Бастилия! Одно лишь это название вселяло ужас в людей. Но Ферма, успокоенный учтивостью коменданта, не проявил никаких признаков волнения.

Стража предложила Ферма спуститься по стертым ступеням каменной лестницы. Пахнуло сыростью, они вошли в полутемный коридор с двумя рядами однообразных дверей с зарешеченными смотровыми оконцами.

— Куда вы ведете меня? Вы слышали слова коменданта? — обратился Ферма к стражникам.

Но те молчали, громыхая оружием по каменному полу.

Вдали открылась одна из дверей, и оттуда вышли двое тюремщиков, ведя под руки потерявшего силы заключенного.

С каждым шагом обе группы сближались. Они сошлись под светильником, и Ферма содрогнулся, встретясь взглядом со старым графом Эдмоном де Лейе, глаза которого сверкнули было радостью при виде Ферма, но, заметив, что советник парламента (суда) идет не на свидание с заключенным, а сам находится под стражей, сразу потухли.

Старый граф де Лейе! И перед мысленным взором Ферма встала картина первых дней его деятельности как советника парламента в Тулузе.

Он ютился тогда в каморке второразрядного трактира «Веселый висельник» и был ошеломлен, увидев на пороге пышно одетого вельможу, появление которого здесь казалось просто непостижимым.

Вельможа раскланялся в старомодном поклоне. У него было сухое лицо с благородными чертами, вышедший из моды парик, в руке он держал как посох дорогую трость с головкой из слоновой кости с золотой инкрустацией, такой же, как на шитом золотом камзоле.

Церемонно закончив приветствие, он произнес, гордо вскинув голову:

— Убитый горем граф Эдмон де Лейе перед вами, почтенный метр! Позвольте называть вас так, ибо ваше положение советника парламента в Тулузе дает вам отныне это право.

— Прошу вас, ваше сиятельство. Однако, поверьте, мне неловко принимать такого высокого гостя в столь убогом месте.

— Пусть оно будет последним жалким убежищем в вашей предстоящей жизни, молодой метр,- жизни, полной удач и благоденствия. Я пока могу судить о вас лишь по вашей внешности, а она внушает мне надежду на спасение моего несчастного сына, несправедливо обвиненного в убийстве на дуэли маркиза де Вуазье. Дело это, я знаю, поручено вам парламентом. Прокурор Массандр требует казни, хотя она никогда не применяется, но мы, гугеноты, и ваш покорный слуга были соратниками короля Генриха IV, когда он был еще Генрихом Наваррским, нашим вождем. Теперь иные времена, и кардинал Ришелье круто расправляется с теми, кого Генрих IV наделял привилегиями. Поймите, что моего сына не было в трагическую ночь в Тулузе, он не мог участвовать в поединке, не говоря уже о том, что никогда не дрался на дуэли. Однако дворянская честь не позволяет сыну назвать место, где он находился.