Сененмот спать не мог и не хотел. Он хотел пить!

И тогда ему пришло в голову, что у него есть тростинки, достигающие дна колодца. Их можно смочить в воде, а потом обсосать.

Спеша, он стал опускать обе тростинки сразу, вынимать их из колодца и жадно обсасывать. В рот попадали лишь капли влаги, но и это было наслаждением.

Сотни раз, не меньше, опускал Сененмот тростинки в Колодец Лотоса, прежде чем хоть слегка утолил жажду.

Теперь он умрет не сразу — не от жажды, а от голода… Жить без пищи можно много-много дней. Неужели же Она не придет?

Увы! Жрецы не допустят Ее в «Зал Стены», скроют его существование… или покажут, разве что для того, чтобы прочитала «надпись» с заданием испытуемому и узнала его судьбу.

Но, если Она будет рядом, он должен почувствовать Ее близость!

Выглянуть в отверстие «Свет-воздух» невозможно, до него едва дотянуться рукой, чтобы выбросить камень с ответом… И даже голоса Ее он не услышит, потому что Она в немом молчании прочитает «надпись» и с поникшей головой выйдет из зала.

Хатшепсут, Хатшепсут, моя Хатшепсут! Отзовись! Ведь тебя любит твой Сененмот! И ради любви к тебе не хочет умереть!

Но если не хочешь умереть, то внемли жрецам, которые написали: «Думай. Цени свою жизнь».

Думать? Думать, думать, ради нее и ради себя!

Прекраснейшая учила, что Наука чисел построена на измерении. На измерении!

Но чем измерять ему, замурованному? Измерять есть чем, только надо подумать, как? Есть ведь целых две тростинки, их можно использовать для измерения наидлиннейшей прямой — поперечника обода колодца!

На тростинках есть меры: одна, две, три, но нет частей целого. А нельзя ли получить эти мелкие меры?

Вооружившись медным долотом, Сененмот прежде всего отметил на тростинках величину одной меры, двух мер, трех мер. Затем он отметил и величину наидлиннейшей прямой, заключенной в ободе колодца, которую нужно было измерить. Вычтя из нее одну меру, он получил ту часть целого, которую пока не знал, как измерить. Он стал ломать себе голову над тем, какие величины для измерений может получить. Он начал думать, действовать… И уже одно это придало ему силы.

В голове просветлело, и как-то сама собой пришла мысль, что если тростинки опускать в воду наклонно, то мокрые части на тростинках будут разные.

Он тотчас опустил тростинки одну за другой, вынул и примерил. Оказалось, что разность длины мокрых частей будет для него новой мерой, малой мерой, как он назвал ее.

Отметив ее надсечкой, он стал размышлять, что бы измерить этой новой мерой. Ведь она же была долей целого, долей одной меры. Интересно, сколько раз уложится новая мера в одной мере?

Он тщательно измерил половину короткой тростинки, где поставил отметину одной меры.

Радости его не было границ: малая мера уложилась в одной мере ровно шесть раз!

Работа уже увлекла Сененмота. Он представил себе, что Прекраснейшая руководит им, находится где-то рядом. Но на самом деле она была далеко, и он доходил до всего сам.

В его руках уже была одна шестая меры. Можно ли ею измерить наидлиннейшую прямую, поперечник круга? Его длина была у него отмечена на большой тростинке. И он тотчас приложил ее к своим новым мерам.

И сразу уныние овладело им. Все напрасно. Ничего не получилось.

Малая мера уложилась семь раз, а восьмой раз вышла за пределы отметины.

Сокрушенно смотрел Сененмот на лишний отрезок, который невольно тотчас отметил долотом. И вдруг понял, что обладает еще одной мерой. Надо было тотчас определить, какую часть главной меры она составляет.

Он судорожно стал измерять и… не поверил глазам!

Его новая, самая маленькая мера (лишнего отрезка) уложилась в главной мере десять раз! Итак, как учила Прекраснейшая, он имеет в измеренном поперечнике одну целую (шесть малых мер) и еще две лишних меры- то есть одну треть. Однако из этой трети можно вычесть одну десятую.

Теперь ученику Хатшепсут ничего не стоило сосчитать, что наидлиннейшая прямая, заключенная в ободе колодца,имеет длину в одну и тридцать семь тридцатых (137/30) меры.

Это и есть ответ, который теперь нужно лишь выбить на мягком камне. Он послужит ключом к запертой двери в мир, где властвует Божественная!

Сененмот тотчас принялся за дело. Он торопился. Торопился выйти из склепа, забыв, что голоден.

Современники Сененмота, как и он сам, не знали десятичных дробей, не умели выразить одну треть как 0,3333 в периоде и не догадывались о возможности вычесть из этой величины одну десятую, получив поперечник колодца= 1,233 меры. Это на две тысячных меры отличало измеренную юношей величину от той, которую люди почти через четыре тысячи лет научатся вычислять с помощью той математики, которую сами назовут высшей. Но для жителей древнего царства Кемпт полученный Сененмотом результат был практически точен. Более точного они и представить себе не могли. И жрецы, задумавшие задачу, очевидно, и рассчитывали на то, что найденные дополнительные меры целое число раз уложатся в основной мере.

Сененмот вытолкнул камень через отверстие «Свет-воздух».

Теперь оставалось ждать, что жрецы выполнят то, что гласит «надпись», встретят его с тростинками, как нового жреца бога Ра!

А если они не выполнят этого? Если они предпочтут, чтобы он навсегда остался в каменном мешке Колодца Лотоса?

Но до его слуха донеслись глухие удары. Жрецы стали размуровывать узника, ставшего их новым собратом.

Они вынули гранитные плиты. Образовался проем.

Юноша с большими продолговатыми глазами, держа в каждой руке по тростинке, стоял в образовавшемся проеме. В его черных волосах серебрилась седая прядь.

— Приветствую тебя, новый жрец бога Ра! — встретил его Великий Ясновидец.- Ты показал себя достойным великого дела служения богу Ра и Божественной. Жрецы сейчас обреют твою голову и дадут тебе парик, но прежде взгляни на свое отражение.- И он передал Сененмоту отобранную у него при заключении в каземат Колодца Лотоса отделанную золотом зеркальную пластинку. И он увидел свою седину, которой заплатил за найденное решение.

Божественная будет видеть его отныне лишь в парике жреца. Она не узнает, чего стоило ему его возвращение к Ней.

— Так, значит, заключенный в каземат Колодца Лотоса не вычислял диаметр колодца, как это делал вчера ты,- говорил Детрие, складывая шахматы в коробку,- а измерял его.

— Хотел бы последовать его примеру! — пылко объявил Лейе.

— То есть?

— Измерить длину царского локтя, как я тебе уже говорил.

— Но ведь ободов колодца не осталось, как и тростинок.

— Зато остались пирамиды! Да, да, пирамиды.Одна из которых, самая большая, имеет высоту, ровно в миллиард раз меньшую среднегодового расстояния Земли от Солнца.

— Ты думаешь, древние египтяне умели измерять даже космические расстояния?

— Или те, кто руководил ими, вроде их якобы слетевшего с неба бога Тота с его таинственными скрижалями, где заключены тайны знаний, еще не достигнутых полностью и в наше время.

— Так в чем же заключен царский локоть?

— Пока это лишь гипотеза, но… я уверен, что царский локоть заключен в высоте пирамиды Хеопса, а следовательно, в расстоянии от Земли до Солнца целое число раз! Вот это следовало бы проверить, привлекая и открытый тобой Колодец Лотоса. Его ведь можно реконструировать!

— Как? Ты и это уже понял?

— Отчасти. Пока я понял, что геометрическая задача жрецов таит в себе неразгаданные тайны геометрии. Я успел вычислить в уме, что от поверхности воды в колодце до верхнего конца длинной тростинки было расстояние, равное корню квадратному из трех. А до верхнего конца короткой — ровно в три раза меньше.

— Корень, квадратный из трех? А что это означает?

— Ему придавал огромное значение Архимед. Большой катет прямоугольного треугольника с углом в шестьдесят градусов, где малый катет равен единице, а гипотенуза — двум, равен корню квадратному из трех. Архимед выражал его с огромной точностью простой дробью.Думаю, что геометров двадцатого века заинтересует, как построить Колодец Лотоса с помощью линейки и циркуля, найти связь между шестидесятиградусным треугольником и хитрой фигурой жрецов.