— И Сененмот все это решил? Как он смог?

— Шерше ля фам, как говорим мы, французы,- ищите женщину! Ведь его любила красивейшая женщина мира. Чего не сделаешь во имя Любви! И этот созданный математический храм я решусь назвать «храмом Любви».

— Да, храм в Лейр-аль-Бахри достоин этого,- почему-то вздохнул археолог.- Это одно из чудес света.

— Ну, конечно же! — подхватил граф.- Любовь — это и есть одно из самых удивительных чудес света!

Рассказ графа де Лейе о том, как ему удалось решить задачу древнеегипетских жрецов бога Ра в каземате Колодца Лотоса, где не осилившие этого задания погибали, привел в восторг гостей баронессы де Гранжери, которая представила графа как главный сюрприз вечера. Одарив его восхищенным взглядом, она произнесла:

— Граф, вы — живая легенда в парижском обществе, к тому же непревзойденный рассказчик! Вы не можете лишить нас еще одного рассказа о том, как вы променяли блеск аристократических салонов на скучную мантию математика.

— Охотно, баронесса, но речь пойдет о нашей семейной легенде, связанной с великим математиком Франции Пьером Ферма, которому я обязан своим существованием.

— Граф! — жеманно воскликнула хозяйка салона, погрозив гостю пальчиком.- Вы переходите границы дозволенного, компрометируя свой собственный старинный и благородный род, ибо Пьер Ферма, живший около трехсот лет назад, не принадлежал к нашему кругу и не мог быть вашим предком!

— Что вы, баронесса! — возразил граф.- Я не существовал бы без Пьера Ферма, поскольку он был незаурядным юристом и спас от смерти моего безвинного предка графа Рауля де Лейе, встретив в Бастилии, и его отца графа Эдмона де Лейе.

— Боже! Как интересно! Так расскажите же нам! — попросила подруга баронессы маркиза де Вуазье.

— Юрист Пьер Ферма был еще и математиком не только своего времени, но и нашей эпохи, ибо его Великая теорема не доказана до сих пор, хотя ученые всего мира триста лет старались воссоздать неопубликованное Ферма доказательство.

Я тоже увлекся этой теоремой и стал математиком, правда, без мантии, пугающей нашу очаровательную хозяйку.

— Так просто? — с разочарованием произнесла баронесса.- Нет, вам не уклониться от рассказа. Где же ваша легенда о спасении графа Рауля де Лейе?

— Лучше я расскажу вам о том, как Пьер Ферма стал гостем Бастилии.

— Бастилия! Это ужасно! — воскликнула маркиза де Вуазье.- Народ разрушил ее в дни Великой французской революции.

— Вот это поистине легенда. Бастилию действительно разобрали, но не гневные революционные массы, а строительные рабочие спустя несколько лет после революции. Но триста лет назад она возвышалась своими стенами в центре Парижа, где было немало и монастырских стен, близ которых обычно происходили запрещенные в то давнее время дуэли.

В описываемый день, вернее, утро, к одной из таких монастырских стен подъехал грозный всадник на боевом коне, в черной шляпе, надвинутой на глаза, и в черном плаще…

— Я умираю от интереса, сейчас что-то случится! — воскликнула маркиза де Вуазье.

Всадник завернул за угол, чтобы постучать в монастырские ворота, но внезапно трое пеших гвардейцев кардинала преградили ему путь. Всадник не внял грозному окрику, и его конь стал теснить гвардейца.

Тот обнажил шпагу:

— Не угодно ли спешиться, сударь?

— Зачем? — буркнул всадник, не осаживая коня.

— Чтобы следовать за нами,- ухватился за стремя гвардеец.

— По какому праву?

— Именем его высокопреосвященства господина кардинала.

— Кто это высоким именем останавливает проезжих путников, как разбойник на большой дороге? — послышался громкий голос.

Всадник увидел трех спешащих к нему мушкетеров в шляпах с перьями и развевающихся плащах.

— Что мы видим, господа гвардейцы? — продолжал тот же голос, принадлежащий одному из мушкетеров, красавцу с пятном бородки и закрученными усами.- Трое против одного? Едва ли это учтиво. Если вы немедленно не принесете извинения остановленному вами господину, мы предложим вам иное соотношение сил: трое против троих. Угодно вам такое?

— Вы опять затеваете, господа мушкетеры, запрещенные королем и его высокопреосвященством поединки? Мы находимся при исполнении служебных обязанностей, выполняем приказ, и никто не имеет права нам мешать.

— Полноте, господин гвардеец!- продолжал все тот же мушкетер, отличавшийся прирожденным изяществом манер.- Разве можно помешать в чем-нибудь безнадежным бездельникам?

— Вы ответите за свои слова перед его высокопреосвященством.

— Простите, почтенный гвардеец, но я не вижу здесь его высокопреосвященства, перед которым должен отвечать.

— Мы доставим вас к нему, не беспокойтесь.

— Очень интересно, какой способ вы выберете для этого?

— Если вам угодно, господин мушкетер, то носилки, на которых переносят раненых или убитых.

Всадник не стал ждать конца препирательствам и подъехал к воротам. Привратник, увидев его в щелеобразное оконце, потребовал назвать пароль.

Издали слышался звон шпаг. Очевидно, гвардейцы продолжали, но уже менее изысканно, выяснять отношения с мушкетерами, которые помешали им задержать всадника, действуя, как всегда, против гвардейцев кардинала по принципу: «Что хорошо его высокопреосвященству, может не понравиться королю».

— Пароль! — потребовал еще раз привратник.

— «Мыслю,- следовательно, существую»,- произнес всадник по-латыни и исчез за монастырскими воротами, крикнув слуге:

— Огюст, жди меня здесь ближе к вечеру.

Слуга повиновался и, повернув мула, изрядно измученного длинной дорогой, поехал искать трактир. Проезжая мимо дерущихся на шпагах солдат, он с удовлетворением отметил, что гвардейцы вынуждены отступить. Мушкетеры не стали их преследовать, и один из них, великан с пушистыми усами, подмигнул Огюсту.

— Откуда? — низким басом спросил он.

— Из Амстердама, сударь,- с подчеркнутой готовностью ответил слуга и подобострастно улыбнулся.

— А мы думали- из Бордо,- добродушно заметил мушкетер, вкладывая шпагу в ножны.- Там, говорят, вино отменное. Я там однажды на пари целый бочонок выпил.

Всадник, отдав поводья выбежавшему послушнику, скинул черный плащ и оказался в офицерском мундире нидерландской армии. Он вошел в мрачное монастырское здание вслед за встречавшим его аббатом.

Толстые, как в крепости, стены, низкие арки, темные коридоры и благоговейная тишина, подчеркиваемая отзвуком шагов под сводчатыми потолками, заставляла говорить вполголоса.

— Его преподобие господин настоятель отвел для нашего симпозиума монастырскую трапезную.

— Ты пo-прежнему молодец, дорогой Мерсенн. И словно вчера мы с тобой тузили друг друга в коллеже. А теперь ты главное связующее звено между всеми нами, учеными.

— Да, Рене,- вздохнул аббат Мерсенн,- пока приходится вести научную переписку — ни в одной из стран Европы нет научного журнала — и собирать симпозиумы за монастырскими стенами.

— Надеюсь, они у тебя здесь достаточно толстые, чтобы защитить гонимого церковью за запрещенные папской буллой книги от преследователей, встретивших меня у ворот.

— Все гости монастыря восхищаются твоей отвагой, Рене. Ведь ты не побоялся тайком вернуться в Париж.

— А как же иначе? Мне надо было лично доказать этому Пьеру Ферма несостоятельность его работы о максимумах и минимумах.