Поэзия продолжалась года три, а затем с домиком начали происходить странные вещи.
В саду умерла лучшая красная роза. Кроты прошли под ее корнями, и роза зачахла. Испортилась водокачка. Ее долго чинили и, в конце концов, пришлось провести городскую воду. Потом буря сломала две старые яблони. Явились рабочие, чтобы убрать сломанные деревья, взяли с меня за это двадцать пять долларов. Надоели помидоры и огурцы. Их уродилось слишком много и в местном «супермаркете» были обнаружены малосольные огурцы кошерного типа, с которыми я никак не мог конкурировать. По совету многоопытных соседей от огорода я отказался.
Зимой случайно остановилось отопление. Трубы замерзли и радиаторы лопнули. На некоторое время наш домик превратился в мастерскую водопроводчика. Он что-то развинчивал, грязная вода текла на начищенные паркетные полы, но водопроводчик утешал меня тем, что могло быть и хуже: котел не лопнул и замена труб и радиаторов обойдется всего в шестьсот долларов. Я радовался и благодарил, — действительно, такая удача!.. Зима в этом году выдалась на редкость суровая. Были снежные заносы, бури, потом проливные дожди, — улица перед домом превращалась в венецианскую лагуну. Впервые за пять лет в подвале отсырела одна стена и по воскресеньям я начал ее лихорадочно закрашивать. Однажды, покуда мы были в Нью-Йорке, буря вырвала дверь закрытой террасы. Полиция приехала посмотреть, не забрались ли в дом воры?.. Воры упустили удобный случай, но пришлось звать стекольщика. Накренилась от ветра и вдруг как-то состарилась беседка. Сосед-американец посмотрел на покосившиеся столбы и посоветовал их немедленно укрепить, — в следующий ураган всё обязательно рухнет. Сосед был явно пессимистом… Но в эту зиму я начал плохо спать. Мне снились катастрофы, протекающие крыши, затопленные подвалы, лопающиеся водопроводные трубы, ураганы, вырывающие деревья с корнями, — полная гамма всех стихийных бедствий. По пятницам, направляясь в Лэйквуд, мы дрожали:
— Что же там еще произошло? Какой нас ждет сюрприз?
Сюрпризов было много. Но главный произошел в тот день, когда я сказал жене:
— Кажется, ты была права. Пора домик продавать.
Жена деликатно промолчала. Но в глазах ее появились какие-то радостные огоньки. С деланным равнодушием она заметила:
— Жаль, конечно. Делай, как знаешь. В конце концов, каникулы можно проводить не только в Лэйквуде, но и в Париже.
Через неделю в местной газете появилось объявление о продаже дома. Служащий конторы, принимавший у меня объявление, по натуре человек язвительный, посмотрел на мой текст и сказал:
— Продается дом в Лэйквуде… Да, так сказать, лэйквудация дома…
По-моему, им руководило грубое чувство зависти: объявление звучало как поэма, — все удобства, тенистый сад, упомянуты были даже цветы, виноград и клубника.
Затем мы стали ждать покупателей.
* * *
С наступлением хорошей погоды покупатель пошел густо, косяком, как сельдь в Азовском море в период метания икры.
Американцы звонили по телефону и задавали только три вопроса:
— Сколько спален? Какая цена? И какой адрес?
Земляки оказались более разговорчивыми. Они хотели знать сколько наличными, а сколько в кредит, что растет в саду, милые ли соседи, как далеко до русской церкви и, поговорив с полчаса, грустно сообщали:
— Собственно, мы хотели бы купить домик совсем дешевый. Тысячи за три, ну — за пять… Так что ваш не подходит.
Или говорили, что всё им очень нравится, но еще рано: муж выходит на пенсию только через два года и тогда они обязательно купят.
Мы благодарили и просили как-нибудь заехать, посмотреть. Очень будет приятно познакомиться.
Американцы осматривали дом деловито, не выражая громко своих чувств. Мужчины больше интересовались подвалом и гаражем, женщины шли прямо на кухню и лицо их принимало обидное выражение. Кухню придется переделать в холливудском стиле. И ванную тоже… Не знаю, мы очень любили нашу кухню и считали ее вполне приличной, а ванна служила нам верой и правдой. Не холливудская, но купаться было удобно и приятно.
Однажды приехала американка, заявившая, что это — именно такой дом, о котором она мечтала всю жизнь. Всё замечательно!
— Конечно, добавила покупательница, нам придется заменить окна. Мы любим громадные окна. Кухню и ванную сделать новую. На террасе надо сорвать пол и заменить его цветными плитами. Потолки, конечно…
Через десять минут от дома остались лишь голые стены и то, в глубине души я сомневался, пощадит ли их покупательница. В конце концов я робко спросил, для чего ей дом, который она всё равно хочет разрушить? Она удивленно на меня уставилась и ответила:
— Нет, что вы… Тут всё прелестно и нам очень нравится. Но мы только переделаем по своему вкусу.
Дама ушла и больше я ее не видел. Заглянул священник-адвентист и сказал что дом, собственно, его не интересует, — у него есть квартира при церкви. Интересует его спасение моей души. Священник пришел утром, остался на завтрак, потом мы пили четырехчасовой чай. Он всё время говорил… Я не стал адвентистом, адвентист не купил моего дома, но расстались мы друзьями.
Наибольшее оживление и элемент неожиданности вносили в нашу жизнь земляки. Приезжали они большей частью без звонка и без предупреждения, в самое неподходящее время дня, и у каждого был свой подход к покупке недвижимого имущества.
Помню одного, он приехал в проливной дождь в ужасной разбитой машине, крыло которой было подвязано проволокой. Остановился перед домом и, не выходя из машины, начал на него смотреть, как зачарованный.
Прошло десять минут, двадцать. Человек всё сидел за рулем и смотрел. Наконец, нервы мои не выдержали. Я вышел на крыльцо и окликнул его. Это был русский, но почему-то он упорно говорил со мной на плохом английском языке. На предложение войти внутрь он кивнул головой, потом долго и тщательно вытирал ноги и, наконец, с опаской открыл дверь… Ходил из комнаты в комнату, постукивал в стены, открывал шкафы, — всё делалось серьезно и деловито. Добравшись до кухни он вдруг сказал:
— Китчен нот мадерн!
Тут уж я не выдержал и, перейдя с английского на язык родных осин, спросил:
— А зачем вам, собственно, «модерн»? Вы посмотрите на себя, — вы сами «модерн»? Вам на вид лет шестьдесят, а дому только тридцать. Стало быть, он в два раза моложе вас.
Покупатель посмотрел на меня, обиделся и тихонько вышел. Сделка не состоялась.
А другой, вероятно из той же категории, позвонил и справился о цене. И когда я назвал довольно скромную цифру он хладнокровно сказал:
— Ну, держите для себя!
И повесил трубку… Бывало иначе. В Нью-Йорке на квартиру к нам явился старичок, справился о цене и сразу вынул задаток.
— Да вы дом видели?
— Нет. По описанию подходит.
— По описанию покупать нельзя.
— Если вам подходил, — значит и нам подойдет.
Задатка я не взял, но мы условились, что он приедет посмотреть в Лэйквуд. Так он, конечно, и не приехал.
Явилась однажды семья: муж, жена и мамаша… Я знал, что семья эта живет в более чем скромной квартирке, и молодым людям дом, как будто, понравился. Но мамаша была неумолима. Осматривала, сокрушенно качала головой и, под конец, выйдя на улицу, сказала:
— А ведь домик-то оседает.
Признаюсь, я не на шутку испугался, — к этому времени у меня уже выработалась психология затравленного зверя. Построен дом три десятка лет назад, крепко стоит на фундаменте, но вдруг мамаша что-то заметила, ускользнувшее от моего внимания.
— Где оседает? — спросил я с легкой дрожью в голосе.
— Да уж оседает, — уклончиво ответила мамаша. — Меня не обманете.
После этого случая я начал страшно бояться новых покупателей. Опытный психиатр без труда обнаружил бы у меня наличие «инфериорити комплекс». Мне начало казаться, что живем мы в каком-то убогом сарае, который постепенно оседает и который рано или поздно поглотят зыбучие пески. И, может быть, ванная, кухня, гараж и гостиная никуда не годятся, следует немедленно переменить окна и двери, поставить новую систему отопления, заменить обои на стенах, абажуры на лампах и пристроить второй этаж под спальни для моих несуществующих детей?.. Вечером пришел подвыпивший человек, стал в дверях и спросил:
