Говорят, женщины Кадикса славятся красотой.

Еще Байрон в Чайлд Гарольде воскликнул: «Кто восхитит вас так, как девушка Кадикса!» Но приехали мы в час самый неподходящий для обследования, во время сиэсты, когда все красавицы спали за опущенными соломенными шторами. Закрыт был и монастырь капуцинов, где хранится последнее, незаконченное полотно Мурильо «Мистический брак Екатерины Сиенской». Кисть выпала из рук уже смертельно больного мастера. Его увезли в Севилью, где он вскоре умер.

В порту было сонно и тихо. Струился горячий прозрачный воздух. Пахло смолой и мокрыми канатами. Небо неправдоподобной синевы сливалось где-то на горизонте с такой же синевой моря. Какое запустение! А ведь было время, когда в этот порт приходило множество судов за солью, оливковым маслом и вином. Насколько важно было в старину торговать с Кадиксом я понял только позже, вернувшись в Нью-Йорк. В Публичной Библиотеке, в сборнике старинных документов, опубликованных в «Отечественных Записках», я прочел приказ Петра Великого, который еще в 1723 году назначил в Кадикс Российским Консулом Якова Евреинова и собственноручно написал ему длинную инструкцию:

«Понеже всех Европейских Наций в Гишпании в городе Кадиксе обретаются консулы, и купцы торгуют товарами северных стран, и через такое многое купечество великия суммы золота и серебра, из того города вывозят, и тем себя обогащают, а торг их больше состоит мачтами, досками и иными лесными таварами, которые употребляются к строению домов и кораблей, також-де канатов, в смоле, рыбном жире, сале, воске, меде, железе, стали, холстах и в иных многих товарах, которые за помощью Божескою в России добровольно обретаются… того ради ехать тебе в Гишпанию с князь Иваном Щербатовым, обоим под именем Волонтеров (как и прежде многие Российские люди ездили), а как в Гишпанию въедете, то тебе ехать в Мадрит к обретающемуся тамо Министру Князю Голицыну, которому велено тебя при тамошнем дворе объявить и о житье твоем в Кадиксе, и о торговле Российскому народу исходатайствовать Указ, а Щербатову велено ехать прямо в Кадикс, и там с купцами тамошней нации, а не с другими получить знакомства и тайным образом разведывать о той коммерции»…

Не знаю, насколько успешна оказалась миссия Якова Евреинова и князя Щербатова, но из всех городов Испании только в Кадиксе по выбору Петра был Российский консул.

Чем ближе к морю, тем меньше оливковых рощ и зелени. Появляются голые холмы, солончаки, соль поблескивает на солнце. Над равниной летят аисты, направляющиеся в Африку и всё чаще парят в воздухе степные орлы.

Мы проезжаем Алхесирас и я мучительно хочу вспомнить: какой тут был подписан договор, о котором я смутно помнил еще с детства? Помучившись, заглянул в Британскую Энциклопедию. Оказывается, в апреле 1906 года заседала Алхесирасская конференция, решившая судьбу Марокко и фактически отдавшая его под протекторат Франции. У набережной пришвартованы рыбачьи баркасы с громадными фонарями для ночной ловли сардин. Отсюда как на ладони виден соседний Гибралтар, — последняя скала Сиерры Невады, врезавшаяся в море.

Путешествовать по Европе теперь стало очень просто, паспортные формальности почти устранены. Но граница между Испанией и Гибралтаром охраняется необычайно, словно с часу на час надо ждать объявления войны. Кажется, делается это для борьбы с контрабандой (которая, впрочем процветает здесь) и для контроля испанских рабочих, стремящихся в Гибралтар в поисках высокой платы.

Паспорта отбирают, штемпелюют. Сначала испанские, а затем английские чиновники тщательно всё сверяют и заглядывают в лица: не контрабандист ли? В нашем автокаре контрабандистов не оказалось, но проверка продолжалась так долго, что у контрольного пункта образовался порядочный затор. Полицейские на испанской стороне неистовствовали, размахивали руками, кричали на шоферов. Мы медленно проехали нейтральную зону в два десятка метров, увидели британский флаг и всё внезапно успокоилось. Посреди дороги стоял невозмутимый и, конечно, рыжий полисмен в шортах цвета хаки, в старомодной каске лондонских «бобби» и ноншалантно еще раз проверял документы.

Когда-то, направляясь в Америку, я проезжал гибралтарский пролив и видел неприступную скалу с моря. Теперь увидел я Гибралтар со стороны материка, — впечатление не такое сильное. Главная улица запружена шумной толпой, торговцами, туристами. Посреди медленно пробираются джипы с английскими моряками. Всё сразу меняется: темп жизни, внешний вид улицы, цены в витринах магазинов. Всё, конечно, обозначено в фунтах, шиллингах и пенсах, но торговцы с удовольствием принимают доллары и пезеты. Бутылка виски стоит в два раза дешевле, чем в Англии, американские папиросы дешевле, чем в Нью-Йорке, французские духи дешевле, чем в Париже.

Это — одна из тайн системы «преимущественных тарифов» и «порто франко», в которых простые смертные не разбираются. На улицах — теснота и толчея константинопольской Галаты. В Гибралтаре двадцать шесть тысяч жителей, не считая гарнизона, туристов и тринадцати тысяч испанцев, ежедневно переходящих границу. Работают они на английской территории, а к ночи возвращаются домой, в испанскую Линеа. Англичан видно сравнительно мало. Они либо в казармах, либо в своих конторах. В боковых улочках говорят только по-испански или по-итальянски. Это всё генуэзцы, с давних времен живущие в Гибралтаре. Есть индусы, негры, китайцы и немало марокканских евреев. Улицы — лестницы уходят в гору. Вид у них средневековый, дома испанского типа, но нет ни белых фасадов, ни цветов, ни патио. Чувствуется большая бедность и даже морской ветер не может разогнать вековых тухлых запахов, густо приправленных перегаром оливкового масла.

Старики торгуют с лотков рыбой из Кадикса, фруктами, связками красного лука, желтыми дынями, чесноком, помидорами, всякой южной снедью и сиплыми голосами громко расхваливают свои товары. В полуподвальных помещениях устроены «бодегас», стены которых уставлены бочками с вином. Здесь можно за грош получить стакан испанской манзаниллы или бутылку тепловатого английского пива, — нет ничего на свете противнее теплого пива, когда термометр на улице показывает девяносто градусов.

Времени у нас было мало и пришлось отказаться от посещения крепости. Мы даже не были в парке, где живут обезьяны. Легенда утверждает, что обезьяны эти пробираются в Гибралтар из марокканского Тетуана им одним известными подземными ходами, существующими под проливом. Другая легенда общеизвестна: пока на Гибралтаре не переведутся обезьяны, скала будет принадлежать Великобритании.

Во время войны число обезьян начало сокращаться, и Черчиль отдал тайный приказ: привезти в Гибралтар и выпустить на волю побольше обезьян, — это было, вероятно, частью британской военной стратегии. В местном историческом музее имеется рельефная карта Гибралтара и на скале обозначены места, где ютятся обезьяны, при чем именуются они на карте, как британские чиновники: «Обезьяны Ее Величества», — почти государственная служба.

Гибралтар, захваченный Англией двести пятьдесят лет назад, в 1704 году, к великому негодованию испанцев — всё еще британская колония и не собирается менять свой статус… Замечательно, что местные, коренные жители одинаково недолюбливают и Англию и Испанию, считая себя людьми особой породы — гибралтарцами. Стратегическое значение Гибралтара в век атомных ракет, конечно, утрачено, это теперь просто символ. Но крепость постоянно находится в состоянии боевой готовности.

В. Д. Боткин, посетивший Гибралтар в середине прошлого века рассказывал в своих «Письмах об Испании» («Современник» 1857 г.), что видел там две пушки невиданной силы: выстрелом из такого орудия можно убить до ста человек… Думаю, нынешние орудия Гибралтара не хуже. Все батареи скрыты в скале, которая внутри изрезана бесчисленными туннелями и подземельями, как гигантские соты. Тут можно выдержать любую осаду.

В подземных казематах есть свои склады военного снаряжения, продовольствия, резервуары воды, и электрическая станция. Натуральные источники питьевой воды в Гибралтаре отсутствуют. Дождевая вода стекает по зацементированным склонам скалы в подземные резервуары.