И профессор рассказал юноше, как было принято решение использовать мозг, хранящийся в коллекции, и как в результате этой операции воскрес подпоручик Кошкин.

Несколько секунд Асылбек молчал. В его сознании никак не укладывалась мысль о существовании какого-то другого Бориса. Тем не менее первая горечь от страшного известия уже притупилась. Он смирился с этим несчастьем, утешившись тем, что Борис всё-таки не погиб. И теперь его всё больше и больше охватывало другое чувство: острое любопытство. Ещё бы! Он сразу понял, что стал свидетелем величайшего события: впервые в истории человечества учёным удалось воскресить мозг давным-давно умершего человека.

Он тихо спросил:

— Но кто же он такой, этот Кошкин?

Профессор пожал плечами.

— Пока ещё я мало знаю его. Но если судить по первому разговору, пожалуй, это довольно заурядный офицерик. Типичный солдафон. К тому же, кажется, пьянчужка. Но дело не в этом. Я вот, Асылбек, одного боюсь…

— Чего?

— Как бы наш Кошкин не заболел от множества новых, необычайных для него впечатлений.

— Ты хочешь сказать, что на его мозг могут подействовать впечатления от тех громадных перемен, которые произошли в нашей жизни за столетие?

— Вот именно. Подпоручика Кошкина придётся очень осторожно знакомить с окружающей обстановкой. Иначе его мозг может не выдержать.

— Но как ты это хочешь сделать?

— Видимо, Кошкина придётся отправить в такое место, где бы он чувствовал себя относительно свободным. И в то же время за ним нужно неустанно следить и оберегать от ярких впечатлений. Ему необходимо какое-то общество. Нужны люди, которые бы не удивлялись его странному поведению, а незаметно помогали постененно стать настоящим современным человеком. Ему нужен не просто обслуживающий медицинский персонал, — ему нужны друзья. Понимаешь?

— Понимаю, — тихо ответил Асылбек.

— Одним из этих друзей станешь ты.

— Я?!

— Да. Не удивляйся. Я прошу тебя об этом. Только поэтому я и рассказал всё откровенно. Ты должен понять — пока это тайна. Никто, кроме узкого круга специалистов, не должен пока знать об этом опыте. Понимаешь, Асыл?

Юноша пообещал:

— Конечно, я никому об этом не расскажу!

— Смотри. Теперь о моей просьбе. Ты был дружен с Борисом Стропилиным, постарайся подружиться и с Борисом Кошкиным. Конечно, тебе сначала будет неприятно чувствовать в хорошо знакомом человеке совершенно неизвестный и, я бы сказал, чуждый тебе ум. Но ты должен преодолеть в себе эту неприязнь, Асыл.

— Постараюсь, дедушка.

— Он — дворянин. Человек недалёкий и, как говорится, с предрассудками людей своего времени. Он способен в любую минуту оскорбить тебя, если узнает, что ты человек совершенно другого класса, что твой отец был простым чабаном. Словом, хватит ли у тебя выдержки, чтобы преодолеть всё это?

— Хватит! — твёрдо ответил юноша.

Его глаза уже загорелись любопытством и нетерпением. Ему льстило, что старый профессор возлагает на него такую большую ответственность. И Асылбек про себя тут же решил: чтобы не случилось, но он сделает всё, что в его силах!

В коридоре коротко зазвенел звонок.

Асылбек спохватился:

— Это, наверное, Лена!

Но это был Акбар. Запыхавшийся, взволнованный, он вошёл в комнату, щурясь от яркого света, взглянул на профессора и быстро спросил:

— Больной заговорил?

— Да.

— Кем же он оказался?

— Подпоручиком Кошкиным.

И Александр Иванович подробно рассказал Акбару всё, что удалось ему узнать от больного.

— Что же будем делать дальше? — помолчав, спросил Акбар. — Теперь он почти здоров. Ведь не будешь вечно держать его в такой строгой изоляции… Может быть, сказать ему всю правду?

Орлов усмехнулся:

— Но вы представляете, как он её воспримет? Это невежда! Он верит и бога, в чёрта, в нечистую силу. А вы ему о воскресении сообщить хотите. В его голове воскреснуть мог только Иисус Христос. И то сразу же после распятия, а не через сто лет. Нет, голубчик, никак нельзя! Он будет просто потрясён, травмирован. Это может плохо кончиться…

— Чёрт знает что! — с досадой сказал Акбар. — Воскресили человека, а что с ним делать — неизвестно.

— Что делать? Научить жить! Сделать его полноценной личностью. Сначала мы создали человека для самого себя, а теперь надо его создать для общества.

— Но как?

— Нужно создать для него совершенно особую среду, — ответил Орлов. — Кое-что я перед вашим приходом уже рассказал Асылбеку. Он нам поможет.

И профессор начал излагать свой план превращения подпоручика девятнадцатого столетия в современного человека.

— Ему нужен небольшой коллектив друзей, — сказал в заключение Орлов. — Кроме Асылбека, ещё два-три человека. И особенно большие надежды я возлагаю на влияние Лены.

— Лены? — удивлённо переспросил Асылбек. — Ты хочешь сказать ей правду о гибели Бориса Стропилина?!

— Нет, этого я делать не собираюсь.

— Ни в коем случае! — поддержал Акбар. — Это будет для неё слишком жестоким ударом.

— Конечно, — сказал Орлов. — Она любит Бориса Стропилина и пусть пока любит именно его. Если Кошкин поведёт себя так, что оттолкнет её, сведёт эту любовь на нет, ну что ж, тогда и можно будет сказать правду. Вы согласны, Акбар?

— Да, разлюбив его, Лена примет эту страшную весть уже иначе.

— И наоборот: если Кошкин станет вполне нормальной современной личностью, достойной любви Лены, то какая ей разница — чей мозг в теле любимого ею человека? Ведь тогда она будет любить именно этот ум.

Профессор помолчал и добавил:

— И есть у меня ещё одно соображение, по которому я не хотел бы, чтоб Лена пока знала о нашей операции: любовь часто оказывается всесильной там, где другие методы воздействия бесполезны и беспомощны. Я бы очень хотел, чтобы Кошкин ответил взаимностью на её чувство. Тогда он скорее преодолеет этот столетний разрыв между собой и нашими современниками.

— Но вы говорили о какой-то Татьяне Ивановне, — напомнил Акбар.

Александр Иванович добродушно похлопал его по плечу.

— Э-э, голубчик! Всегда сильнее согревает тот огонь, который ближе.

Несколько секунд Акбар молчал, видимо, обдумывал план своего учителя. Потом спросил:

— Ну, а что всё-таки сказать Кошкину? Он-то ведь рано или поздно должен узнать, что сейчас не девятнадцатый, а двадцатый век. Он-то спросит, как это случилось? Чем вы ему объясните такое явление?

— Летаргией, — улыбаясь, ответил Орлов.

— Что?!

— Да, да! О летаргии, конечно, он слышал. Люди о ней знали уже много веков назад.

— Значит, сказать ему, что он проспал сто с лишним лет?

— А почему бы и нет? Когда он начнёт понемногу знакомиться с непонятными явлениями, которых не было в его время — с достижениями техники и тому подобное, — он сам поневоле задаст себе вопрос: как случилось, что время опередило его? И тогда самой понятной и правдоподобной для него окажется именно эта версия. Ведь известны же в истории случаи, когда люди спали по двадцать и даже двадцать пять лет. Возможно, он даже слышал о них и тем легче поверит нам. И лишь потом, когда он уже станет вполне современным, знающим человеком, — ведь мы будем непрерывно работать над расширением его знаний, — вот тогда и можно будет сказать ему всю правду.

Акбар хотел что-то возразить, но в коридоре послышался короткий, неуверенный звонок.

Через минуту в комнату вошла Лена. Она поздоровалась и робко сказала:

— Я вам уже звонила, Александр Иванович…

— Знаю, знаю, — добродушно проговорил Орлов и указал ей глазами на диван.

Девушка села и вопросительно посмотрела на обоих хирургов.

— Ну, что ж, Леночка, — сказал Александр Иванович. — Завтра вы сможете увидеться с Борисом. Извините, что пришлось свидание откладывать, но это случилось не по моей вине: больной заговорил только сегодня.

— Как он себя чувствует? — тихо спросила Лена.

— Физически превосходно. Рана полностью зажила, скоро снимем повязку. Но…