Что касается целесообразности или нецелесообразности нашего длительного сопротивления, то мое мнение остается прежним: оно было целесообразно. Мы могли бы отвести войска на левый берег Эбро спустя полтора — два месяца после начала операции, когда уже становилось ясно, что высшее командование зоны Центр — Юг отказывалось сражаться и хотело нашего поражения, но наш уход с предмостного плацдарма на Эбро не Изменил бы существенно соотношения сил на Каталонском фронте. Противник перебросил на Каталонский участок фронта свои основные силы и вооружение, и если бы мы решили закончить сражение на Эбро раньше, он начал бы раньше Каталонскую операцию. Для нас сопротивление на Эбро было единственной возможностью защитить Каталонию и измотать врага. А тем временем Генеральный штаб, министр обороны и правительство сумели убедить или заставить командование зоны Центр — Юг действовать.
Мы сопротивлялись, пока имели перед противником преимущество в месте действия, вынуждая его каждую нашу потерю оплачивать несколькими своими. Когда же мы утратили эти доминирующие позиции, то с боем и в полном порядке отвели войска, стараясь сохранить все — до последнего человека и до последнего патрона. Отойдя раньше, мы решительно ничего не выиграли бы, а продолжать сопротивление означало бы потерять остатки своих славных частей, проявлявших такой героизм на протяжении почти четырех месяцев беспрерывных боев.
На Эбро, а затем в Каталонии меньшая часть армии Республики почти беспрерывно, в течение шести с половиной месяцев, сражалась против основных сил франкистской армии, в то время как главные республиканские силы бездействовали в зоне Центр — Юг. Некоторые из их командиров не только отказывались выполнять важные оперативные планы Генерального штаба — попросту саботируя их, — но были не способны приковать резервы противника к фронтам Центр — Юга, что позволило франкистскому командованию продолжать борьбу на Эбро, последовательно сменяя свои части, а позже сосредоточить их для наступления на Каталонию.
Солдаты и почти весь командный состав частей республиканской зоны Центр — Юг, зная о подвигах своих братьев на Эбро и в Каталонии, были полны энтузиазма. Они просили отправить их туда, на помощь бойцам, сражающимся на берегах Эбро и в Каталонии, как того требовала обстановка. Но некоторые командиры, занимавшие высшие командные посты в той зоне, уже готовили измену, они были заинтересованы в разгроме республиканских войск в Каталонии.
Я хочу вернуться к одному из таких лжегероев, военная карьера которого закончилась на Эбро, хотя до сих пор еще не закончилась его карьера комедианта, до сих пор он шатается по свету, вызывая у людей смех своим паясничаньем и своими провокациями, играя на руку врагам испанской демократии. Я имею в виду «Кампесино». За три дня до начала операции «Кампесино» пожаловался мне на недомогание. Придя к нему, я застал его в постели. Однако у меня сложилось впечатление, что его болезнь — просто комедия. И тем не менее я предложил ему сдать дивизию другому командиру, а самому отправиться в тыл. Но «Кампесино» категорически возражал, заявив о своем намерении остаться на посту командира дивизии, даже если ему придется командовать, лежа на носилках. Я обещал прислать к нему врачей, отложив окончательное решение вопроса до их заключения. Комиссар дивизии Кампо подтвердил мои подозрения, сказав, что «Кампесино» просто боится форсирования Эбро и в то же время он не хочет передать командование другому, а постарается командовать операцией с левого берега. В тот же день я отправил к «Кампесино» врачей, сообщив им о своих подозрениях. Мы договорились, что они — даже если это и явная симуляция — признают заболевание и рекомендуют «Кампесино» эвакуироваться в госпиталь под серьезное наблюдение врачей. Я не ошибся. Единственной болезнью, которой страдал «Кампесино», был страх: он согласился сдать дивизию, но на исследование в госпиталь корпуса не поехал. «Кампесино» отправился на виллу в Пинс дель Вальес, вблизи Барселоны. Его дивизию я передал Домисиано Леалю, члену ХСУ и Социалистической партии; он обладал великолепными качествами командира. Леаль участвовал в войне с самого ее начала, был ополченцем и благодаря своему мужеству и способностям стал командиром бригады. Под его командованием 46-я дивизия блестяще выполнила задачу, предназначенную ей в операции по форсированию реки, а затем и в ходе сражения. В сентябре Леаль погиб во время бомбежки от осколка бомбы, в момент, когда мы с ним проводили рекогносцировку местности.
На место Леаля я назначил другого командира, однако в тот же вечер на моем командном пункте появился «Кампесино». Я объявил ему, что его приход как нельзя вовремя, поскольку Леаль убит, а дивизия должна вечером вступить в бой, поэтому он должен немедленно принять командование. «Кампесино» ответил, что еще не выздоровел и пришел только навестить меня и что он даже не в полевой форме. Я приказал ему стать «смирно» и отдал приказ принять командование дивизией. Ночью дивизия «Кампесино» сменила 35-ю, которая уже более двух недель вела героические бои. На следующий день противник продолжал атаки, и 46-я дивизия за один день потеряла большую территорию, чем 35-я за две недели. Чтобы избежать катастрофы, мне пришлось Специальным батальоном закрыть брешь. А в это время «Кампесино» находился уже далеко от фронта. В ту же ночь я отстранил его от командования и направил в штаб армии с соответствующим донесением. На следующий день 46-я дивизия — с другим командиром во главе — снова сражалась с тем же мужеством, как и в предыдущие два месяца.
Спустя два дня меня вызвали в штаб армии. Там были товарищи Михе и Антон — члены Политбюро; они приехали выяснить, что произошло с «Кампесино». Мы собрались вчетвером — они двое, «Кампесино» и я. Каждый из нас высказал свою версию событий. Я считал неправильным разбирать дело в отсутствие Модесто, так как помимо того, что он был командующим армией, он, как и я, являлся членом Центрального Комитета партии. Я считал, что разбирательство в отсутствие Модесто может вызвать подозрения, будто я «свожу счеты» с «Кампесино». Поэтому я попросил передать рассмотрение этого вопроса Политбюро. Стремясь обеспечить полную ясность и объективность, я предложил, чтобы кроме «Кампесино» и меня в разборе дела приняли участие Модесто и Делахе — комиссар армии, а также дель Кампо — комиссар 46-й дивизии и Сантьяго Альварес — комиссар V корпуса. Мое предложение было принято, и спустя два или три дня мы собрались с членами Политбюро в Ситхесе в доме Хосе Диаса. Председательствовал Хосе Диас. Там все и прояснилось. «Кампесино» заслуживал не только отстранения с поста командира дивизии, но даже более сурового наказания. Всем стало очевидно, что он не может командовать не только дивизией, но даже и ротой; с того момента «Кампесино» был полностью отстранен от командования.
Мне хочется рассказать о моих встречах с иностранными корреспондентами в Испании.
Я, как и многие, понимал, что среди них были люди двух категорий: те, кто честно выполнял свою миссию, объективно информируя народы о событиях в нашей стране, и те, кто, маскируясь и прикрываясь карточкой корреспондента, собирали информацию для своих государств и секретных служб, включая и разведку Франко. Отличить одних от других было нелегко. Поэтому проще было принять доступные нам меры предосторожности, как я и поступал, даже если это. портило мои отношения и со многими корреспондентами, и с высшими штабами, и с министрами, направлявшими ко мне репортеров.
Вскоре после начала сражения на Эбро на моем командном пункте появилось около шестидесяти корреспондентов, в большинстве иностранных. Они прибыли в сопровождении чиновника Министерства иностранных дел с разрешения самого министра и хотели увидеть фронт, наши позиции, войска — одним словом, всю нашу боевую диспозицию.
Я испытывал сильнейшее искушение посадить их в автобусы и отправить обратно в Барселону. Но не сделал этого, не желая подводить министра. Я просто решил ничего им не показывать и не пускать дальше моего командного пункта.
