Несколько наших танков загорелись, потери резко возросли. Оценив обстановку, я отдал войскам приказ приостановить атаку, отойти на исходный рубеж и сообщил о своем решении командиру корпуса. Тот ответил, что это невозможно. Доказательством того, что возможно, возразил я, является то, что я уже сделал это, то есть отвел войска.

К вечеру Миаха позвонил мне по телефону и в бешенстве потребовал на следующий же день возобновить атаку. Я отказался, приготовившись к отставке. В два часа ночи мне сообщили, что операция приостанавливается, 11-ю дивизию утром сменят другие части и она продолжит начатое ранее переформирование. Через некоторое время я получил соответствующий приказ, а затем прибыли командиры частей, которым поручили сменить мою дивизию. После полудня я отправился в штаб армии. Ни Миаха, ни Рохо ни словом не обмолвились о происшедшем накануне инциденте. Я тоже не стал ничего говорить об этом.

Во время этой злополучной операции мы потеряли командира батальона Куэста и его комиссара Луиса Кордовилья, а также комиссаров Рафаэля Корби Вильяплана и Альфонсо Пласа. Все они воевали с первых дней войны.

7 мая Рохо вызвал меня в штаб и сообщил о только что поступивших тревожных сведениях из сектора Юг Тахо, где противник, начав наступление, прорвал фронт и, очевидно, намеревается выйти к Темблеке. Рассказав о наших силах в этом секторе и о том, что командующим фронтом назначен полковник Мена, Рохо приказал мне направить туда мою дивизию, а самому срочно ехать в Мора представиться Мена и получить от него указания.

В полночь я встретился с Мена. Он не располагал никакими дополнительными сведениями о положении на фронте. Подождав прибытия первых частей дивизии, я отправился с ними к линии фронта. Деревня Гальвес встретила нас безмолвием. Мы постучали в несколько дверей, но нам никто не ответил. Наконец один из жителей выглянул в окно и показал, где находится военная комендатура. По меньшей мере десять минут колотили мы палкой в дверь, пока наконец появился одетый в рубаху с внушительными усами человек и грубо спросил, что нам нужно. На вопрос, где военный комендант, он ответил, что это он и есть, назвал свое имя и звание — капитан. Как только я ему представился, он мгновенно переменился. Свою грубость он объяснил тем, что я лишь в кожаной тужурке, без головного убора и знаков различия. Мы спросили его об обстановке на фронте. Он ответил, что, по его мнению, особых изменений нет. На вопрос, почему крестьяне не отзываются на стук в дверь, а единственный из них, выглянувший в окно, смотрел на нас со страхом, комендант заявил, что все они реакционеры. Мы попросили его найти кого-либо из гражданских властей. Спустя немного времени в комендатуре появился алькальд, председатель муниципального совета. Вместе с ним Альварес и я отправились в муниципалитет и там объяснили, кто мы, какова наша миссия; высказали удивление по поводу недоверия, с которым нас встретили, и попросили рассказать о положении на фронте, добавив, что он вполне может на нас положиться.

Алькальда звали Леонсио Мартин. Он был членом левой республиканской партии. Смело и откровенно алькальд рассказал о бесчинствах, творимых военным комендантом и другими командирами действующих на этом фронте частей по отношению к крестьянам. Они заставляют их работать за мизерную плату; реквизируют урожай и скот, покровительствуют касикам и фашистам, преследуют и сажают в тюрьмы антифашистов и т. д. Десятки семей перешли в лагерь противника, чтобы избежать преследований; Пока мы разговаривали с алькальдом, пришли другие члены муниципалитета, подтвердившие все, о чем говорил их председатель.

Мы попросили созвать народ. Когда крестьяне собрались на площади и алькальд представил нас, Альварес и я объяснили им, что мы их защитники и заверяем, что отныне они могут спокойно заниматься своими хозяйственными делами, ибо в деревне будет обеспечен республиканский порядок и наказаны все нарушающие его.

После короткой остановки в Гальвесе мы продолжили свой путь. Только миновав Полан и Гуадамур, нам удалось получить более или менее точную информацию о положении на фронте. Суммируя различные сведения, мы пришли к выводу, что противник проводил операцию местного значения с целью прощупать нашу оборону и, не встретив сопротивления, продвинулся на несколько километров, достигнув двенадцатого километра шоссе Толедо — Полан на севере Гуадамура, и занял деревню Архес. Из-за больших расстояний между различными штабами фронта к тому времени, когда сведения дошли до Мадрида, эта местная операция превратилась в общее наступление противника в данном районе.

В тот же день, 8 мая, мы с ходу перешли в атаку, которая явилась полной неожиданностью для противника и вызвала в его лагере всеобщую панику. Противник бросил все имевшиеся у него резервы на этот участок и стал подтягивать силы с других, предполагая, что мы начали наступление на Толедо. Через неделю напряженных боев, передвинув наши линии вперед на семь километров, отвоевав деревню Архес и уничтожив два марокканских табора, три бандеры Иностранного легиона и другие части, мы закончили боевые действия. На смену нашим частям пришли другие.

Наши потери были невелики. У нас убили капитана Мануэля Алмейда и лейтенанта Дионисио Родригеса. Возглавляемые ими подразделения уничтожили более роты противника и захватили шесть пулеметов.

Среди множества эпизодов, происшедших во время этих боев, мне особенно вспоминаются два. В самом начале нашего наступления я увидел со своего командного пункта, как один парень с пулеметом на плече, обогнав танки, установил пулемет в нескольких метрах от вражеских окопов и начал стрелять по ним. Это был «Таленто». Никто не знал настоящих имени и фамилии этого огромного парня из галисийского батальона, которого война застала в Кастилии на уборке урожая. Он давно уже приучил нас к подобным смелым вылазкам. На следующий день он принес мне в подарок шинель на меху одного из вражеских майоров, которого «скосил» своим пулеметом. А с ним «Таленто» не расставался никогда. Вместе с 11-й дивизией действовал 1-й танковый батальон. Как и в предыдущих боях, танкисты прекрасно проявили себя. Капитан Хуан Барберо, командовавший приданными дивизии танками, несколько раз прошел по окопам противника, чтобы разрушить проволочные заграждения. Когда танк Барберо загорелся, он вывел его из-под обстрела, потушил огонь, а затем вновь бросился в бой.

Однако, по моему мнению, большее значение имели не военные действия, а политическая деятельность 11-й дивизии на этом фронте. Рассказанное о Гальвесе относится и ко всем остальным деревням, с населением которых мы устанавливали контакт. Страх, недоверие, беспокойство повсюду царили среди крестьян. Беседа с крестьянами Гальвеса дала нам возможность яснее представить причины этого недоверия и беспокойства. Жизнь крестьян, всех тружеников этих деревень абсолютно не соответствовала принципам, провозглашенным республиканской Испанией. Для них все еще не пробил час освобождения. Вместо старых господ-феодалов появились новые с целой свитой мелких вассалов, навязывавших свои порядки тыловым деревням. В то время как съедаемые вшами солдаты находились в окопах, командиры и офицеры в своей блестящей форме разгуливали под руку с барышнями в тыловых деревнях, отстоявших на многие десятки километров от фронта.

Мора был наиболее крупным городом провинции Толедо, входившим в зону Республики и в какой-то степени являвшимся административным и политическим центром провинции. В нем расположился и штаб фронта. Его начальником был в прошлом капитан гвардиа сивиль Урибарри. Этот «кабальеро» вел себя как истинный сеньор-феодал. Это он отдавал приказы, поощрял и одобрял преступления, преследования и грабеж, о которых нам говорили в Гальвесе и которые затем были подтверждены свидетельскими показаниями жителей и гражданских властей многих деревень, а также многочисленными письменными заявлениями этих властей.