Над убранством более чем двадцати комнат огромного дома трудились дизайнеры и декораторы. Везде была красивая, дорогая мебель, роскошные белые ковры, картины, антиквариат. Однако почти все комнаты были нежилыми. Джон, Синтия и маленький Джулиан довольствовались только тремя.

Большую часть времени они проводили в небольшой гостиной в задней части дома. Там стояли рояль, несколько кресел, цветной телевизор и любимый диванчик Джона, на котором он помещался, только свернувшись калачиком. Телевизор никогда не выключался, даже если Джон сочинял музыку или писал. Никаких передач он не смотрел, считая их неинтересными, но любил думать, глядя на экран. Он говорил: «Это как будто смотришь на огонь в камине». На стенах гостиной были развешаны афиши, плакаты, фотографии. Среди них красовалась большая реклама с надписью «Молоко полезно».

На самом верхнем этаже дома находилась студия Джона, оборудованная по последнему слову техники, в том числе микшерским пультом «Стьюдер А80».

Третьей обжитой комнатой была огромная спальня с восьмифутовой кроватью. Джон спал там днем, потому что любил работать или читать по ночам.

Ленноны держали экономку, шофера и садовника. Экономку звали Дороти Джарлетт, но Джон звал ее просто Дот и настаивал, чтобы она тоже звала его только по имени и садилась с ними за стол. Дот, спокойной, чистоплотной и очень преданной, было сорок лет. Благодаря ей дом всегда содержался в образцовом порядке. Дот приходила в «Кенвуд» спозаранку и уходила затемно. Джон и Синтия считали ее членом своей семьи.

В доме жила также мать Синтии Лилиан Пауэлл. Она по-прежнему не любила зятя, хотя он давал ей ежемесячное жалованье (как и своей тете Мими и другим близким родственникам). Через некоторое время Джон купил теще дом недалеко от «Кенвуда».

В остальных роскошно убранных комнатах дома обитали многочисленные коты и кошки — любимцы хозяина. Дот готовила им обильные яства. У всех были «исторические», по выражению Джона, имена. Так, одну серьезную кошку он назвал Мими, двух котов-близнецов — Нилом и Малом, еще одного кота — Бернардом в честь мужа Дот, что очень польстило чете Джарлетт. (Между прочим, когда в «Кенвуде» в 1967 году появилась Йоко Оно, Джон тут же назвал только что родившихся котят Йингом и Йангом.)

С Синтией у Джона установились отношения «мирного сосуществования». Между ними давно не было ничего общего, хотя Синтия любила мужа, относилась с пониманием к его работе и как могла поддерживала единство всей четверки. Она считала, что если бы не было Джулиана, Джон бы давно ушел: Однако по мере того как Джулиан рос, Джон терял к нему интерес, хотя покупал ему дорогие, необычные игрушки. Он не терпел, когда мальчик «путался под ногами», и под любым предлогом выставлял его из своей комнаты. Некоторые биографы утверждают, что впоследствии Леннон очень переживал, что пренебрегал своим, первым сыном.

Ребенком занималась Синтия. Она же делала покупки, готовила. В свободные часы читала, рисовала, шила. Сдержанная, скромная, она не любила бывать на людях, хотя с удовольствием принимала друзей Джона и славилась гостеприимством. К ней часто приходили подружки Ринго и Джорджа, и все три болтали и пили чай в большой библиотеке «Кенвуда».

Даже фанаты Джона признавали жену «главного битла», считая ее неотъемлемой частью его неисчерпаемой оригинальности.

К роскошной жизни Синтия привыкала медленно, хотя росла в семье с достатком. Ее смущало, что такой большой и дорогой дом совсем не используется и что они тратят кучу денег на уйму ненужных вещей. Как настоящая англичанка, она была экономной хозяйкой. Однажды она пожаловалась жене Пита Шоттона: «Мы с Джоном вегетарианцы, не пьем, покупаем только безалкогольные напитки, хлеб, молоко, пищу для котов, и тем не менее на одно только это тратим 120 фунтов в месяц. Просто не понимаю, как это получается». Джон только посмеивался: «Все на свете стоит больших денег».

По мнению Синтии, Джон стал мягче, терпимее, чем тогда, когда они только что поженились. Но ее угнетало то, что он все время молчал. Когда она говорила ему об этом, он отшучивался: «Я говорю не словами, а музыкой. А чтобы убедиться в том, что еще могу объясняться, как все люди, я беседую с Дот, шофером или садовником».

Маленький Джулиан любил отца, был очень на него похож, так же, как Джон в детстве, обожал рисовать и рассказывать разные истории. Поиграть с отцом было для него счастьем, но такие минуты выпадали редко. Джон предпочитал играть один. Он накупил себе игрушечных паровозиков и мог возиться с ними часами, оборудовав для этого целую комнату. Он так увлекался, что даже свистел и гудел, как ребенок.

В доме постоянно звонил телефон, но ни Джон, ни Синтия не снимали трубку — у них был автоответчик. Номер телефона без конца менялся, чтобы не надоедали фанаты, и Джон его никогда не помнил.

Уже тогда Джон серьезно увлекался марихуаной, выкуривая по одной или по две сигаретки в день. Хранилась заветная травка в ящичке, который был закопан в укромном месте в саду. Джон утверждал, что наркотики помогают ему лучше познать самого себя и расширить мир ощущений.

В те годы это не считалось криминалом. Наоборот, в лондонских салонах с середины 60-х годов стало послеобеденным ритуалом выкуривать сигарету с каким-либо наркотиком. Это называлось «отправиться в путешествие». Оно могло стать особенно приятным, если курили коллективно. Наркотики, даже ЛСД, не входили в список запрещенных средств и свободно продавались в аптеках. У них были экзотические названия, например «Французский блюз», «Алые сердца», «Черные бомбардировщики», «Желтая субмарина».

Джону не часто приходилось бывать дома, еще меньше оставалось времени для отдыха. Во время коротких передышек между гастролями он любил вообще ничего не делать. Часами валялся на своем диванчике или, открыв дверь веранды, сидел на ступеньках и любовался английским садом и бассейном. Несмотря на то, что Джон весьма скептически высказывался о буржуазном быте, втайне он им наслаждался.

В те дни все четверо битлзов были очень дружны. Если не нужно было репетировать и выступать, они все равно не расставались. Вместе они как бы удерживали и уравновешивали друг друга. Безрассудству, спонтанности, грубости и прямолинейности Джона противостояли рассудительность, деликатность, обаятельность и четкость Пола; высокому самомнению и некоторой задиристости Пола — полное пренебрежение паблисити, разумная самокритичность и серьезность Джорджа; комплексу неполноценности и замкнутости Джорджа — уверенность, спокойствие и открытость Ринго. Может быть, поэтому им удавалось нравиться всем: Джон покорял интеллектуалов, Пол — аристократов, Харрисон — музыкантов, Ринго — и тех, и других, и третьих. Им хотелось оставаться группой даже в часы досуга, и Джон предложил всем поселиться рядом. Эту идею поддержал и Эпштейн.

Ринго купил в Уэйбридже почти такой же особняк, как у Джона. Он назывался «Солнечные холмы» и стоил 37 тысяч фунтов стерлингов. Еще 40 тысяч ушло на переоборудование дома и благоустройство сада. Саду Ринго уделял очень много внимания. Он посадил экзотические деревья и кустарники, развел розарии, построил оранжереи, беседки, вырыл пруд. К дому он пристроил специальное помещение и сделал в нем нечто вроде театра или собственного клуба с кинозалом, огромной бильярдной и игровыми автоматами. Все работы производила строительная фирма, совладельцем которой Ринго стал в конце 1964 года (В 1967 году фирму прикрыли из-за того, что очень дорогие дома, которые она строила, никто не покупал).

Убранство дома было шикарным. Один только огромный уилтонский ковер (Знаменитые шерстяные с низким ворсом и восточным узором темно-коричневые ковры, производятся в городе Уилтоне) стоил целого состояния и был сделан по специальному заказу. Вдоль стен стояли книжные шкафы — Ринго единственный из всех битлзов обладал хорошей библиотекой. В доме было много всяких дорогих безделушек, антиквариата, бронзы, золота и серебра. Много денег тратилось на покупку разных костюмов, модных рубашек, кино- и фотоаппаратуры, часов, галантерейных принадлежностей, которые Ринго любил приобретать в самом дорогом лондонском магазине «Ас-приз».