Колонна продолжала спокойно двигаться. И когда на повороте, как бы переламываясь, она поползла по бревенчатому настилу через болото, по траншее раздалась команда, и в ответ ей грянули ружейно–пулеметные выстрелы. Колонна еще некоторое время двигалась. Выбирая наиболее важные цели, Костров нажимал на гашетку станкового пулемета. После длинной очереди, увидев, что немцы еще сидят рядками в машинах, вскипел еще больше. Не в силах сдержать дрожь в теле, Алексей вытер тыльной стороной ладони лоб, еще раз поглядел на болото, через которое ползла колонна, лег за пулемет и дал длинную очередь по кузовам машин, по кабинам водителей. Он увидел, как из середины колонны отвалила одна машина и съехала в болото, а шедший за ней грузовик неуклюже развернулся, стал поперек настила, загородив путь остальным.

Колонна остановилась. Под прикрытием огня автоматов немцы суматошно покидали машины, укрывались в придорожных кустах.

Трудно да и не время было Кострову судить, почему немцы поначалу лезли так нахраписто, — может, не ждали встретить здесь, в глухомани, сопротивление русских или хотели одним скачком преодолеть болотную низину, но, видно, почуяли, что с ходу им не прорваться, и вынуждены были залечь в мочажине болота.

Еще какую–то долю минуты пулемет Кострова дышал огнем, клацая и проглатывая змеившуюся перед лицом патронную ленту, и замолк. Приподняв голову, Алексей увидел в машинах трупы немецких солдат: одни лежали на сиденьях, как–то смешно задрав ноги, другие свисали через борта. Отыскав глазами Бусыгина, Костров возбужденно крикнул вдоль траншеи:

— Степан, Степа! Гляди, как мы их навернули. Клочья висят… Пусть знают наших!

В это время сзади к Кострову подошел командир роты капитан Семушкин, положил на плечо руку и предостерегающе заметил:

— Погоди ликовать… Лучше машину свою заправь, — кивнул на пулемет.

От неожиданного упрека Костров прикусил язык. При стрельбе пулемет расшатало, одно колесо вдавилось в песок, и пришлось площадку выравнивать лопаткой, а под колеса станка положить два плоских камня. Костров обнаружил, что ствол пулемета накалился, а воды поблизости нет. Он хотел было ползти к ручью, как услышал голос капитана:

— Приготовиться!

Команда пошла по окопам. Ее повторял каждый. То задорно, будто речь шла о каком–то обыденном и веселом деле, то еле слышно, пересохшими губами.

На миг приподняв голову, Костров увидел по ту сторону дороги, вдоль насыпи, мелькающие лобастые каски. Поспешно начал ковырять лопатой дно траншеи и не успел отрыть лунку, как со стенки траншеи начала сочиться буро–красная вода. Алексею показалось, что она смешана с кровью, и он оглядывался вокруг, ища поблизости раненых или убитых, пока наконец не догадался, что такой цвет придал воде торфяник. Потом он деловито, стараясь унять волнение, залил воду в кожух, вставил новую ленту, на которой ярко блестели медными кругляшками патроны. Пока еще было время, хотел поправить дерн на бруствере, и едва коснулся рукой, как поверх траншеи послышался посвист пуль, затем — чужие, улюлюкающие голоса. Костров припал к рамке прицела и, нащупав цепь атакующих, вспорол воздух длинной очередью. Высыпавшие из–под насыпи немцы осатанело бежали к линии окопов, заливая округу автоматным огнем.

— Давай, давай! — кричал Костров второму номеру, который держал на ладони живо пульсирующую ленту. В это мгновение ни Костров, ни боец Штанько ничего иного, кроме азарта боя, не испытывали. Им было все равно, сколько немцев движется и что они затевают, — стреляли без устали и думали только о том, чтобы пулемет не заело, да торопливо перезаряжали. Рядом росла куча стреляных, сизо дымящихся изнутри гильз.

Поределая цепь немцев залегла, потом они поодиночке начали отползать за насыпь. Костров увидел, как сбоку от него выскочил из траншеи капитан Семушкин, размахивая над головой тяжелым пистолетом, во всю силу гаркнул:

— В а–та–а-ку! За мно–о–ой!..

Многократным эхом разбился этот трубный голос над лесом. Задвигалась траншея, словно пружиной вытолкнула из своей утробы всех до единого обитателей. Красноармейцы ходко, с неподрагивающими штыками пошли вперед, ведя неприцельную, скорее для острастки, стрельбу. Немцы, видимо, поняли, что им не миновать штыкового удара, начали отступать, отстреливаясь из автоматов, затем поднялись и, обгоняя друг друга, побежали скопом. Многие свернули к болоту, спеша укрыться за высокими кочками.

Саженными бросками вырвавшись наперед, Степан Бусыгин догнал дюжего, с закатанными по локоть рукавами немца, избоченился и со всего маху ударил его прикладом по каске. Пошатываясь, будто спьяна, немец раза три встряхнул головой и свалился на рыхлый муравейник. Бусыгин глянул на приклад, заметил на нем косую вмятину и побежал дальше. Уже на болоте, на самой трясине настиг еще одного. Немец обернулся, схватился было за автомат, но тотчас истошно вскрикнул: штык с хрустом вошел ему в грудную клетку. Закатив глаза и падая, немец сжал рукой автомат, и он разразился короткой очередью. Пули, не задев Бусыгина, вжикнули и срезали несколько камышинок.

Бусыгин набросил себе на плечо залепленный ряской автомат, презрительно оглядел немца, точно желая еще раз убедиться, что он мертв и больше никогда не встанет, и вылез из болота.

Бой тем временем переместился, схватки разгорелись в двух местах: у леса, куда все же успели прорваться немецкие мотоциклисты, и вдоль насыпи, за овладение дорогой через болото. Бусыгин понял, что ему некогда медлить. Ни минуты. Осмотревшись, он побежал к насыпи.

Но дать полную волю своим разгневанным чувствам ему не удалось. Немцы успели подтянуть к месту боя минометы и артиллерию, открыли такой ураганный огонь, что Бусыгин упал вниз лицом и лежал, ожидая самого худшего для себя…

Переждав, пока разорвались первые снаряды, Бусыгин вскочил, выплюнул набившийся в рот песок и побежал дальше, чувствуя, как гулко колотится сердце. Близко рвущиеся мины принудили его опять искать убежище. Сквозь кустарник он успел разглядеть свежий холмик земли и хотел за ним укрыться.

— Куда тебя несет, ослеп, что ли? — услышал он злой, по страшно знакомый голос и обрадовался, увидев за пулеметом Алексея Кострова. Осторожно прополз несколько метров и перевалился к товарищу в окоп. Под окоп была приспособлена старая яма, откуда, наверное, раньше выбирали торф. В ней, кроме Кострова, находилось еще пять красноармейцев. Бусыгина они приняли без особой радости, только один Алексей, скупо улыбаясь уголками губ, спросил:

— Ты за какой дичью в болото лазил?

— Застукал там двоих! — ответил Степан. — Вот даже трофей имеем!

Висевший у него на груди немецкий автомат вызвал у товарищей чувство зависти. Даже те, кто поначалу встретил Бусыгина недружелюбно, старались потрогать руками добытое у врага оружие.

— Как же ты сумел отнять? — дивились бойцы.

— Штыком пощекотал, он и выронил, — смеялся Бусыгин.

— Теперь немцы на своей башке попробуют, каковы их автоматы.

— Это уж как пить дать…

Их разговор прервали отдаленные выстрелы гаубиц; раздирая воздух, снаряды с шелестом проплыли высоко в небе и разорвались где–то в тылу, за чертой леса.

— Начинается… — хмуро проговорил Костров и, хотя не знал, как долго будет длиться обстрел, догадывался, что немцы могут предпринять более ожесточенную атаку.

Бой мог разгореться на неуютных, совсем невыгодных для обеих сторон позициях: немцы так и не овладели дорогой, не смогли зацепиться за край леса, а наши бойцы, оттеснив их контратакой, теперь не знали, то ли лежать им в этой гнилой болотной пойме, то ли вернуться на прежний рубеж.

Стонет, туго и жарко бьется о землю расколотый воздух. Буравят небо снаряды. Вот уже захлебывающийся шум их, похожий на шелест кровельного железа, слышен над головами. Еще мгновение, и взметнутся перемешанные с огнем куски земли. Снаряды беззвучно рвутся далеко за линией окопов, а мгновением позже эхо катится над лесом долгим и тяжким вздохом. Потом к снарядному гулу стал примешиваться зловещий визг падающих на болото мин. С сухим треском все чаще рвутся они вблизи и позади окопов, пронзительно визжат над прижатыми к земле бойцами.