— Тебя звать Карди?

Солдат остановился:

— Откуда вы знаете?

— Я все знаю, — ответил священник.

Вошли в палатку, в которой жил сержант, старший караула; сержант приказал солдату освободить за колючей проволокой, где содержатся заключенные, одну палатку, туда будут заходить по очереди осужденные на смерть, исповедуются и причастятся. Священник потребовал, чтобы часовой стоял в десяти шагах от палатки, не ближе. Ибо если будут слышны слова исповеди, то какое же это таинство?

Приготовления закончились быстро. Священника ввели за колючую проволоку, запутанную так, что сквозь нее и мышь не проскочит. Заключенные, выстроившись в ряд, стояли перед невысокой палаткой. Два солдата, опустившись на колено, держали наготове автоматы, еще один солдат прохаживался позади палатки.

Священник, проходя мимо заключенных, окинул их внимательным взглядом и скрылся в палатке.

Среди заключенных были два бандита, они оказались на правом фланге. Первая очередь выпала высокому, с белым от испуга лицом и слезливыми серыми глазами в красных веках. Бандит не мог решиться войти в палатку, как будто там его ждал топор. Тогда пошел второй, коренастый, скуластый, с выпуклыми желтыми глазами.

Священник встретил его тихим приветливым словом и хотел было произнести молитву, но желтоглазый перебил его:

— А по-православному можно причаститься?

— Вы православный?

— Нет, был католик.

— Почему же не хотите нашего причастия?

Заключенный ухмыльнулся, провел языком по губам,

— У православных, я слышал, дают вино, а вы — только пресную лепешку, — и вышел.

Слезливый долго каялся в грехам и тут же съел облатку. Политические заключенные шли потому, что их принуждали к этому. В грехах они не каялись, причащения не признавали. Священник задавал вопросы им, а они — ему. Обряд затягивался.

Последним вошел Август Барке. Священник уронил крест и евангелие, схватил за руку заключенного, тот сразу узнал это крепкое рукопожатие.

— Макс!

— Тише. Патер ностер… — Макс начал громко читать «Отче наш» — что пришло в голову. — Вас убьют всех, — сказал он тихо.

— Знаем. Когда?

— Послезавтра. Здесь будет испытание какого-то нового оружия.

— Я догадывался.

— Тише. Мы хотели выпустить газету, начать компанию… Не удалось — газету конфисковали. Я пришел спасти тебя, Август.

— Каким образом?

— Ад майорам деи глориам…[4] Переоденемся. Ты выйдешь спокойно, я вернусь завтра…

— Отчаянная ты голова, молодец! Но твой план не годится. Я спасусь, а товарищи останутся. Не могу. Нечестно, Макс.

— Патер ностер, патер ностер… Что же делать? Быстрее решайся. Август, будет поздно.

— Слушай, Макс. Скажи, тот капитан сильно любит Юв?

— Он без ума от нее.

— А она?

— Любит. Но у нее, кроме хорошего сердца, есть хороший ум. Она еще не совсем верит в него…

— Спроси от моего имени, пусть скажет всю правду. Если любовь — хорошо. Передай: пусть сделают помолвку, а свадьба — потом. Понял? Потом, когда будем вместе.

— Август, ты совершаешь ошибку…

— Нет, нет, иначе я не могу. До свидания, дорогой, смелый Макс!

Они обнялись. Подобрав крест и евангелие, «священник» вздохнул и громко произнес:

— Эго те обсольво а пеккатис туис.

Обряд исповеди и причащения был закончен. Усталый, «священник» вышел из палатки.

Сержант, довольный тем, что все обошлось хорошо, дал священнику солдата, чтобы проводить до лошадей, Это было кстати, так как в котловине наступила совершенная темнота — можно расшибиться о камни или заблудиться.

Солдат оказался тот же, Карди. Когда он и священник отошли метров пятьдесят, Карди взволнованно про- шептал:

— Я тоже вас узнал. Мы вместе работали на машиностроительном… Тогда я был мальчишкой. Почему вы… в таком виде?

— Действительно, кто ищет друзей, тот всюду их найдет, — вместо ответа сказал Макс. — Как ты сюда попал, Карди?

— Проштрафился. Я служил в авиационной части. Однажды не почтительно отозвался о проповеди аббата Рабелиуса. Еще говорил, что рабочий костюм предпочитаю военному… Тут все такие…

— Понятно, — Макс протянул это слово, и оно прозвучало с оттенком недоброй таинственности. — И сержант такой же?..

— Кажется, нет, — ответил Карди. — Его фамилия Айган. Он отмочил какую-то глупость и крепко подвел одного полковника, которого потом понизили в должности. Он и упек его в это местечко.

— Понятно, — еще раз протянул Макс. Солдат заподозрил не доброе.

— Скажите, что здесь будет? Я что-то не пойму и… беспокоюсь.

— Скоро поймешь. Но прежде всего крепко договоримся, — остановившись; Макс взял его руку и сжал. — Видел только неизвестного священника — это раз. Второе — где вы берете воду?

— Вон там в ручье. Он недалеко от дороги.

— Постарайся чаще ходить за водой, и только один. Понят но?

— Да. Сержант доверяет мне и даже слушается советов.

— Тогда до свидания, и помни, что тут дело касается и твоей жизни. Иди. Вот мои лошади.

Солдат исчез в темноте, только слышались шаги и сухой перещелк потревоженных мелких камней.

Гребни гор исчезли в черном небе.

Не стоило ночью возвращаться назад через многочисленные хребты. Этот опасный трудный путь годился в том случае, если бы назад ехал Август, и то он должен был, перевалив один хребет, ехать лощиной в сторону, заночевать в горах, ждать рассвета…

Макс вместе со своим проводником добрался до ручья, выехал на слабо проторенную дорогу. Она шла в обход многих перевалов, была длинной, они ехали всю ночь. С рассветом выбрались к автостраде, и Макс первым автобусом поехал в город.

Переодевшись дома, он сразу же направился к Юв и рассказал ей о встрече с отцом. Юв сообщила, что Браун подал в отставку. Это шло вразрез планам Августа, но Макс промолчал.

Утром позвонила Юв, и то, что она сообщила, изумило Галактионова. Юв выходит замуж! Почему так поспешно? Кто этот счастливец? — Увидите сами.

Юв приглашала в гости. Пока что будет только помолвка, а свадьба позднее.

Галактионов не переставал удивляться: время ли сейчас хотя бы и для помолвки? Ведь отцу Юв грозит страшная опасность. Видимо, опасность миновала. И это благодаря Максу. И Юв выходит замуж. За кого? Не за Макса ли? Что ж, они достойны друг друга. Молодчина, этот Макс. Конечно, он, счастливый жених, утром не появится…

По пути в институт Даниил Романович купил газеты. В них ни слова не было ни об Эрике Зильтон, ни о пресловутых законах. Ничто не предвещало надвигающуюся опасность. Не слишком ли он преувеличил ее?

Весь день Галактионов работал с необычайным подъемом. Пора бы поставить еще несколько опытов. Теперь у него был лучевой аппарат в миниатюре, его можно носить на ремне через плечо, как фотоаппарат. Надо пойти в больницу, договориться с врачами и испытать его у койки умирающего больного. Он вышел из института ровно в пять. Аппарат висел на плече.

В девять часов он должен быть у Юв Мэй. Надо что-то ку пить невесте в подарок. Но что? Очень сложная штука — подарок. Купить дорогой — неприлично: кто он для Юв — дядя, богатый родственник? Это вызовет ненужные разговоры. А дешевый подарок — это не подарок, а просто памятная вещица, как сувенир или автограф. Но он ведь не турист и для Юв — не просто человек, проходящий мимо. Что же купить? Во всяком случае надо прежде всего купить цветы. Цветы и невеста — это неразделимо.

Цветочный магазин находился недалеко, Даниил Романович запомнил его, когда они с Максом впервые проезжали по улицам города. Запомнился, скорее, бросился в глаза, потому что Атлансдам лишен зелени и цветов.

Галактионов шел не спеша и думал о том, что жизнь торжествует, какие бы опасности не угрожали ей. Он вздрогнул и остановился, когда чей-то голос окликнул его.