В его голове стучал другой вопрос, требовавший немедленного ответа.

– Ты боишься меня, Лорел?

Он видел, что она вся напряглась и свободной рукой затеребила складки своей юбки.

– А мне следует тебя бояться? – прошелестела она настолько тихо, что он с трудом разобрал ее слова.

– Нет, любовь моя, ни за что. – Он в волнении сглотнул слюну. – Я знаю, что обидел тебя ужасно, но ведь я этого вовсе не хотел. Никогда я не стал бы тебя огорчать по доброй воле.

Наступило продолжительное молчание.

– А что это за угрозы в письме папе? – наконец спросила она решительно. – Какие последствия ты имеешь в виду?

Он на миг задумался, стараясь восстановить в памяти точные выражения из своего письма.

– Я хотел этим лишь сказать, что не позволю ему видеться или иным образом общаться с тобой, пока он не возместит украденное. Ни за что на свете я тебя пальцем никогда не трону, запомни навсегда. Ты моя жена и…

– Ты для того и женился на мне, Брендон? Чтобы отомстить папе за те ужасные прегрешения, в которых ты его винишь? – Голос ее дрожал, лицо было белее снега.

Вне себя от удивления, не в силах произнести ни слова, Брендон лишь тупо смотрел на Лорел. Откуда у нее такие мысли? Или он окончательно подорвал ее доверие к себе? Рассердившись на себя и на Лорел за то, что она смеет так думать, он вдруг вскипел.

– Ты так считаешь, Лорел?

Она медлила с ответом, что еще больше распалило его и пробудило забытые было сомнения.

– А ты, Лорел, почему ты вышла за меня замуж после стольких лет колебаний? Тебя вынудила любовь или страх, что я поймаю твоего папашу с поличным? Ты знала, что он все время ворует скот? Может, и женой моей стала лишь для того, чтобы мне было несподручно вывести на чистую воду собственного тестя?

Лорел повернулась к Брендону и с исказившимся лицом тихо, но твердо сказала:

– Нет, Брендон, ты не вправе так обо мне думать!

– Я и не хочу, но в моих словах есть известная логика.

– Как и в твоих утверждениях, что мой отец ворует скот! – Обида и гнев заставили ее говорить с необычайной резкостью: – Ты никогда не убедишь меня в этом, Брендон, тверди свое хоть миллион лет! У него масса недостатков, но он не вор и не убийца. Не будь ты ослеплен семейной антипатией, тебе и самому это было бы совершенно ясно. А сейчас ненависть застилает твои глаза, и ты видишь лишь то, что хотел бы видеть и что подталкивает тебя к отмщению, превращая Брендона Прескотта в какое-то чудовище!

– С другой стороны, Лорел, может, твоя любовь к отцу мешает тебе видеть вещи в их истинном свете. Но это лишь в том случае, если ты действительно не подозреваешь о его подвигах.

– Мне казалось, что я знаю тебя, Брендон. – В глазах Лорел блеснули непролитые слезы, грозившие ее задушить. – Но теперь я сомневаюсь, понимала ли я тебя на самом деле до конца. Сейчас, во всяком случае, ты мне не особенно нравишься. – После короткой паузы она помягчевшим голосом с сожалением произнесла: – Может, после всего, что произошло, нам лучше разойтись в разные стороны? У меня нет уверенности, что я хочу оставаться женой человека, который так мало уважает меня и моего отца.

Сердце Брендона внезапно замерло в груди. Затем, так же внезапно, начало бешено биться, быстро разгоняя кровь по сосудам.

– Нет! Ни за что! Ты никогда не бросишь меня, Лорел. Можешь любить меня или ненавидеть, можешь ругать, сколько твоей душе угодно, но ты моя, моя, и ничто на земле не сможет это изменить!

На ранчо Мигуэля новобрачные вернулись в довольно подавленном настроении. Все вокруг удивленно пожимали плечами. Но ведь, как известно, милые бранятся – только тешатся, испокон веков мужья и жены ни с того ни с сего ссорятся, а потом так же легко мирятся.

Мигуэль попытался вывести Брендона из уныния.

– В нашем раю не все в порядке? – улыбнулся он. – Вы, видно, не теряли там времени даром.

– Боюсь, дело серьезнее, чем может показаться, – со вздохом ответил Брендон. – Не исключено, что я испортил все навсегда, а это для меня страшнее смерти. Знай я выход из тупика – головы бы не пожалел.

– Так, может, стоит извиниться? – предложил Мигуэль.

– Лорел примет только одно извинение: если я полностью откажусь от обвинений в адрес ее отца и тем позволю ему и дальше грабить всю округу. Но моя совесть не позволяет мне этого. Я должен жить в мире с самим собой.

– Но и с Лорел тоже. Вы должны прийти к какому-нибудь согласию, иначе будете глубоко несчастны.

– Время, мой друг, – лучший лекарь, – вздохнул Брендон и потрепал друга по плечу. – Может помочь только время и… чудо, если оно произойдет.

Брендон решил, что правильнее всего дать Лорел время разобраться в своих чувствах, и старался не оказывать на нее давления. В последующие несколько дней он вел себя крайне сдержанно. Был с ней мил и внимателен, но, лежа каждую ночь рядом в постели, не дотрагивался до нее, хотя это давалось ему ценой титанических усилий. Его тело изнывало от тоски по ней, но холодность Лорел не располагала к тому, чтобы предаваться любви. Он твердо решил не давать ей больше поводов к тому, чтобы она прониклась к нему презрением.

Лорел, между тем, страдала в эти дни не только от шока, каким явилось для нее письмо Брендона, и высказанного Брендоном в запальчивости недоверия к ней, но и от его воздержания. Прежде он не мог оторвать рук от ее тела, а теперь всячески старался не коснуться его. Лорел была в смятении. Почему он не хочет любить ее? Она, конечно, сердится, полна обиды и разочарования, но желает его с прежней силой. Ее тело томилось по Брендону с неожиданной для нее самой страстью.

И она не могла совладать не только с ним, но и с неразумным сердцем, которое продолжало испытывать нежность к Брендону. Как она ни старалась, возненавидеть мужа она не смогла. Правда, она еще и не простила его окончательно, но не любить его было не в ее силах. Это чувство жило в ней по-прежнему, как неизлечимая болезнь, от которой нет лекарств.

– Дура я, дура – и все тут! – уговаривала себя Лорел. – Слабая, испорченная дура!

Брендон же, опасаясь, что жена может попытаться покинуть его, приказал не пускать ее ездить верхом и даже просто выходить за пределы ранчо без сопровождения. Когда Лорел впервые явилась рано утром в конюшню, желая прокатиться верхом, конюх вежливо, но твердо отказал ей. Обычно уравновешенная, Лорел вскипела. С горящими глазами она бросилась на поиски Брендона.

Он в это время рассматривал с Мигуэлем отобранные на продажу скот. Лорел кинулась к нему.

– Брендон, почему ты запретил мне ездить верхом? – в сердцах воскликнула она. – Я требую, чтобы мне немедленно вывели лошадь.

Наступила тишина – все, кто был рядом, навострили уши, с интересом прислушиваясь, что же ответит Брендон на дерзкие слова, обращенные к нему всего лишь женщиной.

Зная, что на них направлены все взоры, Брендон был вынужден проявить подобающую случаю твердость.

– Требовать бесполезно, Лорел. Мое распоряжение останется в силе. Одна ты кататься не будешь. Хочешь сесть на лошадь – найди себе кого-нибудь в спутники.

Кипя от ярости, Лорел даже разрешила себе топнуть ногой.

– Я езжу одна с двенадцати лет, спутники мне ни к чему.

– Тогда ты вообще не будешь ездить, – отрезал Брендон.

– Почему?

– Потому что я так сказал.

– Но это не довод!

– А для меня довод.

Подбоченясь и гневно сверкая глазами, Лорел воскликнула:

– Черт бы тебя побрал, Брендон!

– Вид у тебя больно грозный, точь-в-точь бешеная бентамская[4] наседка, – насмешливо улыбнулся он.

Лорел упрямо вздернула подбородок и обдала Брендона ледяным взглядом.

– Да? В таком случае заруби себе на носу: бентамские петухи без хвоста – уже не петухи, и тебе в один прекрасный день выщиплют все перья.

Брендон рассмеялся от всего сердца, и его смех звучал в ее ушах, пока она шла к Инес, чтобы пригласить ту на утреннюю прогулку. Ей как никогда было необходимо проехаться, чтобы разрядиться. Лорел казалось, что если она благодаря быстрой езде не выпустит из себя пары злости, то наверняка взорвется.