В песке возле воды Павлек отвалил камень, выкопал углубление и положил туда револьвер. Но прежде вложил в барабан все патроны. Потом засыпал углубление песком и вернул на место камень. Внимательно оглядевшись, он постарался точно запомнить расположение тайника, чтобы потом легче было его найти.

Неслышно, почти крадучись он пополз по крутой тропе наверх. Лежа на животе, наполовину укрытый кустами, он осмотрелся. Несколько крестьян, согнувшись в три погибели, копошились на своих полях. По дороге с грохотом мчалась пустая телега. Из дымки тумана на горизонте вставало солнце, освещая крутые склоны ущелья Сочи.

Павлек сунул руки в карман и, тихонько насвистывая, зашагал с таким видом, словно на душе у него не было никаких забот. Глядя на него, каждый бы подумал: надо же, чуть свет уже отправился шататься. На самом деле он был как натянутая струна. Глаза зорко следили за окружающим. Его так и манили гроздья винограда, соблазнительно проглядывавшие из красноватых листьев. Для его голодного желудка, все сильнее дававшего о себе знать, это было сильнейшим искушением. Ведь стоит сделать два шага в сторону и протянуть руку…

Впереди, за поворотом дороги, между шелковицами он увидел двух хорошо одетых горожан, которые стремительным шагом шли навстречу ему. Они о чем-то оживленно разговаривали и, возможно, еще не заметили его. Павлек оцепенел от страха. Потом соскочил в глубокую канаву, окружавшую две длинных шпалеры винограда. Пригнувшись, он побежал вдоль виноградника, не решаясь оглянуться.

На другом конце он наткнулся на крестьянина, тот хмуро глядел на него, опершись на лопату.

— Ты что, не знаешь, где дорога? — проворчал он.

— Знаю, — сказал Павлек и обернулся.

Незнакомцы как ни в чем не бывало продолжали шагать по дороге. Если они шли за ним, им его уже не найти. Он облегченно вздохнул.

— Тут мне ближе, — сказал он крестьянину и кинулся на тропу, вьющуюся среди виноградников.

И он двинулся по ней, словно только она и вела в город.

— К винограду тебе ближе! — услышал он за собой голос крестьянина.

Павлека ужасно обидело, что его приняли за обычного мелкого воришку, промышлявшего на виноградниках. А ведь скольких сил стоило ему преодолеть искушение и не сорвать ни ягодки, хотя желудок сводило от голода! Но о том, чтоб остановиться и ответить крестьянину, не могло быть и речи. Скорей, скорей скрыться в садах и тесных переулках предместья!

Он не решился идти по центру города, опасаясь, что его заметят и схватят, и сделал большой крюк окраинными улицами. Павлек торопился, однако из одной закусочной на него так пахну?ло запахом свежего хлеба, что ноги его сами собой остановились. В кармане у него было несколько мелких монет.

Он вошел туда, взял чашку горячего молока и большой кусок хлеба. Он ел, но одним глазом косил в дверь на улицу, а одним ухом прислушивался к разговору буфетчицы с покупательницей.

— Вчера, сударыня, студентов каких-то взяли. Я сама видела, как вели одного.

— Что вы говорите? Неужели? А что они сделали?

— Видать, деньги украли. Да большие! Целая банда работала. Но еще не всех поймали. Еще кого-то ищут…

Женщины долго рассуждали, как испортилась нынче молодежь. Они поглядывали на Павлека, у того кровь бросилась в лицо. Ему показалось, что их взгляды говорили: «А вдруг это один из тех? Пришел и угощается теперь на украденные деньги…»

Павлеку очень хотелось взять еще чашку молока, но и впрямь надо было торопиться. Земля горела у него под ногами. Когда он расплачивался, руки его заметно дрожали. Он стремглав выскочил на улицу.

Инспектор Паппагалло был самым счастливым человеком на свете. Хотя он и напускал на себя хмурый вид, сердце его прыгало от радости. Повышение в чине, можно сказать, было в кармане. Птички, за которыми он гонялся вот уже несколько месяцев, чирикали в клетке. Анибале — золотой парень!

Однако он ошибался, полагая, что стоит ему взять одного из них за ухо, как из него тут же посыплются признания. Тонин и Ерко были твердые орешки. Того, в чем их уличили, они не отрицали. Но ни в чем другом не признавались. Тонин в присутствии Анибале решительно отвергал, что Павлек ему что-то передавал. Павлек выдал себя сам тем, что исчез из дома. На квартире у него нашли книги и листовки. Однако из Ерко и Тонина никакими побоями нельзя было выбить ни слова.

На помощь пришел Нейче. Паппагалло правильно рассчитал, что этому рохле он развяжет язык. Нейче так боялся побоев, что совершенно потерял голову, а инспектор еще пригрозил ему смертью. Если же он все выложит, сказали ему, его выпустят и он вернется к тете. При своем легковерии и боязни побоев и смерти он не мог долго упорствовать. Он описал, в каком месте скрывается Павлек, при этом страстно желая, чтоб его там не нашли. Выдал он и Филиппа. Не умолчал и о Жутке, которая сказала им, что их ищут. Словом, выложил все, что знал. Лишь кое-какие важные подробности ему помогали вспомнить тростью. Каждое его слово записывали.

Когда на следующее утро полиция пришла за ни о чем не подозревающим Филиппом, на лестнице его дома арестовали и Павлека. Паппагалло просто ликовал. Он послал двух агентов на берег Сочи, чтоб они застали его там врасплох спящим, а птенчик сам прилетел к нему в руки.

Павлек никогда в жизни не испытывал такой горечи. Он опоздал! От ужаса и изумления у него широко раскрылись глаза. Ноги одеревенели, и он не мог бы бежать, даже если б такая возможность вдруг представилась. Филиппу не помог и сам угодил в западню! Обида и горечь лишили его сил, голова поникла…

Потом он стоял в канцелярии перед инспектором. Руки его были бессильно опущены, но голову он уже держал высоко поднятой. Глаза смотрели смело и спокойно. Он был ко всему готов. В конце стола сидел Бастон, перед ним лежала камышовая трость.

Лицо Паппагалло выражало деланную скорбь и разочарование: «Это невероятно! И его я хотел сделать своим помощником! А он без всякого зазрения совести лгал мне в глаза и притворялся!»

Он кинул взгляд на агента, незаметно подмигнув ему, чтобы тот вышел. Инспектор и Павлек остались вдвоем.

— Я огорчен, — заговорил Паппагалло, разыгрывая искреннее горе, — очень огорчен. И разочарован. До глубины души. Ты — и эта компания! Не ждал я такого от тебя…

Павлек молчал. Слова инспектора его совсем не трогали.

— Что ж, тебе нечего сказать? — продолжал инспектор. — Тогда и мне нечего сказать. Не знаю, что и думать. Удивительно! В высшей степени удивительно! Я считал тебя порядочным мальчиком. Что скажет твой отец? Его это очень огорчит.

Павлек опустил голову. При мысли об отце ему и правда стало не по себе. Как он покажется ему на глаза?

— Я был тебе другом. Приглашал заходить, поболтать. Ты избегал меня, потому что совесть у тебя была нечиста. Так ведь?

Павлек упорно молчал.

— Я не могу поверить, что ты так испорчен! — Паппагалло понизил голос и продолжал дружеским тоном: — Просто не могу поверить! Душа не позволяет. Тебя впутали обманом. Я в этом убежден! Поэтому я и хочу по-дружески помочь тебе. То, чем вы занимались, — преступление. Серьезное преступление! О том, что ожидает твоих товарищей, я говорить не хочу. Они получат по заслугам. Но тебе, если ты все расскажешь, повинишься и раскаешься, могут сделать поблажку. Не бойся, об этом никто не узнает, кроме меня. Никто! Видишь, мы и сейчас с тобой одни. Говори! Расскажи подробно и точно, с чего все началось, сколько вас было, что вы делали и что собирались предпринять в дальнейшем. Словом, все, все! Ничего не утаивай. И мы тебя тут же отпустим домой. Завтра опять пойдешь в школу. Под арестом тебя держать не станем…

Мальчик, стиснув зубы, молчал.

— Не хочешь говорить? — Инспектор повысил голос, и взгляд его стал жестким. — Тогда приступим к допросу. Но смотри — отвечать только правду!.. Где револьвер?

Когда Павлека схватили, ему тут же вывернули карманы. Тогда ему не пришло в голову, что это ищут револьвер. Сейчас он подумал о Нейче. Ох этот Нейче! На мгновение он втянул голову в плечи, но тут же снова ее вскинул.