— Привет, красавицы! Идеальные арийки!

Опустившись на одно колено, он поманил настороженную группку малышей рукой. Самой старшей из девочек было четыре, средней — три, а младшей — чуть больше двух. Белокурые волосы у всех троих были заплетены в косички. Четвертая, самая маленькая из дочерей Ландесов, спала в доме. Опустив руку в карман, Вольф достал оттуда бельгийский шоколад.

— Если мамочка разрешит, я дам вам каждому по кусочку. — Он посмотрел на Линди, которая стояла с хмурым видом, скрестив руки на груди.

— Я разрешаю.

— Вот и отлично.

Вручив каждой девочке по кусочку шоколада, Вольф погладил самую младшую по голове. Затем, поднявшись с колена, он помахал рукой пожилым Ландесам, которые в этот момент вместе со Скаем направлялись к свиному загону. Старик что-то проворчал и отвернулся.

Вольф посмотрел на Гюнтера.

— Знаешь, я хочу извиниться перед тобой. Ты был хорошим другом, и то мое письмо о прошлом Линди было совсем ни к чему… К тому же, я сказал неправду.

— Это уже неважно, Вольф, — оборвала его Линди. — Я Гюнтеру уже обо всем рассказала, так что тебе не нужно ничего выдумывать.

— Вот как, — сказал Вольф. — Понятно… Но я все равно сожалею.

Вольф протянул Гюнтеру руку, которую тот, хотя и неохотно, но все же пожал. Ева наблюдала за мужем с большим интересом и немного — со страхом, оценивая каждый его жест и интонацию. «Кто этот человек?» — спрашивала она себя.

Вольф кивнул.

— Спасибо, Гюнтер. Ты — настоящий друг. — Он повернулся к Еве. — Перед тем, как приехать сюда, я заскочил домой. Как приятно опять оказаться дома после всех этих боев в Польше и Голландии. Бывали моменты, когда я уже думал, что мне — конец.

Ева промолчала.

— Впрочем, против Франции ничего дурного сказать не могу, — продолжил Вольф. — Хорошее вино, теплый климат и все такое. Если не учитывать горстку партизан, то большинство французов встретили нас с радушием. Им уже надоело их правительство. Кроме того, многие скрипели зубами на евреев. Французы ожидали, что мы отдадим им еврейские предприятия.

— Это очень хорошо, Вольф, — едва выдавила из себя Ева.

— Знаешь, я заглянул в твою Библию.

— В Библию?

— Да, и увидел, что ты до сих пор хранишь в ней между страниц мои нарциссы. Знаешь, мне было приятно.

Ева опустила глаза. Она совсем забыла про эти нарциссы. Теперь Ева пожалела, что так давно не открывала Библию. Если бы она увидела эти цветы, то сразу выбросила бы их.

— А что с твоей ногой? — вмешался в разговор Гюнтер.

Вольф повернулся к нему.

— Польская шрапнель. Но зато я получил новое звание и Железный крест второй степени. Неплохо, правда? Я уверен, что рано или поздно получу еще и Железный крест первой степени или даже, возможно, — Рыцарский крест.

Гюнтер был впечатлен.

— А медаль «За ранение» ты тоже получил?

— Да, серебряную.

— И тебе разрешили остаться в армии?

Вольф рассмеялся.

— По приказу генерала фон Фауштенбурга меня перевели из моего боевого батальона в штаб 6-й армии. Теперь я развожу депеши на новеньком «БМВ». Недурно, правда?

Гюнтер был удивлен еще больше.

— А здесь что нового? — спросил у него Вольф.

Гюнтер пожал плечами.

— Многих мужчин забрали в армию, поэтому на фермах Рейнланда не хватает рабочих рук. Мой отец утром забирает из лагеря одного военнопленного, чтобы тот помогал нам по хозяйству, а вечером отвозит его обратно. Скай — приятный малый. Он не говорит по-немецки, но хорошо работает. В последнее время отец даже приглашает его обедать с нами по воскресеньям. — Гюнтер понизил голос. — Я, наконец-то, получил диплом механика, поэтому, наверное, меня тоже скоро заберут в армию.

Вольф улыбнулся.

— Нет, тебя не заберут. У тебя уши будут торчать из-под шлема. — Он вдруг резко повернулся к Еве. — Ну ладно, поехали домой.

Ева уже не могла дождаться окончания богослужения, но ее отец словно прирос к кафедре. За последний год людей в общине заметно поубавилось. Чем выше были материальные достижения страны, тем меньше немцы проявляли интерес к Богу. Несколько лет назад, когда Гитлер возродил надежду сломленного народа, на церковных скамьях не было свободных мест, но теперь, получив желаемое, люди, похоже, больше не нуждались в надежде.

Ерзая на своем месте, Ева уже начала нетерпеливо постукивать ногами по полу, хотя и чувствовала себя немного виноватой за такое поведение. Богослужение затянулось из-за особых молитв о двух скорбящих семьях, которых в течение недели навестили представители партии с официальными уведомлениями из Вермахта. Ева искоса взглянула на чету Хербстов. Они сидели с каменными лицами. Их сын погиб неделю назад, попав в засаду под Варшавой. У Евы к горлу подступил ком. Она перевела взгляд на Дормайера, сапожника. Его единственный сын сгорел в самолете в небе над Лондоном.

Ева видела, что Вольф тоже нетерпеливо ерзает. К своему стыду, она в глубине души не раз мечтала увидеть на своем столе телеграмму, в которой было бы большими черными буквами напечатано: «Ефрейтор Вольф Кайзер, Вайнхаузен, погиб смертью храбрых…»

Наконец, органистка нажала на педали, и собрание встало, чтобы спеть завершающий гимн «Христос, наш Господь, к Иордану пришел». После последних слов пасторского благословения Ева поспешила вместе с Вольфом на улицу, где они остановились в ожидании родителей. Им предстояла совместная поездка на поезде в Хадамар.

Проходя мимо Вольфа, все восхищались его медалями.

— Тебе очень идет униформа, — сказала Герда.

— Спасибо, — ответил Вольф. Его пальцы сразу же потянулись к черному Железному кресту, прикрепленному ко второй пуговице кителя. Ева подумала, что Вольф играется со своей медалью, как католики с четками. — Вы сегодня тоже отлично выглядите, фрау Фольк.

Герда разгладила складки на своем новом платье из Парижа. Мужу она сказала, что этот шелковый наряд в горошек — подарок партийного гаулейтера из Гамбурга, но он прекрасно понимал, что это неправда.

— Ну что, мы готовы?

Сердце Евы рвалось в Хадамар. Ей не терпелось поскорее обнять своего ребенка. Она была уверена, что Германа выпишут. Вольф согласился поехать с ними, сказав, что «осознал свой родительский долг». Однако Ева заплатила за его помощь большую цену. Когда в первый вечер после возвращения Вольфа его руки добрались до нее, она уступила только ради Германа. Ева знала, что сделает это еще раз, даже если после этого ей опять придется рвать на улице под покровом ночи. В такие моменты, ей хотелось повеситься на длинной веревке, крепко привязанной к серпу луны. Только мысли о возвращении домой Германа удерживали Еву от того, чтобы броситься в Мозель.

Впрочем, через несколько дней после приезда Вольфа она с удивлением обнаружила, что он необычайно добр с ней. Он был терпелив, снисходителен и даже нежен. Вольф попросил Клемпнера дать Еве отгул, чтобы вместе с ней прокатиться по полям на мотоцикле и погулять по зеленым берегам Мозеля. Он нарвал для нее букет цветов и купил новое платье в Кобленце. Вольф даже вернул Еве брошь, купленную во время их свадебного путешествия. Но что было еще важнее, он признал, что ему необходимо измениться. Вольф терпеливо выслушал длинный список нанесенных Еве обид и сказал, что ему нет прощения. По его словам, он на войне многое понял.

Неудивительно, что вскоре прикосновения Вольфа уже перестали казаться Еве настолько оскверняющими и презренными. Она пришла к выводу, что ее муж — совсем не дьявол, а, скорее, — просто демон или даже — неуравновешенный ангел. Объятия Вольфа перестали вызывать у нее холодные мурашки и тошноту. Ева опять смогла поверить в него.