— Дочь, держи себя в руках, — холодно ответила Герда. В комнату вошел доктор Кребель.

— Ева, дорогая, — сказал он, беря ее за руку. — Как ты себя чувствуешь?

— Скажите мне, что с ребенком.

Обеспокоено переглянувшись с Гердой, доктор повернулся к Еве.

— Видишь ли, я пока не могу сказать наверняка, но, думаю, у твоего сына — синдром Аперта, — сочувственно сказал Кребель. — Он… В общем, он неправильно сформировался.

Ева оцепенела. Будучи не в силах что-либо сказать, она бесцельно блуждала взглядом по комнате, пока не остановилась на знакомом с детства изображении «Доброго Пастыря».

— Если ты позволишь, я сегодня же отвезу ребенка в Кобленц, — сказал доктор. — Там мы сможем надлежащим образом позаботиться о нем.

— Нет, нет! Покажите мне его! — воскликнула Ева.

— Думаю, лучше…

— Я требую, чтобы вы показали мне моего сына. Он, наверное, хочет есть.

В комнату со слезами на глазах вошел Пауль.

— Я молился о тебе и твоем сыне, — сказал он, взяв дочь за руку. — Мне так жаль, Ева, так жаль!

— Папа, пожалуйста, дайте мне увидеть моего ребенка! Пауль повернулся к доктору и жене.

— Она имеет право.

Герда, будучи не в силах выдержать этого зрелища, быстро вышла из комнаты. Тем временем Пауль попросил фрау Нубер принести новорожденного.

Ева, затаив дыхание, ожидала, когда седоволосая женщина войдет в комнату, неся на руках маленький сверток. Когда ребенка положили на колени матери, она со страхом приподняла угол одеяльца и охнула. Лицо ребенка было сильно вдавлено. Его невидящие глаза отчаянно блуждали в поисках мамы. Ева заплакала.

— Вы выбрали для него имя? — спросил Пауль, вытирая со своих щек слезы. — Доктор Кребель должен внести его в свидетельство.

Младенец начал ворочаться и тихо хныкать. Не обращая внимания на отца, Ева инстинктивно приложила сына к груди. Ребенок начал медленно, с большими усилиями, сосать.

— Ева.

Она, закрыв глаза, молча кивнула. Пауль и доктор подождали.

— Можно ли ему чем-то помочь? — спросила Ева.

Кребель покачал головой.

— Мне очень жаль. Некоторые хирурги в Швеции немного продвинулись в устранении подобных изъянов, но воспользоваться их услугами — нереально.

Ева невидящими глазами смотрела в одну точку перед собой.

— Вольф выбрал имя Герман.

Кребель вписал имя в свой блокнот.

— Значит, будет Герман Кайзер. 21 июня 1939 года.

Ева кивнула. Посмотрев на сосущего грудь младенца, она медленно высвободила из-под одеяльца его руки. К ее горлу подкатил комок. Пальчики ребенка срослись, образовав одну бесформенную массу. То же самое было и с его ножками.

Кребель спрятал блокнот в карман. Вся эта ситуация была ему крайне неприятна.

— Твоему сыну потребуется специальный уход. Из-за деформации черепа у него будет сплюснут мозг. Медики называют это краниосиностозом. У него будут проблемы с сердцем, дыханием, ушными инфекциями…

— Достаточно, доктор, прошу вас, — взмолилась Ева, со слезами на глазах глядя на то, с каким трудом беспомощному младенцу дается каждый глоток. — Он — мой сын, и я найду способ позаботиться о нем.

Ева хотела быть мужественной. Кребель собрал свои инструменты.

— Да благословит тебя Бог, Ева Кайзер. Я завтра навещу вас.

Поблагодарив доктора, Ева заверила его, что в ближайшее время рассчитается с ним. Она пыталась держать себя в руках, но, вспомнив о муже, разрыдалась.

— Ох, папа… Что скажет Вольф?

Воскресенье 2 июля 1939 года стало для Евы, наверное, самым тяжелым днем в ее жизни. С Гюнтером и Линди Ландес с одной стороны и Гансом Бибером и Оскаром Оффенбахером с другой она стояла перед алтарем церкви с маленьким Германом на руках. Пока отец молился над одетым в красивую рубашечку ребенком, Ева крепко прижимала младенца к себе. Она могла представить, о чем перешептываются у нее за спиной люди. Ева знала, что все вытягивают шеи, чтобы взглянуть на ребенка-монстра, о котором все только и говорили. Хорошо, хоть Вольфа не было рядом.

Прочитав отрывок из Писания, пастор спросил Еву, намерены ли они с мужем воспитывать своего сына в учении Евангелия Ева ответила решительным «да». Затем преподобный Фольк обратился к общине с просьбой приобщиться к христианскому воспитанию Германа. Собрание ответило нерешительным согласием.

Но все эти перешептывания за спиной ничего не значили для Евы, чего нельзя было сказать о ее матери. Герда притворилась, что заболела, поскольку все это действо казалось ей слишком позорным. Имея определенный вес в Лиге женщин, она даже получила письма от некоторых товарищей по партии, в которых они выражали свое недовольство расовой непригодностью ее внука.

Ева передала сына своему отцу, который со слезами на глазах осторожно убрал с лица Германа одеяльце и снял с головы младенца шапочку. По залу пронесся шепот. Ева расправила плечи.

Пастор, наклонив старый оловянный кувшин, слегка плеснул водой на голову внука со словами:

— Крещу тебя, Герман Кайзер, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.

Ребенок захныкал, и его дедушка быстро вытер с крошечного личика воду. Затем, наклонившись, Пауль поцеловал внука в щечку и с молитвой благословения вернул его дочери.

Осознание того, что теперь над ее сыном — Божье благоволение, укрепило Еву. Чувствуя поддержку стоящих рядом друзей, она смело развернулась лицом к залу, улыбаясь, с гордостью пронесла Германа по проходу и вышла на залитую ярким солнцем улицу.

Три недели спустя, Ева стояла с каменным лицом на крыльце своего дома, наблюдая за мужем, который медленно поднимался вверх по склону холма в своей летней униформе. Ему пришлось проделать долгий путь на поезде из Дрездена, расположенного на востоке Германии у самой границы с Чехословакией, и даже издалека было заметно, что он устал. Войдя в дом, Ева приколола серебряную брошь, подаренную ей Вольфом во время свадебного путешествия, в надежде, что для него это что-то значит. Взяв на руки сына, она стала у входа в гостиную.

Войдя в дом, двадцатитрехлетний солдат опустил свой вещмешок на пол и, не глядя на жену, вытер потное лицо носовым платком. Затем, сняв с головы фуражку, он провел ладонью по мокрым волосам.

— Привет, Вольф.

Подойдя к Еве, он безо всяких эмоций поцеловал ее.

— Дай мне холодного пива.

Ева протянула к нему ребенка.

— Ты не хочешь взглянуть на своего сына?

Вольф неохотно наклонился к малышу. Хотя его и предупредили о состоянии ребенка, к увиденному он готов не был. Герман немного подрос, из-за чего его дефект стал еще более заметным. Первоначальный диагноз, поставленный доктором Кребелем, подтвердился специалистом в Кельне. Вольф, отпрянув назад, выругался.

— Что бы это ни было — это не мое. Дай мне пива.

Ева прижала ребенка к груди.

— Нет, это твой сын, Вольф. Наш сын.

Вольф злобно посмотрел на жену.

— Он выглядит так, как будто ему кто-то вмазал в лицо прикладом.

— Как тебе не стыдно! — Ева гневно развернулась, чтобы уйти, но Вольф схватил ее за локоть.

— Мы его сдадим в приют. Он — позор для семьи.

Лицо Евы побагровело от ярости.

— Убери от меня свои руки. Это ты — позор для семьи.

Еще крепче вцепившись в руку жены, Вольф начал выкрикивать в ее адрес ужасные ругательства. Во рту Евы пересохло, но она решила не отступать.

— Веди себя, как мужчина. Посмотри на своего сына, — она развернула Германа лицом к мужу. — Смотри, Вольф, смотри на него! Он нуждается в твоей любви и в твоей помощи. Кребель говорит, что в Швеции…

— Ну уж нет, — оборвал Еву Вольф, выпуская ее руку. Войдя на кухню, он налил себе пива и, осушив стакан, налил еще одну порцию. Наконец, вытерев с верхней губы пену, он повернулся к Еве. — Я не намерен жить в одном доме с этим… Когда я в следующий раз приеду в отпуск, его здесь быть не должно.

Круто развернувшись, Ева отнесла Германа в гостиную и положила его в сделанную Бибером колыбель. Закутав сына дрожащими пальцами в одеяльце, она вернулась на кухню.