— Поделом тебе, — сказал Клиффорд ей по возвращении.

Не помогал ни один чудодейственный крем. Энджи стала носить чудовищных размеров черные очки и воротники под самые уши.

Барбара, увидев ее, вскрикивала от страха.

— Она уже позабыла, кто ты такая, — сказал Энджи Клиффорд, — к счастью для нее.

Ни одному мужчине не понравится, если его жена уезжает на месяц, даже если этот мужчина не любит свою жену.

Бедная Энджи! Да уж, действительно; бедная Энджи. Ей казалось, что теперь она заслуживает жалости и помощи, но Клиффорд смотрел на нее так, будто она была неудачницей и последним отребьем.

Она было даже подумала, не станет ли она счастливее, если избавится от своих денег — но подумала лишь на миг, тут же вспомнив слова своего отца:

— Дело в тебе самой, Энджи. Тебя невозможно любить.

В таком случае, очевидно, чем богаче она была, тем лучше для нее.

И она позвонила Марко, чего она не делала с тех пор, как произошла вся эта глупость с наркотиками.

Именно: не он обычно звонил ей, а она — ему. Она была единственной женщиной среди трех мужчин. Ранее она такого себе не позволяла. Там были барабанщик, бас-гитарист, Марко, вокалист, и она — ангел. Черный Ангел. Они все перемазались черной краской. Черным были испачканы и госпитальные простыни, когда ее увезли. Няньки были так перепуганы, что она рассмеялась, когда пришла в себя. В Калифорнии потом что-то говорили о том, что под кожей остались испортившие ее остатки химического красителя, однако она решила, что это было сказано для того, чтобы избежать обвинений в суде. Их счастье.

— Привет, — сказал Марко.

— Привет. Знаешь ли ты часовню, которую мы сняли для видео?

Марко знал. Они готовили номер, названный «Сосцы Сатаны». Делалось это под наркотическую смесь № 24, на небольшой сцене неосвещенной церкви, в разрушенном деревенском поместье. Владелец, которому позвонили в Монте-Карло и спросили разрешения на использование церкви для постановки, пьяным голосом проговорил: «Делайте что хотите. Там все равно одни призраки».

И некий отец Маккромби, который жил в одном из крыльев помещечьего дома, открыл им двери церкви. Он являлся попечителем поместья. Потом они запечатлели на пленке его жирные ладони на теле девственницы.

— Так что насчет часовни? — спросил Марко.

— Я собираюсь купить ее, — сказала Энджи. — Буду снимать фильмы.

— Ах, да, — ответил Марко. — А что ты сделаешь на бис?

— Заткнись, — сказала Энджи. — И скажи мне имя того монаха, что живет там. Я забыла.

— Ну, ты берешь чересчур много персонала, — сказал Марко. — Не упомнить. А что касается того случая, Энджи, то можно было бы обойтись без всего этого говна с «королевской девочкой». Наша потенциальная творческая сила сошла на нет благодаря тебе. Вот отчего мы добрались лишь до номера 24. А зовут его отец Маккромби, и он бывший священник, а вовсе не монах, и там твое видео не сулит ничего, кроме неприятностей. Так что смотри его сама. И не звони нам: мы позвоним, когда ты понадобишься.

«Да кому вы нужны?» — думала Энджи, кладя трубку на рычаг. Паршивые юнцы! Возьми всех троих — и не слепишь даже одного Клиффорда.

Но где же Клиффорд?

Тем временем отец Маккромби втянул носом воздух и учуял в сыром воздухе что-то возбуждающее. У него было чутье на это. Он потер свои жирные, толстые, трясущиеся руки и стал ждать.

Отец Маккромби был когда-то достойным человеком, а достойный человек, пришедший ко злу, — это хуже, чем просто согрешивший обычный человек.

Позвольте же мне рассказать вам об отце Маккромби. Он начал свой жизненный путь как примерный и талантливый мальчик, с набожным воспитанием, и происходил из хорошей шотландской протестантской семьи. Он поступил на службу в Британские военно-воздушные силы, воевал, спасал отечество, завоевывал награды. Один в молчаливом и враждебном небе, каждую минуту ожидая гибели, он разговаривал с Богом. На земле он часто разговаривал с молодым лордом Себастьяном Лэмптонборо (страна в эти критические для нее времена стала совершенно демократической, и тогда было много интерклассовых дружб и связей). Лорд Себастьян, хотя и был храбрым солдатом, но не был хорошим человеком.

Демобилизовавшись, Михаэл Маккромби выполнил Божьи заветы: он поискал было жену, но вдруг обнаружил в самом себе заядлого холостяка — поэтому был принят в католичество и получил приход в Северной Ирландии. В те дни он не курил и не пил: он свято соблюдал наказы Папы, искренне молился Богу и поощрял на то же свою паству. Прихожане его любили.

Но у отца Маккромби был один порок: говоря откровенно, он был сноб. Он любил титулы, почитал богатство, любил бывать в компании известных людей, искренне полагал, что культурному человеку легче достичь Рая, чем лапотнику. Да, это не было согласно с проповедью Христовой. Вы, может быть, почитаете снобизм простым недостатком. Я считаю его смертным грехом. Это всегда влечет за собой зависть; это разрушает личность извне, отметая все лучшее. И это разрушило и погубило отца Маккромби.

Когда лорд Себастьян, отпрыск богатой католической семьи, веками близкой к кардиналу (члены этой семьи могли запросто получить разрешение на развод в католической стране простым кивком, сделанным Папой), написал отцу Маккромби, в его приход и попросил его приехать служить службы в его поместье, принимать исповеди и слушать откровения — отец Маккромби принял предложение сразу же. Он равнодушно оставил свою паству и поехал к тонкому вину, красивой часовне, очаровательным дамам — и вечно пьяным лордам с их ужасными привычками.

Кристабаль Лэмптонборо, бледная и красивая леди восемнадцати лет, преклоняла перед ним колена и посвящала его в желания своего сердца и своего тела. Отец Маккромби никогда не слышал ее хихиканье за своей спиной, когда она вставала с колен, а если слышал, то закрывал и уши, и глаза. Он зажигал длинные тонкие свечи и молился за ее бессмертную душу: и ему начинало казаться, что он и есть Бог, стоящий в красивых лучах света, спадающих через готические окна, и его тощее тогда тело под рясой начинало уноситься к небесам — или, может быть, что-то было подмешано рукой Кристабаль в святое вино?

Кристабаль считала отца Маккромби красивым — и запретным для себя. Она собиралась его завоевать. И она сделала это, но вскоре упала с лошади и сломала себе позвоночник. Ее душа была на его совести — не говоря уж про его собственную душу.

Себастьян принимал наркотики. Он любил брать с собой в путешествие в рай (или ад) хорошего друга, такого, как Михаэл Маккромби, чтобы тот благополучно вывел его потом в обычный мир. Но душа отца Маккромби не была уже чиста. Обычно наркотик такого действия просто отключает сознание — но может и превращать людей в их противоположность, в то время как они остаются в прежнем внешнем облике.

Я видела, как критики превращаются в писателей, законники — в истцов, полицейские — в преступников, управляющие банками — в должников-банкротов, и наоборот.

Одна такая доза наркотика превратила однажды Себастьяна из человека, который дорожил своим прошлым, в человека, который презирал его. С тех пор поместье стало разрушаться: гнили пролеты лестниц, осыпалась с крыши черепица, слетали с петель ворота — лорд Себастьян ничего не замечал.

— Пусть все летит к чертям, — говорил он. — Сокрушить все!

Кристабаль умерла, когда Себастьян был под дозой наркотика № 17.

Отец Маккромби был бы уже расстрижен и лишен сана, если бы кардинал, возвращаясь с инспекцией от него, не умер по дороге от инфаркта. Дело Маккромби после смерти кардинала затерялось в архивах папства.

Михаэл Маккромби был сломлен горем и раскаянием: он понимал, что виновен в грехах Кристабаль, и что вряд ли его молитвы спасут ее душу. Он начал принимать наркотики сам.

После этого Себастьян спятил и объявил, что дом населен призраками: он имел в виду, конечно, призрак Кристабаль, но я-то думаю, что то был призрак чистой души отца Маккромби, его прежней сущности. Лорд Себастьян переехал жить в Монте-Карло.