— Вы ведь хорошо знаете Драйдена, мистер Каргил?

— Не имел чести быть ему представленным, сударыня, — ответил Каргил, выведенный из задумчивости, но лишь наполовину уразумевший, что именно у него спросили.

— Как так, сэр? — изумленно воскликнула дама.

— Сударыня!.. Миледи!.. — растерянно забормотал мистер Каргил.

— Я спросила, нравится ли вам Драйден. Но вы, ученые, так рассеяны, — может быть, вам послышалось — Лейден.

— Преждевременно угасший светильник, сударыня, — сказал мистер Каргил. — Я хорошо его знал.

— Я тоже, — живо ответил небесно-голубой чулочек. — Он говорил на десяти языках. Какое унижение для меня, бедняжки: я ведь могу похвалиться только пятью! Но с того времени я кое-чему научилась. Вы должны помочь мне учиться дальше, мистер Каргил, — это было бы человеколюбиво с вашей стороны. Но, может быть, вы боитесь обучать особу женского пола?

То, что при этих словах вспомнилось мистеру Каргилу, пронзило сознание его такой же острой болью, как если бы в тело его вошла рапира. Невозможно не отметить здесь, что неугомонный болтун в обществе подобен торопливому прохожему в уличной толпе: помимо прочих доставляемых им неприятностей, он обязательно наступает кому-нибудь на мозоль и задевает чьи-либо чувства, не зная и не замечая этого.

— Кроме того, теперь, когда мы с вами так хорошо познакомились, вы непременно должны помочь мне с моей скромной благотворительности, мистер Каргил. Есть тут эта Энн Хегги… Я ей вчера кое-что послала, но говорят — мне бы не следовало упоминать об этом, но ведь никому не приятно, когда то немногое, что ты можешь дать, попадает в недостойные руки, — говорят, она не совсем порядочная особа, короче говоря — невенчанная мать, мистер Каргил, а мне совсем не годится потакать распутству.

— Я полагаю, сударыня, — серьезным тоном возразил священник, — что бедственное положение этой несчастной женщины вполне оправдывает щедрость вашей милости, даже если поведение ее неблаговидно.

— О, я не какая-нибудь ханжа, уверяю вас, мистер Каргил, — ответила леди Пенелопа. — Если уж я лишаю кого-либо своей поддержки, то по самой уважительной причине, никак не иначе. Я могла бы рассказать вам об одной своей близкой приятельнице, которую поддерживала наперекор всему общественному мнению тут на водах, потому что в глубине души не сомневаюсь — она лишь немного безрассудна, и больше ничего, просто безрассудна. О, мистер Каргил, как можно так многозначительно глядеть туда, напротив нас, — кто бы мог подумать, что вы на это способны? Фи, как это можно — сразу показывать, о ком именно идет речь!

— Даю честное слово, сударыня, я совершенно не понимаю…

— Фи, фи, мистер Каргил, — продолжала она со всем возмущением и удивлением, какие только можно было высказать конфиденциальным шепотом, — вы поглядели на миледи Бинкс… Я знаю, что вы подумали, но это ошибка, уверяю вас, вы совершенно заблуждаетесь. Конечно, я предпочла бы, чтобы она не так откровенно флиртовала с молодым лордом Этерингтоном, мистер Каргил, — ведь ее положение особенно щекотливо. Мне кажется, она ему самому наскучила: смотрите, мы еще не успели сесть за стол, как он уже уходит — вот удивительно! И, кроме того, не кажется ли вам странным, что мисс Моубрей не присоединилась к нам?

— Мисс Моубрей? Что вы сказали о мисс Моубрей? Разве она не здесь? — вздрогнув, спросил мистер Каргил, и лицо его выразило живой интерес, которого он дотоле отнюдь не проявлял к словообильным излияниям ее милости.

— Ах, бедняжечка мисс Моубрей, — сказала леди Пенелопа, понизив голос и качая головой, — она еще не появлялась, и брат ее как раз пошел наверх, чтобы привести ее сюда, так что пока нам остается только смотреть друг на друга. Как все это странно! Но вы знаете Клару Моубрей?

— Я, сударыня? — переспросил мистер Каргил, проявляя теперь вполне достаточно внимания. — Да, правда, я знаю мисс Моубрей, то есть знал ее несколько лет тому назад… Но вашей милости ведь известно, что она долго болела… Во всяком случае, здоровье ее было расстроено, и я давно не встречался с этой юной леди.

— Знаю, дорогой мистер Каргил, знаю, — продолжала леди Пенелопа все тем же глубоко сочувственным тоном, — знаю. Весьма, весьма прискорбные обстоятельства лишили ее вашего руководства и дружеского совета. Все это мне хорошо известно, и, сказать по правде, я беспокою вас и навязываю вам свое знакомство главным образом ради бедной Клары. Вместе с вами, мистер Каргил, мы могли бы сделать чудеса для излечения ее больной души, уверена, что могли бы.., конечно, если бы вы отнеслись ко мне с полным доверием.

— А мисс Моубрей выражала желание, чтобы ваша милость беседовали со мной о вещах, касающихся ее? — спросил священник, выказывая гораздо больше осторожной проницательности, чем могла предав положить за ним леди Пенелопа.

— В таком случае я был бы счастлив услышать, что именно она вам сказала, и ваша милость может располагать всем не многим, на что я способен.

— Я.., я.., я не могу со всей определенностью утверждать, что мисс Моубрей прямо поручила мне говорить с вами, мистер Каргил, на этот счет, — несколько нерешительно ответила ее милость. — Но итак привязана к милой девочке, и к тому же, знаете, этот союз может привести к нежелательным последствиям.

— Какой союз, леди Пенелопа? — спросил мистер Каргил.

— Ну вот, мистер Каргил, вы уж очень далеко зашли, отстаивая свои привилегии шотландца: я не задала вам ни одного вопроса, на который вы не ответили бы другим вопросом. Давайте поговорим хоть пять минут с полной откровенностью, если, конечно, вы соблаговолите.

— Мы будем говорить столько времени, сколько пожелает ваша милость, — ответил мистер Каргил, — при условии, что речь будет идти о делах вашей милости или моих собственных, если, конечно, предположить, что последние хоть на миг могут вас заинтересовать.

— Ах, какой вы! — сказала леди Пенелопа с деланным смехом. — Вам бы следовало быть не пресвиторианским, а католическим священником. Какого бесценного исповедника потерял прекрасный пол в вашем лице, мистер Каргил, и как искусно вы сумели бы вывернуться, когда ваши духовные дочери взялись бы расспрашивать вас!

— Насмешка вашей милости слишком жестока, чтобы я мог должным образом отпарировать ее, — ответил мистер Каргил, кланяясь более непринужденно, чем ожидала бы ее милость.

Слегка подавшись назад, он положил конец беседе, которая начала его несколько смущать. В этот момент шепот удивления пронесся по столовой, куда только что вошла мисс Моубрей об руку с братом. Причина этого шепота станет понятнее, если мы расскажем, что произошло между братом и сестрой.

Войдя с леди Пенелопой в зал, где были накрыты столы, Моубрей со смешанным чувством тревоги, досады и раздражения заметил, что сестра его отсутствует, а на руке лорда Этерингтона, которому по его расчету подобало бы вести к столу хозяйку дома, повисла леди Бинкс. Окинув комнату быстрым, тревожным взглядом, он убедился, что сестры его так нигде и нет. Присутствующие дамы, как выяснилось, ничего о ней не знали, и только леди Пенелопа сказала, что сейчас же после того, как окончилось представление, она перекинулась с Кларой несколькими словами у нее в комнате.

Туда-то Моубрей и поспешил отправиться, громко посетовав на то, что сестра его так долго переодевается, но про себя надеясь, что запоздала она не по какой-либо более существенной причине.

Он быстро взбежал вверх по лестнице, безо всяких церемоний вошел в гостиную сестры и, постучавшись в туалетную комнату, попросил ее поторопиться.

— Все общество ждет не дождется, — сказал он, стараясь говорить шутливым тоном, — а сэр Бинго Бинкс требует твоего присутствия, чтобы поскорее наброситься на холодное мясо.

— Кормушки засыпаны доверху, — ответила Клара из-за двери, — сейчас, сейчас!