— О прогрессирующем отступлении бога под натиском науки сказано, по-моему, очень остроумно, — улыбается Татьяна.

— Если бы только Бонхёффер не заявил далее: «Мы должны находить бога в том, что мы познаем, а не в том, что мы не познаем». Иными словами, он за такого бога, который не вступал бы в конфликт с наукой.

— Каким же образом?

— Бонхёффер и его последователи считают, что такой бог должен существовать уже не вне или внутри мира, а быть постоянным творцом существующего мира.

— Не однажды его сотворившим, как было по Библии, — поясняет Андрей, — а непрерывно его творящим. Как бы уподобляющимся самой истории мира, ее развитию и движению.

— А это противоречит всем фундаментальным законам марксизма, — усмехается Дионисий. — И альянса с ним даже у самой новейшей религии никак не получается. Непрерывное творение богом мира было бы непрерывным нарушением законов природы, ибо движение и развитие присущи вовсе не богу, а являются способом существования самой природы и составляющей ее материи. Движение ведь есть результат внутренних диалектических противоречий материи.

— И как только терпят вас в семинарии! — восклицает Татьяна, с восхищением глядя на Дионисия. — Вы законченный марксист, а не богослов!

На следующий день Татьяна отправляется в город. Андрей хотел было ее сопровождать, но дед сказал:

— Пусть лучше одна, как сама решила. А ты за нею поодаль, на всякий случай. Рядом с нею тебе нельзя. Она женщина красивая, на нее всякий станет глаза таращить, но ее в нашем городе никто не знает, а у тебя есть знакомые.

— Не так уж много, чтобы опасаться встречи с ними. Да и что такого, если даже встретят?…

— Знакомых у тебя действительно не так уж много, однако в основном из среды духовенства, а вот им-то и не следует видеть тебя рядом с Татьяной Петровной.

И вот они ходят по родному городу Андрея, где ему все так знакомо, хотя кое-что стало уже забываться: улицы, на которых давно не бывал, вспоминаются не сразу, для этого нужно напрягать память. Да и изменилось тут многое. Выросли новые дома, магазины, кинотеатры…

Татьяна медленно идет через весь город к монастырю. Не доходя до его крепостных стен, останавливается и любуется древними сооружениями.

Едва ли Андрей смог бы так, как дед его Дионисий, рассказать Татьяне историю города Благова, но он хорошо помнит слова деда и повторил бы их ей, помог бы почувствовать и оценить талант древних зодчих. Особенно ярко сказался он в сооружении монастыря с его собором и другими церковными постройками. Планировка его повторяет в миниатюре центр города. Основная группа зданий с пятиглавым собором и примыкающей к нему с юго-западной стороны каменной трапезной несколько смещена к одному из углов монастырской стены по излюбленной манере градостроителей того времени. Дед называет эту манеру «живописной асимметрией», характерной для отечественной архитектуры шестнадцатого века.

Андрей часто любовался монастырем издали. Он и сейчас постоял бы здесь еще, но Татьяна уже идет дальше. Наверное, в местный музей. Пожалуй, пробудет там долго, стоит ли ждать?

Но он ждет целых полчаса. Дед ведь приказал не оставлять ее одну, хотя и неизвестно, что ей может угрожать. Дед становится типичным перестраховщиком. Никогда раньше не был таким осторожным. Куда же, однако, теперь Татьяна Петровна? По Первомайской улице она уже ходила, зачем же снова? Осматривается по сторонам… Нужно, наверное, отстать еще больше, она не просила ведь ее «подстраховывать», не та «операция», к тому же на этой улице городской отдел Министерства внутренних дел…

Как же это он не сообразил — она, конечно, туда! Ну, тогда нужно домой, пока она не обнаружила своего телохранителя. И все-таки он не уходит, а садится за один из вынесенных на улицу столиков кафе под тентом и заказывает мороженое. Отсюда хорошо видна вся Первомайская, и он заметит, когда Татьяна Петровна выйдет из горотдела.

Татьяна выходит минут через двадцать, торопливым шагом пересекает улицу, и не успевает Андрей расплатиться за мороженое, как она уже садится за соседний столик и шепчет недовольно:

— Не ожидала я от вас этой самодеятельности…

— Ругайте деда. Это его инициатива.

— Ругать вашего деда я не имею права, а вас надо бы. Но идите-ка лучше домой. Поговорим потом.

Она приходит к Десницыным только вечером. Ни слова о своем недовольстве Андреем. Охотно соглашается выпить чай, приготовленный Дионисием.

— Ну, как понравился вам наш город? Вы хоть и были тут несколько лет назад, но тогда, как я понимаю, было не до того…

— Да, тогда не было на это времени, — кивает головой Татьяна. — А сегодня я не только город посмотрела, но побеседовала кое с кем. Сначала о вашем музее, директор которого прекрасно знает все местные легенды и предания. Завела с ним разговор о кладах, а он и говорит: «Было у нас после смерти архиерея Симеона Троицкого нечто вроде золотой лихорадки. Местное Эльдорадо, так сказать. Однако так ничего и не нашли». Это он «сокровища» архиерея имел в виду, — усмехается Татьяна. Отпив несколько глотков чая, она продолжает: — В архивах городского отдела Министерства внутренних дел тоже сохранились кое-какие документы того времени. Акт уездного управления милиции, из коего следует, что в тысяча девятьсот девятнадцатом году мещанин Ковальский перерыл весь двор и сильно повредил особняк, принадлежавший архиерею Троицкому, скончавшемуся в тысяча девятьсот восемнадцатом году. На допросе, опасаясь обвинения в бандитизме, он сообщил, что является родственником архиерея, который завещал все состояние любовнице, а сестре своей, жене Ковальского, только этот особняк. Но Ковальский каким-то образом разведал, что любовница Троицкого получила лишь часть наследства архиерея. Главным образом деньги, а ему будто бы достоверно было известно, что у Троицкого имелись фамильные драгоценности и много золота.

— Чего же он сразу-то не приступил к поискам? — удивляется Дионисий.

— Объяснил это тем, что был на фронте.

— А в какой армии?

— Наследством архиерея Троицкого заинтересовалась ЧК. Было установлено, что Ковальский служил сначала в действующей армии на Западном фронте, а в восемнадцатом году бежал на Дон к атаману Краснову. В Благов вернулся только в начале девятнадцатого, после разгрома нашими войсками армии Краснова. Выдавал себя за бойца одной из дивизий Южного фронта Красной Армии.

— Повод к возникновению легенды о кладе Троицкого, выходит, имелся, — заключает Андрей. — Травицкий мог знать о поисках Ковальским сокровищ архиерея…

— С какой целью, однако, поведал он это такому авантюристу, как Телушкин? — перебивает внука Дионисий. — Невооруженным глазом ведь видно, что за птица «отец Феодосий».

— Может быть, именно такая «птица» и понадобилась Травицкому…

— А я думаю, что все это совсем не так, — замечает Татьяна. — Дело в том, что по данным местной ЧК архиерей Троицкий пожертвовал значительную часть своих средств адмиралу Колчаку на создание полка «Иисуса Христа». В организации колчаковской армии духовенство православной церкви принимало ведь деятельное участие.

— И вы думаете, что Телушкин знает, на что ушли драгоценности архиерея? — спрашивает Дионисий.

— Думаю, что знает.

— Так что же тогда ему нужно? — восклицает Андрей. — Зачем он из Одессы в Благов перевелся?

— Это пока неизвестно, — вздыхает Татьяна, — но думаю, что не затем только, чтобы разыскать следы «пришельцев» в древних церковных книгах. Этим он мог бы и в Одессе заниматься.

— Не скажите, Татьяна Петровна, — покачивает головой Дионисий. — Во-первых, достаточно убедительные доказательства посещения нашей Земли инопланетянами не такой уж пустяк. Во-вторых, в Одессе могло не быть нужных ему книг. К тому же от Травицкого он, конечно, узнал, что есть тут укромный особнячок покойного архиерея, в подвалах которого можно делать все, что угодно… Плюс покладистое семинарское начальство, а может быть, и расчет на участие бывшего коллеги Вадима Маврина. Ведь от Москвы до нас, как говорится, рукой подать.