— Я тоже хочу видеть вас обоих. И в любой день, когда только будет у вас свободное время и желание.

— Я передам это Вадиму, он ведь к вам всегда с удовольствием… Так вы не обижаетесь, значит?

Леонид Александрович хотя и успокоил Варю, заявив, что из-за таких пустяков смешно было бы обижаться, но чем-то ему этот разговор с племянницей не понравился. Было в голосе Вари какое-то смущение, будто говорила она не совсем то, что хотела бы сказать. Слишком хорошо знал он прямую, не умеющую хитрить натуру Вари, чтобы не почувствовать этого. И на душе его стало еще неспокойнее…

Перед тем как попрощаться с Ямщиковым, Олег просит его:

— Постарайся, Толя, не ходить пока к Грачеву.

— А я и не собираюсь к Грачеву, я к Марине.

— Но ведь она тоже Грачева…

— Для меня фамилия Грачева — совсем иной мир. Во всяком случае, не тот, в котором живет Марина. В мире Грачева живет в том доме один только Павел Грачев…

— Ты цитировал мне в прошлую ночь Стендаля, — прерывает его Олег. — Я потом снял с полки один его томик и стал читать. И знаешь какую мудрую мысль вычитал? Вот послушай-ка, я ее наизусть запомнил: «Полюбив, самый разумный человек не видит больше ни одного предмета таким, каков он на самом деле… Женщина, большей частью заурядная, становится неузнаваемой и превращается в исключительное существо».

— Ну, во-первых, Марина не такая уж заурядная. А во-вторых, Стендаль преподал всем нам очень мудрый совет — любить так, чтобы даже самые заурядные из наших возлюбленных всегда представлялись нам исключительными существами.

— С этим я целиком согласен, — порывисто протягивает ему руку Олег. — Это и ты мудро сказал. Но будь же мудрым до конца — не ходи сегодня к Марине…

— Как же ты, после того что мы только что сказали друг другу, можешь мне это предлагать! — восклицает Анатолий. — Ее уже допрашивала сегодня Татьяна Петровна в связи с убийством Бричкина, и она, конечно, тревожится за меня. Убили ведь парня, который вчера только в ее доме разыграл дурацкую сцену ревности. Знает она, наверное, и о драке его со мной. Легко себе представить, какие мысли теперь у нее в голове… Нет, мне непременно нужно пойти к ней и успокоить!

А у Марины в это время происходит бурный разговор с братом. После работы он не пришел домой, как обычно, значит, заходил еще куда-то. Явился часа на два позже, чем всегда, и явно в плохом настроении, однако бодрится.

— Ну-с, как у тебя делишки, сестренка? — спрашивает с напускной беспечностью.

— Это ты сначала расскажи, как твои-то, — мрачно отзывается Марина.

— Что ты имеешь в виду? — настораживается Павел.

— Сам не догадываешься? Тебя не допрашивали разве в связи с убийством Васьки Бричкина?

— Тебе-то откуда это известно? Тоже, значит, допросили?…

— А как же ты думал? Парень провел у нас весь вечер, и это не было ни для кого секретом, а потом его нашли зарезанным неподалеку от нашего дома. Должно это было заинтересовать милицию или не должно?

— Ну, положим, нашли его вовсе не возле нашего дома…

— Но ведь всего в двухстах метрах от нас!

— Тогда нужно было бы допросить вообще всех, кто проживает поблизости.

— Не знаю, как насчет всех, это милиции виднее, а то, что меня допросили, вполне естественно. И все это по твоей милости…

— То есть как это по моей?

— А зачем ты этого подонка на мой праздник пригласил?

— Так он же друг твоего детства…

— Враг он моего детства! Сколько горя мне причинял своим идиотским ухаживанием. Знаешь ведь — ревела я от него, заступиться даже просила. Так зачем же нужен был мне этот человек в такой для меня день? Должен же был ты это сообразить?

— Я думал…

— Да ничего ты не думал! Другие за тебя думали и велели, наверное, пригласить его для каких-то свои целей.

— Что ты несешь, дуреха! Кого имеешь в виду? — сердится Грачев.

— Будто сам не знаешь? Повелителя твоего Леху. Чует мое сердце, его это затея. Не совсем ясно только — зачем убивать кретина этого понадобилось? Для того, может быть, чтобы потом всю вину на Толю Ямщикова свалить.

— А что ты думаешь — вполне ведь могло случиться…

— Что могло случиться? — почти кричит Марина, вскакивая со своего места.

— Да успокойся ты, ради бога! Чего ты так? Рассуди, однако, сама: не была разве вчера тут, у нас в доме, стычка Васьки с Ямщиковым из-за тебя? А потом на улице между ними, оказывается, настоящая драка произошла…

— Какая еще драка? Васька ведь раньше Анатолия ушел.

— Поджидал его, стало быть, Василий на улице, и они схватились там. Я сам об этом только что узнал. Конечно, Анатолий порядочный парень и первым ни за что бы за нож не взялся, но в порядке самообороны…

— Мерзавцы! — стучит кулаками по столу Марина. — Специально, значит, все подстроили! И сцену ревности этого болвана, и драку на улице… Но я все равно не поверю, чтобы Анатолий, даже защищаясь, мог ударить кого-нибудь ножом!

— Да пойми ты, дурья голова, ведь на них… на Анатолия и этого бывшего батюшку Десницына, четверо ведь напали. Тут не то что за нож, за оглоблю схватишься.

— Да уж за оглоблю он скорее бы, наверное, чем за нож, — теперь уже ревет Марина. — Не мог он его ножом…

— Ну, Десницын тем более не стал бы хвататься за нож, а больше некому же…

— А Леха твой не мог разве? Сам же говорил, что от него всего можно ожидать…

— Ты, я вижу, совсем спятила?

— Ничего я не спятила — его это бандитских рук дело! Больше некому!

— Да зачем ему?…

— Уж не знаю зачем, но это его работа, и если ты не разоблачишь его и не спасешь Анатолия…

— Да никто пока твоего Анатолия ни в чем не обвиняет, хотя обстоятельства явно против него. Спасибо еще, что расследование ведет пока Грунина, но могут ведь передать кому-нибудь другому, более опытному.

— Но что же делать… что делать?… — снова заливается слезами Марина.

— Я так полагаю: все теперь будет зависеть от свидетелей этой драки. Что они покажут…

— Что покажут? Да то и покажут, что Леха им прикажет, не ясно разве?

— Опять ты за свое! Ни при чем тут Леха. Ну, а если и имеет какое-нибудь отношение, то, может быть, это и к лучшему даже…

— То есть как это к лучшему?

— А так. Сможет спасти, пожалуй, Толика твоего.

— Не пойму что-то…

— Смогла бы ты уговорить Анатолия, чтобы он оказал одну услугу Лехе?…

— Да ты что! — снова яростно стучит кулаками по столу Марина. — Сам у него во власти и Анатолия хочешь?… Нет, не сделали из тебя в колонии человека, Павел! Знать я тебя больше не хочу, не брат ты мне!…

— Ну, как знаешь, только я ведь не о себе беспокоюсь, а об Анатолии твоем. Ты не бегай так по комнате, сядь, успокойся и послушай меня повнимательней. Два свидетеля стычки его с Бричкиным уже арестованы милицией. Об убийстве Василия они, может быть, и не знают еще и без команды Лехи ни на кого пока не покажут. Но о том, что Анатолий дрался с Васькой, они на допросе Груниной, конечно, уже сообщили. А вот четвертый участник этой драки, видимо, по совету Лехи исчез до поры до времени. Он-то и может в свое время показать следствию то, что посоветует ему Леха. Вот ведь какая ситуация! И ты не решай пока ничего сама, посоветуйся сначала с Анатолием. Не о твоей — о его ведь судьбе идет речь.

— И о моей тоже… — чуть слышно произносит Марина.

Утром следующего дня Грунина встречается с выделенными ей в помощь оперативными работниками райотдела. С одним из них, старшим лейтенантом Крамовым, она работает уже не первый год. Он не очень молод, ему около сорока, но его энергии мог бы позавидовать его молодой коллега лейтенант Сысоев, хотя человек, плохо знающий их, пришел бы, пожалуй, к противоположному заключению. Крамов показался бы ему медлительным, может быть даже нерасторопным, а Сысоев очень деятельным. Однако лейтенант расходует много сил впустую, и к. п. д. его невелик, тогда как старший лейтенант не делает ничего лишнего. Тратя много времени на раздумье, он экономит на исполнении верно принятого решения. Работая вместе, они как бы дополняют один другого, заимствуя друг у друга сильные стороны.