— И все-таки не у всех, наверно, такая нужда.

— Однако приходится покупать автомобили почти всем. Ведь стоит только одной трети жителей какого-нибудь пригорода купить собственные машины, как местная автобусная линия становится нерентабельной, и компания снимает ее. И тогда две трети населения оказываются вынужденными покупать себе собственные машины (большей частью, правда, уже подержанные), чтобы было на чем вовремя добираться до своего завода или службы.

— Там не напишешь жалобу в «вечерку» на плохую работу городского транспорта, — смеется кто-то. — Не пожалуешься в райисполком или Моссовет. В «свободном мире» всех интересует лишь собственная выгода.

А Рудаков, заключая беседу:

— Вот почему в Америке никого не удивляют безработные, приезжающие за даровой похлебкой на собственных автомобилях. И конечно же, ни о каком обуржуазивали рабочего класса там и речи быть не может.

…— Вот и снова встретились мы с вами, гражданин следователь, — добродушно улыбаясь, говорит Груниной Грачев, вызванный ею на допрос. — Не послушались, значит, моего совета, не пошли в актрисы? Стало быть, работа эта вам по душе. А вот зачем снова допрашивать меня собираетесь, не пойму что-то. Не дозволяется разве отмечать в семейной обстановке такое событие, как получение родной сестрой аттестата зрелости? Компания, не скрою, была веселой. Попели, потанцевали — молодежь ведь. Ну и выпили малость, однако в пределах нормы. Это раньше позволял я себе переборы, а теперь…

— О том, каким вы стали теперь, говорить, по-моему, рано, — прерывает Грачева Грунина. — Это «теперь» только еще начинается, и от вас зависит, как оно сложится. Но допрашивать я вас буду не о том, как вы отметили получение аттестата зрелости.

— Так в чем же дело тогда?

— А дело в том, что один из ваших вчерашних гостей убит этой ночью неподалеку от вашего дома.

— Убит?… — слегка дрогнувшим голосом переспрашивает Грачев. В глазах его растерянность, значит, это новость для него. — Вот уж чего никак не ожидал. Все ведь было очень мирно, никто не перепил. Разве вот только Васька Бричкин? Так он вообще оболтус, несерьезный малый…

— Зачем же вы тогда пригласили его на праздник сестры?

— Учился он с Мариной в одной школе и был в нее влюблен еще со школьной скамьи, как говорится. Так это с ним, наверное, случилась беда? Его это убили?…

— Да, его.

— Но кто? Кому этот жалкий забулдыга мог стать поперек пути?

— С вашей помощью я и хотела бы это выяснить. Когда он ушел от вас?

— Около одиннадцати… В общем-то, я сам его выпроводил. Решил, что ему уже хватит. Со своим корешем Филькой Паниным он и ушел. Этот Панин может вам, пожалуй, больше моего теперь помочь. Они с Бричкиным закадычные друзья.

— А когда разошлись остальные гости?

— Примерно через четверть часа. Перечислить, на верное, нужно, кто был у меня?

Пока Грачев называет фамилии своих гостей, Грунина торопливо думает:

«Похоже, что он действительно ничего не знает об этом убийстве. Чистая случайность, что оно произошло, или, может быть, Каюров решил избавиться от такого «неуправляемого» помощника, как Бричкин? Скорее всего, было у них в ту ночь бурное объяснение. Не так, видно, вел себя Бричкин у Грачева, и особенно потом, на улице, как ему предписывалось. А Каюров вспыльчив… Может быть, и не хотел убивать, а только проучить. Ну, а теперь сложившуюся ситуацию он, наверное, постарается использовать для запугивания Ямщикова и Десницына…»

— Вот и все, что я могу вам сообщить, гражданин старший инспектор, — заканчивает свои показания Грачев. — И совершенно чистосердечно, безо всякой утайки. А что касается убийства Бричкина, то ни малейшего представления не имею, кто бы мог это сделать. Безобидный был малый…

— И никогда ни с кем не дрался?

— Ну кто же из мальчишек не дерется? Дрался, конечно. Это ведь у них почти спорт.

— Мальчишке этому было, однако, уже около двадцати. К тому же за подобный вид спорта, как мне достоверно известно, он имел несколько приводов в милицию. Не мог он подраться с кем-нибудь, покинув ваш дом?

— Был навеселе, и потому не исключено…

— А приревновать Марину вашу к кому-нибудь у него не было оснований?

— Какие же основания? Она вообще ухаживанием его пренебрегала. Помнится, даже просила меня как-то шугануть его от нее.

— Ну, тогда вопросов к вам больше не имею, — заканчивает допрос Татьяна, а сама думает: «Значит, нет у него пока желания набросить тень подозрения на Ямщикова. Напротив, выгораживает вроде. Не упомянул даже, что Бричкин пытался схватиться с Анатолием из-за Марины у него в доме».

Олегу Рудакову очень хочется встретиться с Груниной, но об этом нечего сейчас и думать. Убийство Бричкина добавило ей хлопот, и она, конечно, не располагает свободным временем. Однако после допроса Грачева Татьяна сама заходит в комнату общественного конструкторского бюро, надеясь встретить там Пронского. Ей все еще не верится, что он всерьез предложил инструментальщикам сконструировать механическую ищейку. Увидев Виталия в окружении инструментальщиков, она отзывает его в сторону.

— Здравствуй, Виталий! Ты, значит, решил окончательно заморочить им головы электронной собакой?

— Почему заморочить? Я с ними об этом совершенно серьезно. К тому же не обещаю, что соорудить кибернетическую ищейку будет легко.

И все-таки Татьяна не верит в серьезность его замысла.

— А вы как к этому относитесь? — спрашивает она подошедшего к ним инженера-электроника. — Я имею в виду фантастическую идею Пронского.

— Замысел Виталия Сергеевича, конечно, очень смелый, — осторожно отвечает на ее вопрос электроник, тоже еще довольно молодой человек. — Боюсь даже, что слишком…

— Я отвечу вам на это вот какими словами, — самодовольно улыбается Пронский. — «Нужно иметь храбрость поверить в свои убеждения, иначе самое интересное, что могло прийти вам в голову, у вас из-под носа заберут другие, более отважные духом». Хоть это и не мои слова, но я их вполне разделяю.

Так как Пронский говорит довольно громко, к нему подходят инструментальщики, члены конструкторского бюро, окружая его и Татьяну тесным полукольцом. Анатолий Ямщиков иронически произносит:

— Еще бы вам не согласиться со словами основателя кибернетики Норберта Винера!

— А почему все здесь говорят только о кибернетике и электронике? — спрашивает Пронского Друян. — Вашу синтетическую овчарку, как я это себе представляю, можно создать лишь по законам такой молодой науки, как бионика.

— Какой молодой науки, Гурген! — восклицает Ямщиков. — Академик Капица сказал: «Бионику часто называют молодой наукой. Это неверно. Ведь еще господь бог занимался бионикой, создавая людей по образу и подобию своему».

— Я вижу, вы все тут большие эрудиты, — теперь уже не столь самоуверенно улыбается Пронский.

— Э, какие там эрудиты! — пренебрежительно машет рукой Гурген. — Просто почитываем кое-какую научную и техническую литературку.

— В «Творце и роботе» у Винера много остроумных мыслей, — замечает молчавший до сих пор Рудаков. — Он считает, что бог создал дьявола, чтобы было с кем вести увлекательную игру с риском проиграть — дьявол ведь, как известно, искусный мастер интриг. Отсюда Винер делает вывод, что человек, конструируя машины, с которыми он тоже ведет игру, соперничает с богом, становясь почти таким же творцом.

— Станем и мы с вами творцами, если нам удастся сотворить самообучающуюся, а вернее самоусовершенствующуюся собаку, — продолжает мысль Рудакова Пронский.

— Которая будет совершать свой поиск методом проб и ошибок? — спрашивает Гурген.

— Этот способ перебора возможных вариантов хоть и приводит в конце концов к правильному решению, — уточняет Пронский, — не очень, однако, эффективен. Поэтому мы будем вести перебор вариантов не постепенным приближением к верному решению, а скачками.

— Кажется, это называется эвристическим программированием? — замечает Ямщиков.