Варево, приправленное спиртным, пришлось ему гораздо больше по вкусу, чем в первоначальном виде.
Его жена с тревогой наблюдала за этим.
Но он стал уговаривать ее тоже приправить кашу и она, немного поколебавшись, согласилась, но только на меньшую порцию, чем ее муж.
Мужчина доел свою миску и потребовал вторую с еще большим количеством виски.
Очень скоро виски начало сказываться на поведении мужчины, и женщина с грустью убедилась, что ей хоть и удалось благополучно прибыть в городок, но тут ее семью поджидают новые неприятности.
После первой миски мужчина пришел в безмятежное расположение духа. После второй развеселился, после третьей принялся разглагольствовать, после четвертой в поведении его обнаружились качества, которые подчеркивали склад его лица: противную манеру сжимать губы и делано сверкать глазами.
Он стал сварливым, даже вздорным.
Разговор с соседями по столу пошел в повышенных тонах, как нередко бывает в подобных случаях.
Гибель хороших людей по вине дурных жен, крушение смелых планов и все в результате ранней неосмотрительной женитьбы — вот какова была тема беседы.
— Так и я себя доконал, — жаловался соседу по столу мужчина, жаловался с горечью, чуть ли не со злобой. — Женился в восемнадцать лет, как последний дурак и вот последствие, — и он указал на свою жену, как бы приглашая соседа полюбоваться на это жалкое зрелище.
Молодая женщина, его жена, очевидно привыкла к таким выходкам и держала себя так, будто и не слыхала его.
Она время от времени бросала взгляд на поле, где как раз аукционер сбывал с рук последнего коня, принадлежавшего Рэтту Батлеру.
Тот хоть и не должен был получить ничего больше от продажи, все равно смотрел, как торгуют его лошадьми, ведь возвращаться в салун ему не хотелось. Там его ждал Мигель Кастильо, а говорить им было не о чем.
«Нужно всего лишь передохнуть в городке, — сказал сам себе Рэтт Батлер, — и завтра вновь отправляться в дорогу. Нужно поскорее отыскать эти проклятые деньги, и тогда я смогу начать новую жизнь».
Потеряв интерес к происходящему после того, как был продан последний армейский конь, Рэтт Батлер посмотрел за приподнятый полог палатки, где торговали кашей и спиртным.
Там мужчина, сидевший рядом со своей женой, продолжал рассуждать, пьяно подмигивая своим собеседникам. А их у него появлялось все больше и больше.
— Все мое достояние — двадцать долларов, а ведь я свое дело знаю. Могу побиться об заклад, что на всем Западе не найдется человека, который обскакал бы меня в фуражном деле. И освободись я от обузы, — и он указал на свою жену, — цена бы мне была тысяча долларов. Но о таких вещах всегда узнаешь слишком поздно.
И Рэтт Батлер, глядя на красивую молодую женщину, понял, что его сердце не огрубело окончательно во время скитаний.
Он смотрел на ее немного грустный взгляд, на пылающие губы, на румянец, заливший щеки.
Он поражался ее терпению, такое было в порядке вещей там, у них на юге, где женщины безропотно подчинялись своим мужьям.
Но здесь, на западе, обычно царили другие нравы. Женщины здесь отличались самостоятельностью и нежеланием слепо выполнять все прихоти своих супругов.
Он смотрел на молодую женщину и жалость волнами поднималась в его душе. Ему хотелось подойти к мужчине, со всего маху врезать ему по физиономии.
Но он понимал, что его благородный поступок не был бы оценен здешними людьми.
А до внимавших рассуждениям мужа, считавшего себя несчастным, долетал голос аукционера, продававшего на поле старых лошадей, последних, оставшихся от торгов. Он спешил закончить аукцион, ведь участники уже достаточно устали и всех тянуло к выпивке.
Многие, даже не дождавшись конца аукциона, нализались порядочно и громко хохотали, глядя на то, как женщина вжимает голову в плечи от безжалостных слов своего супруга.
А аукционер продолжал нахваливать свой товар.
— А вот и последний номер! — кричал он. — Кто возьмет последний номер почти задаром, всего за сорок долларов? Племенная матка, подает большие надежды, чуть старше пяти лет. И лошадь хоть куда, только вот спина малость примята, да левый глаз вышиблен…
Мужчина, заслышав слова аукционера, расхохотался.
— Ей богу, не понимаю, почему женатый человек, если ему опостылела жена, не может сбыть ее с рук, как цыгане сбывают старых лошадей?
— Правильно! — крикнул кто-то из толпы.
А мужчина продолжил:
— Почему бы не выставить ее и не продать с аукциона тому, кто нуждается в таком бесполезном товаре, а? — обратился он к публике.
В ответ раздался пьяный хохот.
Рэтт Батлер старался не слушать грязных слов. Он смотрел на прекрасную женщину и удивлялся, как могли все вокруг не замечать ее красоты.
— А? — кричал мужчина, обращаясь к благодарным слушателям. — Ей богу, свою я продал бы сию секунду, пожелай ее кто-нибудь купить! — и он пьяным взглядом обвел общество.
— Желающие нашлись бы! — отозвался кто-то из толпы, глядя на женщину, которая отнюдь не была обижена природой.
В этом выкрике прозвучало столько похоти, что Рэтт Батлер от злости заскрежетал зубами.
— Правильно! — высказался джентльмен, куривший трубку.
Когда-то может быть он и был приличным человеком, но сейчас у него под глазами синели круги, а нос был лилового оттенка. На локтях, на швах и лопатках его сюртук приобрел тот заметный глянец, который появляется в результате длительного трения о грязь и более уместен на мебели, чем на одежде.
Судя по его внешности, он, возможно, когда-то был грумом или кучером в каком-нибудь поместье и, прикопив деньжат, подался на Запад, в надежде разбогатеть.
Насмотревшись на хорошие манеры своих бывших хозяев, он пытался сейчас подражать им. Но его пропитой голос выдавал в нем мерзавца.
— Дело говорит! — крикнули ему из толпы.
Тот, приободрившись, попытался закончить свою мысль:
— Могу сказать, что я вырос в самом хорошем обществе и уж кому как не мне знать, что такое настоящий аристократизм.
— Аристократ! — засмеялись в толпе. — Смотрите, в нашем городе завелся настоящий аристократ!
Мужчина, обиженно поджав губы, продолжал:
— И вот, я утверждаю, что в этой женщине есть аристократизм, В крови, так сказать. Такой аристократизм есть у любой женщины здесь на ярмарке, только, может быть, ему надо дать проявиться.
Тон, каким были произнесены эти слова, развязность, небрежность, никак не вязались со смыслом.
Ведь в самом деле, Рэтт Батлер уловил в этой женщине какой-то скрытый аристократизм и внутреннее благородство, так терпеливо она сносила издевательства супруга, сносила их с достоинством.
Джентльмен с трубкой открыл рот, но так ничего и не сказал. Он скрестил ноги, сидя на складном кресле, и снова занялся своей трубкой, пристально всматриваясь в какую-то точку в пространстве.
А захмелевший молодой супруг, услышав столь неожиданную похвалу своей жене, широко раскрыл глаза, словно бы усомнившись, разумно ли он поступает, так относясь к обладательнице подобных качеств.
Он осмотрел свою жену с головы до ног так, словно она была товаром, выставленным на продажу, но его смущение было недолгим.
Он быстро вернулся к своим первоначальным убеждениям и довольно грубо сказал:
— Ну, так смотрите, господа, не упускайте выгодный случай, я готов выслушать, сколько вы мне предложите за это сокровище, — и он указал рукой за свою жену.
Та вспыхнула и, повернувшись к мужу, прошептала:
— Майкл, ты и раньше уже болтал на людях всякую чепуху. Твои шутки сделались совсем злыми. Шутка шуткой, но смотри, как бы ты не хватил через край.
Мужчина расхохотался.
— Я знаю, что говорю. Я тебя продам, только бы покупатель нашелся.
В эту минуту над присутствующими пролетела ласточка и стремительно закружила над головами, невольно приковав к себе взгляды.
Люди на мгновение замолчали, наблюдая за птицей, пока та не улетела.
Может быть, это помешало собравшимся ответить на предложение пьяного молодого мужчины, и разговор ненадолго оборвался.