4 октября. Прекрасный солнечный день. Вхожу в курс нового дела. Работы административной масса, одних телеграмм в день приходит иногда до 50 и более. Хорошо так устроился в келейке монастыря, увешенной все образами, иконами – не вышел бы из нее никуда!.. С утра – колокольный звон; говорят, что сегодня воскресенье. Урвал времечко заглянуть в церковь; из Гродно приехал архиерей, к[ото] рый говорил проповедь, шел молебен; монашенки стройно пели «Заступница усердия…» и «…под твою милость прибегаем…» Обстановкой был глубоко взволнован, до слез растроган и умилен… Самые дорогие вещи и многие драгоценности из церкви вывезены в Гродно на случай могущего [случиться] нашествия сюда пруссаков.
В штабе почерпнул сведения, что под Граевом[286] и на фронтах под Варшавой идет бой, на нас наступают в больших силах пруссаки – со стороны Торна[287] 2 корпуса, на Варшаву 5 корпус[ов], по линии Ивангород[288] – Сандомир 5 корпус[ов], и по Восточной Пруссии – не менее 3 корпусов. Фронт нашей армии растянут от Сувалков[289] до Остроленки[290]. Лык[291] нами очищен. 1-й Туркестанский и 6-й армейск[ий] корпуса из нашей армии выделяются, 26-й же – придается. Нашей армии предписано упорно обороняться.
Около часа дня – обед в монашеской трапезной. Стол довольно хороший. Все штабные выглядят такими чистенькими и хорошо одетыми, что заставляет и меня обратить на себя внимание относительно костюма. Подведомственные мне товарищи по санитарн[ому] управлению – пресимпатичные люди, заботятся обо мне как о родном. Не ожидал я этого встретить.
Прибыл генерал-майор Бендерев[292], был он перед этим – начальник штаба 1-го Туркест[анского] копуса, но, очевидно, оказался неспособным, а потому назначен «начальником санитарного отдела» 10-й армии!! Я буду его помощником. Познакомился с ним; впечатление на меня произвел хорошее откровенным признанием, что будет состоять в означенной должности лишь временно, впредь до получения или бригадного командира, или начальника дивизии, и что по санитарной части он ровно ничего не знает.
Хотел было пойти ко всенощной, но приехал ко мне особо уполномочен[ный] Красным Крест[ом] князь Куракин[293].
5 октября. Погода мокрая. Приступили к формированию «санитарного отдела» при штабе 10-й армии согласно приказу Верховного главнокомандующего; поставлен во главе этого отдела не врач, а генерал-майор, вследствие чего и штат установлен довольно пухленький. Пока еще сформируются «санит[арные] отделы» в армиях, а теперь идет страшный сумбур во взаимоотношениях и в деле ясного разграничения круга ведения каждого. Рейнбот же – озорствует!
Продолжаю жить в такой же иноческой келейке, уставленной иконами, вот уже третий день пребываю на одном месте без передвижений (давно не наслаждался такой «оседлостью»!), питаюсь безусловно хорошими обедами и даже ужинами (чего не видел никогда в 25-м корпусе), так что при таких условиях нестрашными представляются ни значительно увеличившаяся работа, ни даже рейнботовская хулиганщина.
6 октября. День серый, но без дождя. Живу все в той же келейке, увешанной иконами; и это действует психотерапевтически на мою усталую и измученную душу. Между массой организационного дела по формированию «санитарного отдела» при штабе армии и текущих сношений – и письменных, и телефонных, и телеграфных в восходящем и нисходящем направлении – все-таки урываю минутки, ч[то] б[ы] зайти в церковь и послушать столь любимое мной женское пение монашек.
Генерал Бендерев пробыл у нас как мимолетное видение, так как благодаря содействию своего сотоварища – начальника штаба – получил новое назначение в штаб 3-го армейского корпуса. Какими удобствами – посмотрел я – обставлено было его отправление: даны и подводы под уйму вещей, и автомобиль персонально под него – своей корпорации человек! А уезжай я, хотя бы был и в чине действит[ельного] тайного советника – ноль бы на меня внимания. Все же, благодарение Господу Богу, я в штабе армии хоть не вижу к себе того грубого и наглого отношения, к[ото] рое пришлось испытать в штабе 25-го корпуса.
Назревает стратегический кризис в нашем единоборстве с пруссаками; в районе нашей армии между Граевом и Осовцом[294] начались бои; железная дорога между ними разрушена.
Получил от своего сына письмо, посланное из Москвы 29/IX с уведомлением, что отправлен ко мне по прежнему адресу с Сараджевым транспорт необходимых для меня вещей, получить к[ото] рые при теперешних условиях сюда я, к сожалению, не рассчитываю.
Бомбардируют меня главные врачи подвижных госпиталей телеграммами такого содержания, что-де корпусные продовольств[енные] магазины не выдают им ни фуража для лошадей, ни съестных припасов для команд, купить же их невозможно… Интендант армии Краевский[295] (полковник, по-видимому, дельный, разумный и порядочный) откровенно признался, что помочь горю не в состоянии, так как ожидаемый из Гродно груз около 150 тысяч пудов в пути застрял. Задержка доставки всякого довольствия и людям, и лошадям из тыла – явление не случайное, а уже давно принявшее общий и постоянный характер, и притом трагический. Без преувеличения можно сказать, что войска со всеми входящими в них учреждениями, кроме штабов армий, – голодают в буквальном смысле слова, кроме того – терпят крайнюю нужду в надлежащем обмундировании и снаряжении. Если условия снабжения армии всем необходимым не улучшатся, то, мне кажется, должен будет наступить общий мор. Не допускаю и мысли, ч[то] б[ы] у наших противников дело снабжения армии было поставлено так отвратительно, как у нас, как бы наше общественное мнение ни обрабатывалось газетными сообщениями, имеющими тенденцию подчеркивать да приумножать одни только минусы у неприятеля, ничего плохого не находя у нас самих. А пруссаки все прут да прут – методически, настойчиво, планомерно, не уступая ни одной пяди своей земли, а прибирая мало-помалу ее от коалиции противников. Вот вам и Германия, не воевавшая в течение 40 лет!!
2 октября, оказывается, исполнилось столетие со дня рождения высокочтимого мной поэта Лермонтова, «с печалью в душе» явившегося на свет[296].
Лошадки мои стоят теперь, да отдыхают. Хотел было приказать своему конюху, ч[то] б[ы] он давал за это время их бездеятельности меньше овса (по 5 ф[унтов] вместо 10 на каждую) и прибавил бы сена (вместо 20 фунт[ов] на каждую давал бы хоть 30 ф[унтов]), но перерешил, будучи убежден доводами Лепорелло, что-де пусть как следует лошадки прибавятся в теле, ч[то] б[ы] генеральские лошади не походили на обозных!
7 октября. Хорошая погода. С утра с запада слышалось сильное артиллерийское буханье. Идет бой между Осовцом и Августовом. Целый день мечусь как угорелый в стараниях как можно лучше обеспечить войсков[ые] части в санитарном и эвакуацион[ном] отношении; разослал тысячи телеграмм и начальнику санитарной части фронта, и главноуполномоченному Красного Креста Гучкову[297], и особоуполномоченному – князю Куракину, и главным врачам госпиталей, и т. д. Бомбардируют и меня со всех сторон телеграммами. Душа страдает от сознания, что зла и несчастий так много, а даже и смягчить их я не в состоянии!.. Хоть и все время треплешься, а видишь, что делаешь-то «ничего»; лучше ли это, чем ничего не делать?!
