— Вы хотите сказать, — прервал его Виккерс, — произошло нечто, что сбило человека с его пути? Но так случается не впервые. Был ренессанс и была промышленная революция.

— Я не утверждаю, что это произошло впервые, — ответил Фландерс. — Я только сказал, что это имеет место. Тот факт, что нечто подобное уже случалось, только доказывает некую закономерность. Значит, мы являемся свидетелями какого-то явления. Но кто пришпорил выдохшуюся лошадь цивилизации и заставил ее галопом рвануться вперед, да так, что она, не выказывая усталости, не снижает скорости уже добрую сотню лет?

— Вы говорите о вмешательстве, — сказал Виккерс. — И дали волю своей фантазии. Может, вы думаете, что это какие-нибудь марсиане?

Фландерс отрицательно покачал головой:

— Нет, не марсиане. У меня возникла более общая идея.

Он указал сигаретой на усеянное звездами ночное небо.

— Там должны находиться неисчерпаемые источники знания. Повсюду в этом пространстве, окружающем нашу Землю, должны жить разумные существа, об уровне развития их науки мы можем только догадываться. Какая-то часть знаний, которыми они располагают, может оказаться полезной людям Земли.

— Вы имеете в виду пришельцев?

— Нет, — ответил Фландерс. — Я считаю, что источник знания ждет нас на месте. Ждет, пока мы сможем добраться до него.

— Но звезды слишком далеко…

— Не исключено, что нам не понадобятся ракеты. Нам не придется летать, а мы сможем попасть туда с помощью разума…

— Телепатия?

— Возможно, что это ближе к действительности. Разум, который исследует и ищет; разум, который пытается вступить в контакт с другим разумом. Если телепатия существует, то расстояния роли не играют — полмили или световой год, какая разница? Разум не подчиняется физическим законам, а следовательно, может путешествовать со сверхсветовой скоростью.

Виккерс смущенно засмеялся — он почувствовал, как по затылку ползут невидимые мурашки.

— Вы шутите, — сказал он.

— Возможно, — согласился Фландерс. — Наверное, я — просто эксцентричный старик, любящий побеседовать с человеком, который не очень смеется над его словами.

— А имеются ли какие-либо доказательства применимости и пользы знаний, о которых вы говорили? Ведь они могут оказаться чуждыми для нас, потребуют иной логики мышления, будут касаться иных проблем и использовать иные понятия, которые мы не в состоянии осмыслить.

— В основном вы правы, — сказал Фландерс. — Придется прибегнуть к какому-то отсеву. Но среди плевел окажутся и зерна. Так, например, если будет обнаружено средство, исключающее трение, появятся вечно работающие машины, появятся…

— Минуточку, — нервно воскликнул Виккерс. — К чему вы клоните? Почему вы говорите именно о вечно работающих машинах? У нас они уже появились. Утром я говорил с Эбом…

— А! Вечмобиль… Именно его я и имел в виду, мистер Виккерс.

Еще долго после ухода Фландерса Виккерс сидел в своем кресле и курил, рассматривая кусочек неба между оградой и крышей террасы… Он видел бесчисленные блестки звезд и думал, как трудно, да и вообще возможно ли, оценить расстояние между ними и время, необходимое, чтобы его преодолеть.

Фландерс был старым человеком, и его потертый пиджак, деревянная трость и изысканная манера речи наводили на мысль о былых временах. Мог ли он знать и знал ли о том, что накоплено на далеких звездах?

Подобные разговоры мог вести любой мечтатель. Что он еще сказал? Что-то о вмешательстве. Но все его рассуждения носят отвлеченный характер. Фландерс ищет в них убежища от действительности. Туманные рассуждения помогают ему забыть об унылом существовании.

«Вот и я, — подумал Виккерс, — тоже начал фантазировать. Что я знаю о жизни этого эксцентричного старика?»

Он встал с кресла и вошел в гостиную. Выдвинул стул, уселся перед рабочим столом, поглядел на пишущую машинку, стоявшую с немым укором — останься он дома на целый день, к рукописи прибавилось бы еще немного.

Виккерс взял несколько страниц, хотел было их перечитать, но почувствовал, что потерял к ним интерес, и вдруг испугался — неужели ушло вдохновение, заставлявшее его писать каждый день. Он не мог противиться внутренней потребности освободить свой мозг от накопившихся мыслей и тем самым вновь обрести ясность мышления. Он воспринимал необходимость писать как неизбежное покаяние, после которого снова можно было спокойно жить.

Он отказался писать книгу для Крофорда, сказав что она не интересует его, и это было правдой, ибо он мечтал вернуться домой к своей рукописи, оставшейся на столе.

Но рукопись была не единственной причиной отказа — на него подействовало и еще что-то. «Предчувствие», — сказал он Энн, и та подняла его на смех. А у него на самом деле было предчувствие, более того, ощущение опасности, страха, словно рядом стоял его двойник и умолял как можно быстрее уйти оттуда.

Рассуждая логически, он не должен был ощущать страха. У него не было никаких причин отказываться от предложения Крофорда. Деньги очень пригодились бы. И Энн получила бы хорошие комиссионные. Отказ противоречил здравому смыслу. И все же он отказался без малейшего колебания.

Он положил страницы поверх стопки, встал и задвинул стул.

Шорох скользящего по ковру стула словно послужил сигналом — в темном углу послышался топот, кто-то перебежал в другой угол. И все стихло — только через открытую дверь доносилось шуршание виноградной лозы, которая, качаясь, задевала за накомарник, натянутый вокруг террасы. Затем лоза перестала качаться, и в доме стало совсем тихо, сверхъестественно тихо, словно весь дом замер, ожидая, что произойдет дальше.

Виккерс медленно повернулся и окинул взглядом комнату. Он поворачивался очень осторожно, стараясь не производить ни малейшего шума и в то же время не показаться кому-то смешным.

Мышей быть не могло. Джо гарантировал. Кто же тогда мог бегать из угла в угол?

Ничто не нарушало тишины. Даже не тишины, а какого-то мертвого оцепенения: казалось, кто-то, сдерживая дыхание, затаился во тьме.

Двигая только глазами — ему чудилось, стоит повернуть голову, как хруст шейных позвонков навлечет на него опасность, — Виккерс осматривал комнату, внимательно вглядываясь в темные углы, куда не доставал свет лампы. Он осторожно завел руки за спину, чтобы ухватиться за край стола, опереться на что-нибудь твердое. Пальцы его правой руки наткнулись на металлический предмет, и он угадал в нем пресс-папье, которое снял с рукописи, когда сидел за столом. Он схватил его и зажал в руке — теперь он был вооружен.

Кто-то притаился в углу возле желтого кресла, и, хотя это существо не имело глаз, Виккерс чувствовал, что за ним наблюдают. Существо еще не знало или не хотело знать, что его заметили, но такое положение не могло длиться долго.

— Вот тебе! — крикнул Виккерс и с силой метнул пресс-папье в угол.

И тут же послышался звон катящихся по полу металлических предметов.

Перед Виккерсом была груда обломков: разбитые крохотные радиолампы, перепутанные провода, потрескавшиеся кристаллы, помятый металлический корпус, в котором помещалась вся эта таинственная механика, совершенно неизвестная ему.

Он подвинул к себе настольную лампу, чтобы лучше рассмотреть собранные с пола предметы, и нерешительно трогал их пальцем.

Оказывается, вовсе не мыши разгуливали ночью по дому. И кошка боялась этого незнакомого предмета, обходившего мышеловки.

Судя по всему, это было какое-то электронное устройство. «Электронный шпион, — догадался Виккерс, — который движется, слушает, наблюдает за мной, записывает все, что видит и слышит, а потом кому-то передает добытую информацию. Но кому? И зачем? А может, это что-то совсем другое, и его присутствие объясняется очень просто, а может, и вовсе необъяснимо. Будь это электронный соглядатай, мне не удалось бы застигнуть его врасплох. Ясно одно, шорохи и шаги, которые месяцами слышались по ночам, отнюдь не мышиная возня».