— Вагоны в космосе? — спросил он.

— Не вагоны, — ответил Улисс. — Это нечто совсем иное, и я даже не знаю, как тебе объяснить…

— Может, тебе стоит подыскать кого-то другого. Кого-то, кто сможет понять.

— Пока что на этой планете нет никого, кто сумел бы понять меня пусть даже приблизительно. Так что, Инек, ты устраиваешь нас так же, как любой другой. И во многих отношениях даже больше, чем любой другой.

— А знаешь…

— Ты что-то хотел сказать?

— Нет, ничего.

Он просто вспомнил, как сидел на крыльце и думал о том, что остался совсем один и надо начинать новую жизнь. Да, ничего не поделаешь, надо строить свою жизнь сначала.

И вдруг вот оно, начало — удивительное, пугающее. Такое не привиделось бы ему даже в самом безумном сне!

Инек отправил сообщение в архив и послал подтверждение:

НОМЕР 406 302 ПОЛУЧЕН. КОФЕ НА ПЛИТЕ. ИНЕК.

Убрав текст с экрана, он подошёл к приготовленному перед уходом жидкостному контейнеру номер три. Проверил температуру и уровень раствора, ещё раз убедился, что контейнер надёжно закреплён под материализатором.

После этого Инек прошёл ко второму материализатору, стоявшему в углу, — для официальных визитов и аварийных ситуаций — и внимательно проверил приборы. Как всегда, всё было в порядке, но Инек обязательно осматривал материализатор перед каждым визитом Улисса. Сам он, конечно, починить его не мог, и в случае поломки ему полагалось просто послать срочное сообщение в Галактический Центр, после чего на станцию через рейсовый материализатор явился бы кто-нибудь, кто в состоянии справиться с этой задачей.

Такой порядок объяснялся тем, что материализатор для официальных визитов и аварийных ситуаций предназначался только для тех целей, какие предполагало название: для визитов сотрудников Галактического Центра и для возможных непредвиденных обстоятельств. И управление осуществлялось не со станции, а из Галактического Центра.

В качестве инспектора этой и нескольких других станций Улисс имел право пользоваться материализатором в любое время и без уведомления. Но за все годы их дружбы, вспоминал Инек с гордостью, Улисс ни разу не забыл предупредить его о предстоящем визите. Своего рода знак внимания, и, как Инек знал, его заслужили далеко не все станции огромной транспортной сети галактики, хотя наверняка есть смотрители, к которым в Галактическом Центре относятся с таким же уважением.

Сегодня, подумал Инек, он, может быть, расскажет Улиссу о начавшейся слежке. Наверно, следовало сделать это раньше, но очень уж не хотелось всё это объяснять — ведь тем самым он признал бы, что человечество может создать для галактической системы какие-то сложности.

Безнадёжное дело, конечно, эта его одержимость, стремление доказать, что люди Земли добры и разумны. Потому что они довольно часто бывают и не добры, и не разумны. Человечество, наверно, просто ещё не повзрослело. Да, земляне стремительно прогрессируют, они, случается, проявляют друг к другу сострадание и даже способны понять друг друга, но как же жалки их достижения во многих других областях…

Если бы только появился у людей шанс, говорил себе Инек, если бы как-то помочь им, если дать понять, какой огромный мир там, в космосе, тогда бы они спохватились, поумнели, и со временем их приняли бы в огромное братство звёздных народов.

А когда их примут, они докажут, что достойны его, и многое смогут свершить, потому что люди — ещё молодая раса, энергичная. Порой даже слишком энергичная.

Инек тряхнул головой, прошёл через комнату и сел за стол, затем освободил пачку газет и журналов от бечёвки, которой их перевязал Уинслоу, и разложил почту на столе: несколько ежедневных газет, еженедельник новостей, два журнала. «Природа» и «Наука» — и письмо.

Отодвинув газеты в сторону, он взял в руки письмо: авиа, на штемпеле — Лондон, а над обратным адресом — незнакомое ему имя. Странно, с чего это вдруг незнакомый человек пишет ему из Лондона. Впрочем, напомнил он себе, любой человек из Лондона или ещё откуда-нибудь будет для него незнакомым. Ни в Лондоне, ни где-то ещё он никого не знает.

Инек разрезал конверт, развернул листок и пододвинул лампу поближе, чтобы свет падал прямо на письмо.

«Уважаемый сэр, — прочёл он, — я подозреваю, что Вы меня не знаете, но я один из редакторов британского журнала «Природа», который Вы выписываете много лет подряд. Я не воспользовался редакционным бланком, поскольку это письмо личное, неофициальное и, возможно, даже несколько бестактное.

Вам, быть может, будет небезынтересно узнать, что Вы являетесь нашим старейшим подписчиком. Уже более восьмидесяти лет мы высылаем Вам наш журнал.

Понимая, что это, строго говоря, меня не касается, мне всё же хотелось бы спросить у Вас, выписывали ли Вы весь этот срок журнал сами, или его выписал в своё время ваш отец (или кто-то из близких), а Вы просто оставили подписку на его имя?

Мой вопрос, безусловно, свидетельствует о непрошеном и непростительном любопытстве, поэтому, если Вы, сэр, предпочтёте оставить его без ответа, — это, разумеется, Ваше право, и Вы поступите вполне естественно. Однако, если Вы всё же сочтёте возможным ответить мне, я буду Вам чрезвычайно признателен.

В своё оправдание могу только сказать, что я проработал в журнале очень долгое время и испытываю определённую гордость от того, что кто-то считал его достойным внимания более восьмидесяти лет подряд. Честно говоря, я сомневаюсь, что многие издания могут похвастаться столь продолжительным интересом со стороны одного человека.

Позвольте заверить Вас в моём бесконечном уважении.

Искренне Ваш».

И подпись.

Инек отодвинул письмо в сторону.

Вот оно, снова, подумал он. Ещё один наблюдатель. Впрочем, вежливый и корректный. Никаких осложнений здесь, скорее всего, не будет.

Но тем не менее это ещё один наблюдатель, который его заметил, который заинтересовался, обнаружив, что один и тот же человек выписывает журнал в течение восьмидесяти с лишним лет.

С годами таких любопытствующих будет всё больше и больше. Видимо, ему следует беспокоиться не только из-за наблюдателей, засевших вокруг станции, — ведь сколько ещё будет других! Человек, как бы он ни старался, не может спрятаться от мира. Рано или поздно мир его заметит и соберётся у порога его жилища сгорающей от любопытства толпой, чтобы узнать, почему он прячется.

Инек отдавал себе отчёт в том, что времени у него почти не осталось. Толпа уже подступала к порогу.

Что им от меня нужно, думал он. Может быть, они отстанут, если объяснить им, в чём дело? Но объяснить-то он как раз и не мог. Даже если рассказать им правду, всё равно найдутся такие, что не уйдут, не отвяжутся…

Материализатор в другом конце комнаты подал сигнал, и Инек обернулся.

Прибыл путешественник с Тубана. В контейнере плавала тёмная шарообразная масса, а над ней покачивался на поверхности раствора какой-то прямоугольный предмет.

Видимо, багаж, подумал Инек. Хотя в сообщении говорилось, что путешественник будет без багажа. Он заторопился к контейнеру и на полпути услышал доносящиеся из контейнера частые щелчки — гость с Тубана заговорил:

— Подарок. Для тебя. Мёртвое растение.

Инек уставился на плавающий в контейнере куб.

— Возьми, — прощёлкал инопланетянин. — Это тебе.

В ответ Инек неуверенно простучал пальцами по прозрачной стенке контейнера:

— Благодарю тебя, милостивый странник.

Назвав это шарообразное существо «милостивым странником», он тут же засомневался, правильное ли выбрал обращение. За долгие годы он так и не разобрался до конца в тонкостях галактического этикета и иногда допускал ошибки. С некоторыми существами полагалось разговаривать таким вот цветистым стилем (само обращение тоже зависело от каждого конкретного случая), с другими можно было общаться при помощи вполне обычных, простых слов.