– Нет, я крепко спал, – смутился Езерский.

– Помилуйте, как можно было не услыхать такого? – не поверил я. – Я полагаю, все село проснулось!

– Признаться, не слышал, – еще более смутился Езерский.

– Ну, ничего, корнет, не переживайте, у вас все еще впереди. Сами немало еще горшков побьете… А впрочем, вот вам мой совет – не зарьтесь на баб. Тем более на первых встречных. Это дорого вам обойдется. Ведь для бабы, будь то простолюдинка или аристократка, всякая особь мужского пола все равно что кость для собаки. Пока всю ее не изгрызет и весь мозг не высосет, не успокоится. Запомните это, корнет!

– А любовь? – с жаром воскликнул юноша. – Ведь встречается же на свете высокая любовь, подлинные чувства! Вот ведь вы любили же когда-нибудь?

– Вы о кузнечихе Ганне? – улыбнулся я.

– Что вы, что вы… – смутился Езерский. – Я вовсе не то имел в виду…

– А хотите, я расскажу вам о своей первой любви?

– Только если вы сами посчитаете это возможным.

– Что ж, я считаю это возможным и даже нужным, – проговорил я и с удовольствием унесся в воспоминания. – Авось, эта история послужит вам уроком. Свою первую любовь я встретил на нижегородской ярмарке. О, что за чудное это было созданье! Просто само совершенство! Глаза… Какой неизъяснимой нежностью они светились… Никогда уже больше не видел я таких глаз. При этом она была белокурая, статная, в трико с блестками, вроде тех, в которых выступают цирковые наездницы. Что в мире могло быть более дивного, что могло сравниться с ее неземным совершенством? Сердце мое упало, я стоял как вкопанный, не смея вздохнуть, во все глаза только смотрел и смотрел на нее.

– А она? – с придыханием воскликнул Езерский.

– Она… Она заметила мой восхищенный взгляд и ответила на него божественной улыбкой. Я вспыхнул до корней волос, и тогда она наклонилась ко мне и со словами «Ах, какой славный мальчуган» поцеловала меня в щечку. В этот миг я… Просто не выразить словами, что творилось со мной в те мгновенья. На землю меня вернул суровый голос моей няньки: «Пойдем домой, постыдился бы на барышень заглядываться – ведь тебе еще только шесть лет». И тут нянька потащила меня за руку домой. Разумеется, я пришел в бешенство. Я плакал, визжал и катался по траве, но нянька была неумолима.

– Как? – в изумлении воскликнул Езерский. – Вам тогда было только шесть лет?

– Разумеется, – невозмутимо ответствовал я. – Ведь я рассказываю о своей первой любви. Итак, весь оставшийся вечер я не находил себе места, а когда нянька стала кормить меня перед сном кашей, я швырнул ей в лицо тарелку. За это мой отец приказал высечь меня. Приказание было добросовестно исполнено, и спать мне пришлось на боку. Я долго сердился на свою няньку, а теперь благодарен ей, ведь она уберегла меня от первого разочарования в женщинах.

– Занятная история, занятная… – раздумчиво молвил Езерский. – Вы так откровенны со мной, позвольте же в таком случае и мне быть с вами откровенным. Я тоже расскажу вам о первой своей любви.

– Только если сами сочтете это возможным, – улыбнулся я.

– Если уж быть честным, то я не стал бы говорить вам об этом, но… Но я нахожусь сейчас в весьма затруднительном положении, и, возможно, именно ваш совет мне и нужен… Вы старше меня, я вас уважаю и уверен, что никто не узнает о моей тайне. Вернее, нашей тайне.

– Нашей?

– Да, нашей с Еленой Николаевной.

– С кем?

– С Еленой Николаевной Тонкоруковой. Мы любим друг друга.

Тут Езерский рассказал мне о том, что полюбил жену поручика Тонкорукова с первого взгляда. И что она любит его. А еще я узнал, что пока я сидел на гауптвахте, а поручик Тонкоруков – под домашним арестом, он, Езерский, тайно встречался с Еленой Николаевной, а теперь едет в Москву вовсе не по делам семейным, как написал в рапорте, а чтобы только увидеть свою любимую.

– Она ждет вас? – спросил я корнета.

– Да! Мы хотим уехать с ней за границу. Но… поручик… что с вами?

– Спать хочется, – сказал я, закрывая глаза.

Я кипел и готов был пристрелить корнета прямо тут, хотя понимал, что он ни в чем не виноват передо мной. Ведь он не знал, что и я неравнодушен к Елене Николаевне. Однако ее низость породила во мне – такое нередко случается в жизни – ненависть не столько к ней, сколько к своему более счастливому сопернику. Умеряло мой гнев лишь то обстоятельство, что не только у Елены Николаевны, но и у меня самого рыльце было в пушку. Ведь чувства к ней отнюдь не останавливали меня на пути к другим женщинам.

– Да что с вами такое, поручик? – снова спросил Езерский. – Возможно, вы посчитали, что я был слишком откровенен и тем самым бросил честь на репутацию дамы? Смею вас заверить, что это не так. Я люблю Елену Николаевну и готов жизнь отдать за это возвышеннейшее и прекраснейшее на свете создание! А вам я раскрыл нашу тайну потому, что рассчитывал на ваше понимание, уважение к нашим чувствам и еще – на ваш совет.

– Что? На мой совет?

– Да, на ваш совет! – воскликнул Езерский. – Если хотите – на ваше благословение, в товарищеском, разумеется, смысле! Как следует нам поступить в этом положении, ведь Елена Николаевна замужем! Ваше мнение, поверьте, много для меня значит.

Умолчу, какое мнение по поводу романа моей возлюбленной с моим товарищем уже выползало с моего языка, но тут из леса сбоку раздался свист. На него немедленно откликнулись свистом впереди.

– Разбойники! – хриплым голосом воскликнул кто-то из купцов, и наш караван остановился.

Я высунулся из брички и, увидев поваленное впереди на дороге дерево, достал боевой ящик. Езерский воробьем выпорхнул из своей брички и принялся отвязывать свободных лошадей.

Купцы схватились за топоры, а мы с корнетом, вскочив на лошадей, крупной рысью поскакали вперед к поваленному через дорогу дереву. Лес вокруг шел густой, и увидеть затаившихся в нем злодеев было непросто. Тем не менее корнет, воскликнув «Вот он!», выстрелил. Кусты затрещали, и кто-то побежал в глубь леса.

– Промазал! – с досадой воскликнул Езерский, и лошадь его волчком закрутилась на дороге.

Голову мою пронизала мысль: «А что, в такой передряге корнет запросто может получить нечаянную пулю». Рука моя сжала рукоять пистолета, по спине пробежал озноб….

Тут, на счастье, в кустах что-то мелькнуло… Я выстрелил в кусты. И справа, и слева от дороги затрещали ветки под ногами убегавших людей. Вероятно, разбойники, увидев, что караван так просто не возьмешь, сочли за лучшее отойти и подождать более легкую добычу.

Мы спешились и осмотрели придорожные кусты. За одним из них мы нашли тряпицу с кусом хлеба и луковицей – трофей, доставшийся нам от незадачливого грабителя. Разумеется, этот трофей так и остался под кустом поджидать своего хозяина или какого-нибудь зверя, коих в этом лесу было, по всему вероятию, множество. Купцы и ямщики тем временем быстро оттащили на обочину дерево, и караван продолжил путь. Лошади теперь бежали куда резвее, а наши разговоры с корнетом о любви закончились. И слава Богу.

Избежав ограбления, конотопские купцы решили отблагодарить нас с корнетом. В ближайшем же селе, которого мы достигли на следующий день, они в честь нас закатили пирушку. Минута опасности, которую мы все вместе пережили, отодвинула на задний план сословные предрассудки, и мы все за одним столом уселись в тамошнем трактире перед поросенком в гречке.

Гулянка получилась веселая и закончилась тем, что я с одним из купцов отправился уже глубокой ночью на ловлю местных баб. Наш поход сопровождался беспрерывными драками в кромешной темноте с мужиками, стрельбой и бабьим визгом. Не помню, чтоб мы поймали хоть одну бабу, а утром у купца оказалась свернутой набок скула.

Удивительно: хотя края тут были глухие, но слухи распространялись с невероятною, даже противоестественною быстротой. Когда наш караван достиг следующего села, нас у околицы уже встречали мужики с оглоблями и вилами в руках. Наверное, вот так же в древние времена, когда здесь еще обитали разные Змеи Горынычи, мужики отстаивали от них свои жилища и жен. Мы не смогли даже въехать в село, а принуждены были двинуться по объездной дороге.