Но когда он смотрел на ее яркую красоту, на волосы цвета солнечного заката, пылающие на бледной коже, когда вслушивался в ее прерывистое дыхание, срывающееся с губ, чуть припухших от его поцелуев, — то вдруг понял, что это он одурманен, а не она.

Он просто не узнавал женщину, лежавшую под ним, женщину, так страстно откликавшуюся на прикосновения его рук. Но, охваченный глупой мужской гордостью, Хоук сказал себе, что это он изменил ее, заставив следовать за ним.

И в этот момент, безрассудно радуясь победе, он понял, что его страсть не угасла. Несмотря на то что он дошел уже до истощения, его продолжала грызть прежняя одержимость.

Но теперь он не стал сопротивляться голодному жару. Он мгновенно развязал и снял галстук, выдернул из-под брюк рубашку, обнажив широкую грудь, густо поросшую волосами цвета красного дерева. Потом Хоук наклонился, и его ботинки полетели вслед за рубашкой. Не успели они со стуком упасть на пол, как пальцы Хоука уже вцепились в пуговки брюк.

Полностью обнаженный, он бросился на кровать и лег рядом с женой, всем телом чувствуя ее нежную кожу. Он прижался лицом к ее шее, а потом со стоном приподнялся и лег на женщину. Тепло ее дыхания коснулось его груди и шеи. Голова его закружилась, но он сдерживал страсть, нежно целуя жену, подготавливая ее к слиянию…

Теперь она лежала под ним совершенно безвольно, все еще горя от пробужденной им страсти. И Хоук почувствовал, как погружается в мечту, витавшую вокруг него, — в ту мечту, что мучила его много лет. Но на этот раз все было на самом деле, и он не воображал ее тело — он чувствовал его, видел капельки испарины, выступившей на ее дивной коже, ощущал, как его жена поддается ему…

— Изабель, — хрипло скомандовал он, — открой глаза и посмотри на меня, слышишь? Ты должна видеть, как мы соединимся!

Сквозь туман страсти Хоук вглядывался в ее лицо. Кожа женщины казалась алебастровой, такой прозрачной, что на горле отчетливо виднелась тонкая венка. На мгновение прекрасные каштановые ресницы тревожно затрепетали, но женщина так и не проснулась.

Герцог приподнялся над ней, его мысли бешено метались, пока он пытался совладать с терзающим его желанием — его плоть яростно требовала освобождения, разрядки, она рвалась в сладкую глубину…

Крепко выругавшись, Хоук отскочил в сторону. Еще немного, и он бы окончательно потерял себя, понял он. Он зашел слишком далеко. Но он должен раз и навсегда доказать жене свою власть.

Видит Бог, он хотел, чтобы она проснулась и осознавала все, когда он доведет ее до пика страсти, когда он проникнет в ее глубину и будет пронзать ее снова и снова, пока она не закричит, требуя, чтобы он дал ей то, в чем она нуждается…

Едва владея собой, он с трудом выпрямился и посмотрел на беглянку-жену, и его лицо застыло в напряженной маске. «И все-таки она немыслимо прекрасна», — с горечью подумал Хоук, любуясь алебастровой кожей, порозовевшей от его горячих прикосновений. Ее огненные волосы рассыпались пылающим нимбом… Он вдруг понял, что его рука сама собой тянется к ее локонам, и резко отдернул пальцы, словно обжегшись. Уж он-то лучше кого бы то ни было знал, что перед ним лежит отнюдь не ангел.

Хоук неуверенно поднял с пола брюки, решительно затаптывая тлеющие угли желания. Он заставил себя отвести взгляд в сторону, потому что ее красота слишком терзала его. И, разгневанный на самого себя, быстро подошел к иллюминатору и выглянул наружу… но он не увидел ни меловых утесов на востоке, ни моря, сверкающего в лучах утреннего солнца.

А потом Хоук долго шагал взад и вперед по тесной каюте, и его гнев все нарастал в ожидании последней схватки с женой. Он шагал и шагал, и его лицо потемнело от злобы, как воды Ла-Манша перед бурей. Но он знал, что ему не освободиться — ни от страсти, ни от ярости.

Женщина, лежавшая на кровати, все не просыпалась.

Для Александры, унесенной волнами мечтаний, суета закончилась. Усталыми руками она вела свое суденышко, подставляя маленький парус ветру. И среди бешенства бури она ощущала лишь невыносимое одиночество и пустоту.

Ненадолго ее охватила струя обжигающего наслаждения, такого острого, что оно граничило с болью. Плохо понимая, что делает, она пыталась сопротивляться ему, но почувствовала вдруг, как стремительно летит во тьму.

И буря утихла. Все, что осталось вокруг, это слабое качание волн да солнечные лучи, сочащиеся, как теплый мед…

Устала. Почему она так устала?..

Беззвучно вздохнув, Александра отдалась на волю мерно вздымающихся волн, что мягко бились о борта ее суденышка. Где-то рядом требовательно попискивал Раджа, и она протянула руку, чтобы погладить его. Прижав зверька к себе, Александра закрыла глаза и снова погрузилась в манящую тишину.

«Спи, спи», — шептала ей тьма, и Александра заснула.

Хоуку казалось, что минуты текут с мучительной, издевательской медлительностью. Напряженный и молчаливый, он метался по каюте до самых сумерек. Капитан принес обед, но Хоук не стал есть. Зато он изрядно пил, один стакан кларета за другим, пока бутылка не опустела. Потом переоделся, сняв запылившийся в дороге костюм, и снова принялся шагать по каюте взад и вперед.

Прошло еще четверть часа, и он, не в силах больше сдерживать свое нетерпение, подошел к кровати, чтобы присмотреться к своей пленнице — может быть, она притворяется спящей? И тут он заметил, что ее бледная кожа совсем побелела. Дыхание женщины замедлилось и стало таким тихим, словно она не дышала вовсе. Ее руки вытянулись вдоль тела, и Хоуку вдруг показалось, что она скорее мертва, чем жива.

Он, испугавшись, что она уходит, ускользает от него, окликнул ее, похлопал по щекам, но она никак не реагировала. У Хоука мелькнула мысль, что это судьба и что следует оставить все как есть. Если его жене суждено умереть, то он должен позволить ей уйти без борьбы.

Но тут же герцог Хоуксворт ощутил, что убеждения и вера всей предыдущей жизни не могут быть так легко забыты. И, энергично выругавшись, он принялся трясти спящую женщину, выкрикивая ее имя и проклиная старого дурака-аптекаря, который уверил его, что две столовые ложки лауданума, разведенные в чашке бренди, помогут ему добиться того, чего он хочет. Хоук несколько раз шлепнул женщину по бледным щекам и даже попытался поставить ее на ноги, но она выскальзывала из его рук и падала снова и снова. А он опять поднимал ее и заставлял сделать хоть шаг.

— Проснись же, черт побери! — кричал он, желая пробиться сквозь ее наркотический сон. — Я не могу потерять тебя именно сейчас, Изабель!

Ее веки на мгновение приоткрылись, но тут же сжались снова. Герцог длинно и цветисто выругался: его охватило ужасное предчувствие… он подумал, что, если ему не удастся разбудить ее достаточно быстро, она уйдет навсегда.

В эту отчаянную минуту Хоук вспомнил молодую горничную, впавшую в подобную летаргию после большой дозы лауданума. Он нахмурился, припоминая, как его мать срывающимся голосом распорядилась принести ванну и наполнить ее холодной водой.

Через секунду он уже был у двери и ревел, как раненый буйвол, отдавая приказы:

— Ванну, капитан Скотт! Наполните ее морской водой!

Удивленное лицо моряка появилось в люке. Он сверху вниз уставился на хозяина.

— Да побыстрее! И пусть Джефферс сварит кофе, как можно крепче!

Капитан умел выполнять приказы, к тому же в глазах герцога он увидел нечто такое, что заставило его проглотить вопрос, рвущийся с языка.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Через несколько минут в каюту была доставлена медная сидячая ванна, которую доверху наполнили холодной морской водой. А на комоде появилась большая кружка, полная горячего кофе. Коротко кивнув, Хоуксворт выставил за дверь капитана, изо всех сил старавшегося не смотреть на неподвижную фигуру под одеялом.

Как только дверь захлопнулась, Хоук поднял безжизненное тело жены и опустил его в ледяную воду. Она даже не вздрогнула, и Хоук почувствовал, как его душит отчаяние.