Слыша отчаянную браваду мальчишки, она почувствовала, как внутри у нее что-то щелкнуло и сломалось, лишая ее остатков сил. Словно издалека, до нее донесся хриплый смех. Потом грубоватый голос кучера Джефферса:

— Так что все-таки делать с этим паршивцем, ваша светлость?

Герцог Хоуксворт беспечно рассмеялся, он с удовольствием смотрел на беглянку-жену, лежавшую на спине лошади в унизительной позе, на ее стройные ягодицы и грязные босые ноги, болтающиеся в воздухе.

— Он поедет с нами, Джефферс! Я намерен научить это чучело хорошим манерам, черт побери!

И снова в ушах Александры загремел его смех, и она закрыла глаза, пытаясь справиться с приступом головокружения. Гнедой тронулся с места, потом пустился в галоп. А еще через мгновение грохот копыт вдруг умолк — Александра погрузилась во тьму.

Солнце поднималось все выше и выше, его сверкающие лучи отражались от белых склонов меловых холмов, убегающих к морю. Всадники мчались на восток по пастушеским и охотничьим тропам, не заезжая в какие-либо поселения. Их сопровождала лишь пара крикливых галок, перелетавших с одной вершины холма на другую.

Хоуксворт отлично знал эту дорогу. Но сегодня он получал особое, яростное наслаждение при виде волшебных ландшафтов, раскинувшихся перед ними. Скоро они минуют высокие утесы Бичи-Хед, а потом повернут на север, к Хоуксвишу.

Хоук чувствовал, как в нем бурлят первобытные силы. Он радовался, глядя с утесов вниз, на огромные океанские волны. Давным-давно он не скакал вот так, без седла, подставляя лицо ветру. Глаза Хоука мерцали серебром, когда он смотрел на свою жену, брошенную поперек лошадиной спины, — точно так же увозили женщин древние саксонские воины, безжалостно опустошавшие эту часть Суссекса.

«Неужели она сдалась так быстро?» — недоумевал Хоук. Он присмотрелся к ней. Глаза женщины все еще были закрыты, как и несколько минут назад. Он попытался усадить ее прямо, но она безвольно ссутулилась и упала ему на грудь. Потом вдруг открыла глаза и начала отбиваться.

Хоук мгновенно отпустил ее, и она чуть не свалилась с лошади, но удержалась. Она напряженно выпрямилась, стараясь не касаться его спиной, сжала бока лошади одетыми в домотканые штаны ногами и крепко вцепилась в гнедую гриву коня.

Гордая, как всегда, думал Хоук, и все такая же лихая наездница — может быть, даже лучше, чем ему запомнилось. Она сидела на лошади свободно, отзываясь на каждое движение животного… И такой же отличной любовницей она была в их первую ночь.

Воспоминания заставили крупные, крепкие пальцы Хоука непроизвольно сжаться на талии женщины, распластаться по ее плоскому животу… Она окаменела, напряглась, и Хоук почувствовал, как она резко дернулась, стремясь избавиться от его прикосновения. Он придвинул ее к себе, сжал ногами, крепче стиснул пальцами ее живот, а потом, передвинув руку, коснулся большим пальцем нижней части ее крепкой груди, так соблазнительно очерченной тканью рубашки. Он услышал, как она, потрясенная, задохнулась, и увидел, как ее сосок приподнял белую ткань. Глаза герцога сузились при мысли о том, какую находчивость проявила его жена, пытаясь сбежать от него в его же собственной старой одежде. Совершенно бесстыдна, но в то же время мужской костюм был ей явно к лицу, решил Хоук, наблюдая, как ветер отчаянно треплет ее волосы.

Он вдруг понял, что сейчас она находится в таком положении, что просто не сможет сопротивляться ему. И тут же его палец крепче прижался к ее груди, поднялся выше и принялся сквозь ткань рубахи дразнить сосок.

— Отстаньте от меня, надменный осел! — прошипела женщина, нарушая гордое молчание и гневно отшвыривая его руку.

— Как пожелаешь, — пробормотал он, отпуская ее так быстро, что она потеряла равновесие и резко пошатнулась. И упала бы, если бы не развернулась и не ухватилась рукой за его плечо.

Но это длилось лишь мгновение; она тут же убрала руку и выпрямилась. А минутой позже Хоук снова сжал ее талию и придвинул женщину к себе. Когда же она попыталась вырваться, то в результате оказалась лишь еще ближе к нему.

— Ну, хочешь еще, любимая? Тебе стоит только попросить. — С резким смехом герцог выдернул ее рубашку из штанов и просунул руку под нее, чтобы ощутить шелковистую кожу живота.

— Вы подлый, свиноголовый… — Гордая красавица гневно передернула плечами в тщетной попытке избежать его прикосновений, но она ничего не могла сделать, не рискуя при этом свалиться на землю. А Хоук безжалостно захватил огромной ладонью обе ее груди и терзал их, пока не почувствовал, как женщина содрогнулась.

Его пронзило желание. Он безрассудно бросил поводья, предоставив Аладдина самому себе, и обхватил женщину обеими руками, лаская ее груди. Она задохнулась и замолотила его по пальцам.

Они оба резко покачнулись, едва удержавшись на спине лошади. Тело Хоука горело огнем, он чувствовал безумное желание бросить женщину на мягкий торф у подножия холма и овладеть ею здесь, сейчас, под порывами соленого морского ветра…

Он настойчиво просунул руку под веревку, на которой держались ее штаны, отыскивая потаенные завитки.

— Отпустите меня, грязная свинья! — закричала она, беспомощно извиваясь в его руках.

В ответ он лишь зарычал, нащупав ее горячую женскую суть, и зарылся лицом в изгиб ее шеи, водя влажным языком по бархатной коже. Когда же он услышал ее прерывистый вздох, то впился в нее острым поцелуем, прикусив зубами шею. Хоуку отчаянно хотелось оставить на женщине свою метку, увидеть красную полосу укуса! Он хотел проникнуть в ее глубину, наполнить ее своим семенем и торжествовать, услышав, как она, задыхаясь, кричит от наслаждения…

Александра коротко всхлипнула. Хоук резко убрал руки.

— Извини, дорогая, но тебе придется подождать остального, — насмешливо прошептал он ей в ухо.

— Я ненавижу вас! — выкрикнула она и негромко добавила отнюдь не дамское ругательство.

— Да ты не бойся! Когда наша конная прогулка закончится, я тебе обещаю другую скачку, и уж тогда я отдамся тебе до конца… буду весь к твоим услугам! — закончил он.

— Вы можете оказать мне только одну услугу — отпустить меня, горластый болван! — прошипела она.

Хоук откинул голову и расхохотался. Он не видел ее лица, но улыбался ей в спину, прямую, как шомпол.

«Да, черт побери, — думал Хоук, — это будет наслаждение, которое укротит и взнуздает мою жену… и не важно, если на это понадобятся недели мучений». Герцог цинично улыбнулся. Ему почему-то стало казаться, что укрощение будет совсем не такой сложной задачей, как он предполагал прежде.

Александра испуганно вглядывалась в мягкие линии зеленых холмов и белую стену отвесных утесов впереди, но не видела ничего.

«Чтоб всему провалиться, — молча ругалась она. — Да почему же я всегда реагирую именно так, как он того хочет? Да что же он за дьявол?..»

Вопреки разуму она чувствовала, и очень остро, ласку его рук, и в какое-то мгновение ей даже хотелось, чтобы он продолжал… Поняв это, Александра вспыхнула от ярости и стыда. Но даже теперь ее бедра горели в тех местах, где их сжимали его крепкие ноги.

«Сделал ли он это на борту „Сильфа“?» — думала Александра, в ужасе пытаясь угадать, что она должна чувствовать… И насмешливый голос в ее мозгу твердил, что он сделал и это, и гораздо больше…

У Александры ныло в груди, она, пытаясь взять себя в руки, старалась сосредоточиться на дикой красоте склонов, бездумным взглядом следила за парой крикливых птиц, слетевших с вершины мелового холма к бушующим внизу волнам. Соленый воздух пронизывали ароматы тимьяна и вербены. Александра вдруг по-настоящему увидела мощную, волнующую красоту этих мест.

Это был резкий, незабываемый ландшафт, ничуть не похожий на то, что она видела в Индии. Даже самые крутые склоны были испещрены крошечными пятнышками желтых и пурпурных диких цветов. А отвесные обрывы высоких утесов, казалось, несли какую-то тайну, и тайна эта пряталась там, где камни встречались с морскими волнами…