— Я — Кэндис, — объявила она.
— Отличное имя. Вам очень подходит. Готова поспорить, что Джек зовет вас Кэнди[17]. Я права?
Кэндис порозовела. Надо думать, от смущения.
— Иногда. — Ее маленький вздернутый носик сморщился. — Чем это пахнет?
— Чистотой. Волшебный запах, не так ли? Предвосхищая ваш вопрос, сразу скажу, что я не горничная и не прислуга.
— Мне такое даже в голову не пришло, — бросила девушка несколько раздраженно. — Ведь я видела вас в субботу. Джек сказал, что вы его давняя подруга.
— Льстец! — промолвила Фрея, расхохотавшись.
— Но он не говорил, что вы тут живете.
— Ох уж эти мужчины… — Фрея закатила глаза, — они так забывчивы. А теперь, прошу извинить, мне пора браться за мое вязание. Угощайтесь всем, что найдете на кухне, — диетическая кола, лимонад, молоко с печеньем…
С этими словами Фрея удалилась в свою комнату, с горящими щеками, досадливо поджав губы. Она не любила оказываться в проигрышной ситуации. А кто любит? Почему Джек ее не предупредил? Мельком брошенный взгляд в зеркало убедил ее в том, что лицо ее без следа косметики малопривлекательно, не говоря уже о тюрбане из полотенца и стареньком халате с обтрепанными обшлагами. Кэндис, напротив, была ухожена, подкрашена, в нарядном платье. Кроме того, Кэндис в отличие от Фреи была тонкокостной и в то же время пышной именно там, где надо. Фрея хмуро усмехнулась: дворовая кошка рядом с домашним персидским котенком.
Фрея скинула халат и принялась торопливо натягивать свои любимые джинсы и черный облегающий топ. Почему Джек падок на этих безмозглых пустышек? Она едва ли могла припомнить хоть одну из его подружек, которая бы вызывала у нее симпатию. Фрея зачесала влажные волосы на уши и принялась накладывать грим. Неужели Джек не понимает, как опрометчиво, даже непорядочно, ведет себя по отношению ко всей их компании, Гасу, Ларри и остальным, когда заводит шашни с девицами, чей культурный уровень ограничивается «Звездными войнами» и прочей чепухой? Не одна встреча старых друзей была испорчена присутствием всяких там Кэнди-Мэнди или Бонни-Конни, воркующих с Джеком в то время, как всем хотелось просто расслабиться и предаться воспоминаниям. Пора бы ему повзрослеть.
Вернувшись в гостиную, Фрея застала Кэндис с очаровательной непринужденностью расположившейся на диване с «Поэтикой» Аристотеля из библиотеки Джека в руках.
— Это всего лишь я, — сказала Фрея. Девочка по крайней мере держала книгу не вверх тормашками. Фрея налила себе бурбон со льдом и, положив руку на подлокотник кресла, закинула ногу на ногу.
Кэндис смотрела на Фрею с неприкрытой враждебностью.
— Вы — Фрея, не так ли?
— Почти. Восемь из десяти.
— Джек сказал, что вы живете в центре со своим бойфрендом.
— Жила. — Фрея напряглась, но продолжала улыбаться.
— Что же случилось?
Фрея не собиралась ничего объяснять этой дурочке.
— Уж если хотите знать, он сделал мне предложение, а я отказалась.
— В самом деле?
— Да, в самом деле. В это так трудно поверить?
— Нет, я просто восхищаюсь вами, — сказала Кэндис и, выдержав паузу, добавила: — Вы смелая женщина.
Фрея нахмурилась:
— Смелая?
— Ну… Я хочу сказать, в вашем возрасте…
Кэндис опустила глаза и пожала плечами. При этом груди ее заколыхались, как два воздушных шара. Интересно, как она себя чувствует с таким пышным приданым? Ведь оно мешает ей смотреть под ноги. Фрея сложила руки на собственной, куда менее сейсмичной груди.
— Вы хотите сказать, что я вряд ли когда-нибудь получу еще предложение?
— Я этого не сказала. Моя тетя Рейчл впервые вышла замуж в сорок два. Правда, детей у нее так и не было, а сейчас она в разводе.
— Какая вдохновляющая история. Спасибо, Кэндис.
Обе замолчали. Кэндис взглянула на часы.
— Он опаздывает, — сообщила она.
— Джек всегда опаздывает.
— Вы давно с ним знакомы?
— Десять лет. А вы?
Кэндис благоговейно закатила глаза:
— Разве можно измерить отношения временем? Я хочу сказать, хронологическая последовательность событий не дает должного представления о сути отношений.
— Возможно. Но если уж вы заговорили о хронологии…
— Я хотела сказать, что у нас с Джеком это — куп де фут.
— Что, простите?
— Куп де фут. Любовь с первого взгляда. По-французски.
— Ах да, понятно. Как мудро с вашей стороны не пытаться воспроизвести акцент!
Кэндис не уловила сарказма. Она уже не слушала. Ее губы приоткрылись, слегка обнажив крепкие белоснежные зубки.
— Когда он вошел в аудиторию, я едва не умерла.
— Едва? Это обнадеживает.
— Разве он не самый красивый мужчина в мире? Эти голубые глаза… — Кэндис вздрогнула, как в экстазе. — К тому же я преклоняюсь перед его талантом.
Фрея раскусила кубик льда.
— Вначале я не была уверена, что он заметил меня, как женщину, я хочу сказать. Но когда после семинара мы случайно столкнулись, я почувствовала эту необыкновенную искру, это короткое замыкание…
— О Боже. Надеюсь, вам не было больно?
— …Несмотря на то что он выше меня во многих областях. Умнее, глубже и…
— Старше?
Кэндис стала суровой, как оракул.
— Возраст — всего лишь количество лет, прожитых на планете, и к эмоциям отношения не имеет.
— Как это верно.
В это время в замке повернулся ключ. Женщины обернулись к двери и молча ждали, пока Джек затащит велосипед в коридор. Кэндис увлажнила языком губы и откинула назад волосы.
Дверь распахнулась, и в комнату, поправляя очки в тонкой металлической оправе, вошел Джек. Словно в фотографической вспышке Фрея вдруг увидела его глазами Кэндис: мужественный, слегка растрепанный, что ничуть его не портило, а лишь создавало ощущение вальяжной раскованности, умный, но без заносчивости. Можно даже потешить себя мыслью, что такого мужчину легко прибрать к рукам. Фрея с трудом сдержала смех — Джек наконец увидел их и замер в шоке, словно застал у себя в гостиной Сталина и Гитлера, сидевших рядом.
— Отлично, славненько! — вдруг оживился он, неуклюже разыгрывая Санта-Клауса. — Две мои любимые женщины. Вместе. Как замечательно!
— Я знаю. Ну разве не чудо? — в тон ему ответила Фрея.
Джек бросил на нее косой взгляд и с чахоточным возбуждением плохого клоуна принялся потирать руки.
— Ну, — восторженно проговорил он, — я вижу, девочки, вы уже успели познакомиться!
— Совершенно верно. Успели.
Кэндис, не в силах сдерживать чувства, с робким и трепетным «Ах!» вскочила с дивана и бросилась к Джеку, раскрыв ему объятия. Фрея с каменным лицом наблюдала эту трогательную сцену.
Джек по-отечески ласково потрепал Кэндис по голове, высвобождаясь из ее цепких объятий.
— Все прекрасно, девочки! — тем же напряженно-веселым голосом сообщил он. — Я только… э… возьму бумаги, и мы пойдем.
— Мы? — с запинкой переспросила Кэндис, в ужасе уставившись на Фрею.
— Нет, нет, — поспешила успокоить ее Фрея, небрежно махнув рукой. — Вы, детки, идите развлекайтесь. А я останусь дома — пусть вставные челюсти хорошенько отмокнут.
Джек и Кэндис поспешили к выходу. Фрея слышала, как они ворковали. Потом наступила тишина. Фрее предстояло провести вечер в гордом одиночестве.
Она взяла стакан с бурбоном, вставила в магнитофон кассету и плюхнулась на диван. На полу валялась стопка журналов. Она подобрала несколько, бросила рядом с собой на диван и от нечего делать стала просматривать. Билли Холидей пела что-то нежно-меланхолическое: «Не знаю, отчего мне так печально нынче…» Страницы журналов пестрели именами — Апдайк, Рот, Исаак Берлин Нижинский, Джеймс, Веласкес. Как мог человек, привыкший к пиршеству духа, проводить время с Кэндис и ей подобными? Неужто не мог найти что-нибудь получше?
Такое поведение Джека Фрея объясняла его непреодолимой ленью. Было в Джеке нечто такое, отчего женщины сами падали ему в руки, как созревшие яблоки с дерева. Ему даже не приходилось утруждать себя съемом. Она вспомнила, как впервые увидела его, — он только что сошел с самолета, доставившего его в Нью-Йорк из Северной Каролины. Был август — невыносимая жара, когда глаза щиплет от текущей туши, а от мусорных баков несет спекшимся на солнце дерьмом. В то время она вела богемный образ жизни — богатой лишь духовно. Мужчины, с которыми она общалась тогда, были дружелюбны, талантливы, достойны любви, но от них плохо пахло, а длинные волосы редко видели воду. И тут в их компании появился Джек с красивым кожаным чемоданом и старой пишущей машинкой, которой очень гордился. Он напоминал Роберта Редфорда в фильме «Босиком по парку». Такой юный. Такой чистый. Такой вежливый! Одна девчонка из бруклинского пансиона клялась, что от него пахнет свежескошенной травой. Он сказал, что собирается стать писателем.
