– Пошли. – Он высвободил свою руку. – Я отведу тебя обратно. – Они вернулись по каменной лестнице и пошли по винограднику. Козимо – впереди, Джессика – сзади. Она не отрывала взгляда от его спины, стараясь понять, что их связывает с Коулом. Почему-то эта связь была очень важной, и она знала, что должна открыть ее.

Они с трудом поднялись на холм прямо к дому для гостей. Туфли Джессики промокли, волосы ее запорошил мокрый снег, а руки превратились в сосульки. Чувствовала она себя ужасно, и не только из-за Коула, но и из-за Козимо. Джессика должна бы сказать ему, что какие-то обрывки прошлого она вспоминает, но боялась сказать ему об этом, потому что он снова попытается загипнотизировать ее.

Когда они подошли к дому, Джессика заметила какое-то движение. С задней его стороны была веранда, пристроенная как раз против спальни. Джессика увидела, что дверь на веранду открыта и кто-то выскальзывает из дома. Широко открыв глаза, изумленная Джессика увидела Шон, которая застегнула пальто, сбежала на дорожку и пошла к парадному подъезду дома. Шон не заметила их присутствия.

Джессика почувствовала руку на своем плече и подпрыгнула.

– Извини, – сказал Козимо мягко. – Я не хотел напугать тебя.

Джессика не могла говорить. Она была слишком поражена видом Шон, выскальзывающей из спальни Коула.

– Джессика, это не то, что тебе кажется, – начал Козимо.

– Не то, что кажется? – Она обернулась к нему. – Почему ты вдруг стал защищать Коула? Чтобы спасти винный завод?

– Совсем нет.

– Шон может иметь детей. Почему ей и Коулу не продолжить великую традицию?

Козимо положил руки на ее плечи и крепко сжимал их, пока она сопротивлялась, охваченная болью предательства.

– Джессика, послушай меня! – приказал он. – Не сомневайся в Николо!

– Я только что видела, как она вышла из его спальни. Ты не думаешь, что здесь что-то не так?

– Между ними ничего не было, поверь мне.

– Откуда ты знаешь? Ты можешь видеть сквозь стены? – Она хотела убежать домой. Она хотела броситься на кровать и зарыдать. Как мог Коул предпочесть ей Шон. Она пыталась освободиться от Козимо. – Пусти меня, Козимо, пусти!

Его руки сжали ее сильнее, она перестала сопротивляться и с тревогой смотрела на него. Он не собирался отпускать ее. Его большие руки были сильными, она не сможет вырваться из них.

– Джессика, ты принадлежишь «Санкт-Бенедикту».

– Козимо!

– Ты должна доверять мне, Джессика.

– Доверять? Я никому не доверяю! И меньше всех тебе с твоими секретами и твоим закрытым лицом! Если хочешь, чтобы я поверила тебе, Козимо, если хочешь, чтобы я спасала «Санхт-Бенедикт», ответь мне на несколько вопросов. Я заслуживаю того, чтобы мне ответили!

– Да! – Его руки ослабли. – Заслуживаешь. – Пошли. Я кое-что покажу тебе.

Он шагнул к гостевому дому, обошел веранду и открыл дверь. Джессика вошла, желая знать, что будет делать Коул, когда в его комнате появится монах. Будет Козимо отчитывать Коула за отсутствие принципов, проявившихся в том, что он уложил в постель Шон?

В доме было тепло, и Джессика стала растирать руки, глядя на неразобранную кровать, на которой, скорчившись, лицом вниз лежал Коул. Он был одет в темный велюровый костюм и сжимал в руке конверт. Какие-то мешки были разбросаны по комнате. Стакан вина стоял на ночном столике возле телефона. Или Коул был слишком пьян или спал так глубоко, что не слышал, как открылась дверь. Козимо подошел к Коулу:

– Разбудим его.

Джессика вопросительно посмотрела на монаха, но Козимо больше ничего не сказал и просто спрятал руки в рукава. Джессика подошла к, кровати, наклонилась и потрясла Коула за плечо.

– Коул, – позвала она тихонько. Он не шевелился. – Коул, – сказала она громче. Тот не двигался. Она сильнее потрясла его. Он был как мертвый. Джессика выпрямилась.

– Не смогла и Шон.

– Как ты можешь быть в этом уверен?

– Потому что Коул будет спать, пока я не решу – будить его или нет.

– Ты загипнотизировал его! – Джессика положила руку на плечо Коула, как будто хотела защитить его.

– Нет, – усмехнулся Козимо, – он освободил меня.

– Что означает освободил?

– Когда он спит, то я свободен.

– Свободен? Не понимаю.

– Это все связано с наследством Каванетти, о котором тебе пытался рассказать Майкл, – Что за наследство?

– Часть его памяти, коллективной памяти всех священников Каванетти, живущих и умиравших несколько веков. У Коула есть эта память.

– Что ты имеешь в виду под словом «коллективная»?

– То что, если Коул решит вспомнить, он может вызвать любого из нас живыми.

– Значит, ты тоже эта память.

– Нет. Я самый первый, Джессика. Я отец всех Каванетти.

Его голос затих. Джессика почувствовала дрожь, пробегавшую по спине.

– Обычно моя душа должна находиться в Коуле, как часть его памяти, как часть традиций винного завода. Но как ты знаешь, Коул порвал с традицией. А его дух так силен, что он решил отказаться от памяти, Джессику опять пробрал озноб, когда она поняла:

– Значит, его обмороки...

– Обмороки – это результат внутренней борьбы. Он не мог больше отказываться от наследства, Джессика. Я тоже силен. И пока он несет в себе ответственность, я буду прилагать усилия как защитник, и он будет страдать все больше и больше.

– А как ты появляешься?

– Я появляюсь в моем собственном образе. Я – то, что ты назвала бы – бестелесная субстанция.

– Но ты не кажешься таким. Ты касался меня. Ты теплый, как живое существо. У тебя совсем не такая бестелесная субстанция, о которой я слышала.

– Для меня нет ограничений. Джессика оторвала взгляд от его фигуры и посмотрела на Коула:

– Значит, как ты сказал, каждый раз, когда с Коулом случаются его обмороки, ты появляешься.

– Именно так.

– И в это время Коул не может двигаться, говорить или проснуться?

– Верно. Но запомни, только несколько человек могут видеть меня. Если сейчас войдут Шон или Люси, они увидят только тебя.

– А почему?

– Почему? – Козимо подошел к двери и выглянул, на улице шел снег. – Я пришел к заключению, что это не ты видишь меня, а та, которая спит в тебе.

– Значит, у меня тоже есть коллективная память?

– У всех есть. Просто ее больше, чем обычно у мужчин Каванетти.

– Что должен сделать Коул, чтобы избавиться от приступов?

– Он должен вернуться на завод, он должен осознать свою роль владельца и винодела.

– И после этого ты будешь удовлетворен?

– Ах, леди ночи... – Он взглянул на нее через плечо и тихо повернулся к ней. – Это будет очень трудно теперь, когда я узнал, кто ты.

Френк прижался к стене часовни, когда Шон проходила мимо, ее кожаные туфли хлюпали от сырости. Она придерживала пальто двумя руками, сутулясь от прохладного ветра, бросавшего хлопья снега ей в лицо. Френк видел, как она нырнула в часовню, и стал дожидаться, когда она включит свет. После этого он вышел из кустарника и пошел за ней.

Он дал двери захлопнуться за собой, она взглянула и испугалась, держа зажигалку у сигареты. Сигарета дрожала в ее губах, когда он приблизился к ней. Впервые он увидел смущение в ее глазах.

– Куришь? – презрительно усмехнулся он. – Ник не разрешает курить в постели?

Она не обратила на него внимания и щелкнула зажигалкой, сосредоточившись на пламени, которое она прикрывала ладонью. Потом она положила зажигалку в карман пальто. Шон справилась со смущением, и в ее глазах появилось обычное бесстыдство. Она была поглощена совсем другим, ее рука дрогнула, когда она делала новую затяжку.

– Ты ничего не понимаешь, Френк, – заметила она и выпустила на него клуб сигаретного дыма.

Френк посмотрел на это, слегка обезумев от розового кончика ее языка:

– Я знаю, где ты была, Шон, так что не лги.

– Ты следил за мной? Ты негодяй!

– Да! Следил. Я хотел увидеть, как далеко ты зайдешь.

– Я просто искала компанию.