— Ну тогда пошел я, что ли?

— Давай хоть сумку до машины донесу, — благородно предложил Петрухин.

— Не надо, не провожай. А то еще расплачусь.

— Наше дело предложить — ваше дело отказаться. Всё, счастливо… Да, и это… — Дмитрий неожиданно посерьезнел: — Ленька!

— Ау?

— Я так и не понял, что там Брюнет намекал насчет гранатомета и засады. Его ведь не поймешь — то ли хохмит, то ли и в самом деле знает больше, чем говорит. Но все равно — поаккуратнее там. И лишний раз на рожон не лезь. Лады?

— Да вы никак тревожитесь за меня, инспектор? — прищурился Купцов.

И Петрухин в ответ поспешил разбавить искреннюю озабоченность напускным цинизмом:

— На самом деле я в первую очередь за себя тревожусь. Попадешь там, по извечной дурости своей, в какой-нить блудняк. А разруливать да дерьмо разгребать кого следом пошлют? Вот то-то…

Купцов вышел из кабинета, а Дмитрий переместился к окну, привычным жестом раздвинул жалюзи и выцепил взглядом «фронтеру», коей в данный момент Коля-Ваня старательно протирал лобовое стекло. Рядом стояла незнакомая Петрухину ладная шатенка (всё при ней!) и курила длинную дамскую сигарету.

— Не понял? А где бабуля? Странно… Хм, а это что за мамзель? Почему не знаю?.. А ведь хороша! Ей-богу, хороша!

Через минуту на парковке показался Купцов, и Коля-Ваня, торопливо выдвинувшись навстречу, угодливо перехватил у него сумку. Всё правильно: после истории с убийством Нокаута Луканин был инспекторам по гроб жизни должен.

Освободившись от багажа, Купцов за руку поздоровался с шатенкой и вполне по-свойски заговорил о чем-то. Вскоре та расхохоталась, а вот наблюдавший за ними Петрухин, напротив, нахмурился. Смутная догадка мелькнула в его мозгу.

Дальше — больше: дождавшись, когда барышня докурит, Купцов, как бы невзначай, приобнял ее в районе ягодиц и, сопроводив до машины, галантно распахнул дверцу. Шатенка забралась в салон, а Купцов неожиданно обернулся и метнул горделивый взгляд в сторону окон кабинета решальщиков. Словно бы заранее просчитав, что напарник обязательно станет наблюдать за процессом погрузки в машину.

Мало того! Видимо желая добить окончательно, Леонид еще и показал невидимому приятелю язык и лишь после этого скрылся в салоне. Втиснувшись не на переднюю, как обычно, а на заднюю парту — аккурат к даме…

— Ах ты ж скотина! — поперхнулся возмущением Петрухин. — Значит, говоришь, «чудовище»? «Старая и страшная»?!

Он бросился к столу Купцова, высыпал из стаканчика карандаши, схватил давешнюю «судьбоносную» монетку и взревел уже гневливо. Ибо та проходила по разряду сувенирной продукции и имела «орла» как на стороне аверса, так и на реверсе.

— Так я, значится, «решка»?!! У-у-у! Развел, зззаразза! Как фраера дешевого, разз-звел!..

…где-то в небе между Питером и Череповцом, 1 июля 2011 года, пт.

От Питера до Череповца всего-то час лету. Однако, не будь сейчас рядом Яны Викторовны, и эти шестьдесят минут обернулись бы для Купцова испытанием, по совокупности негативных эмоциональных ощущений схожим разве что с визитом к стоматологу. А всё потому, что в этом жестоком и беспощадном мире Леонид по-настоящему боялся всего двух вещей — самолетов и бормашин.

Ну да, сидючи не то что локоть в локоть, а буквально грудь в грудь с красивой женщиной — в крохотном Jet-200 понятие «бизнес-класса», как известно, весьма относительное, — поневоле забудешь обо всех своих фобиях…

— Яна Викторовна, я правильно понял, что наша задача сводится единственно к встрече со вдовой и получению от нее подлинника свидетельства о смерти мужа?

— Вы правильно поняли.

— А в чем тогда пафос? Нет-нет, вы не подумайте ничего такого… напротив, мне чертовски приятно сопровождать… столь очаровательную женщину. — Здесь Асеева невольно усмехнулась. — Просто Брю… хм… Виктор Альбертович нагнал вокруг нашей поездки немного жути.

— Думаю, это следствие его… скажем так, бурной молодости.

— А, так вы в курсе бэк-историй господина Голубкова?

— Я в курсе! — сказала как отрезала Яна Викторовна. И Купцов рефлекторно осекся, увидев как секундно исказилось болью ее лицо.

А осекшись, безотчетно загрузил в мозг информацию, что тема прошлого Брюнета персонально для юрисконсульта «Магистрали» по каким-то причинам крайне неприятна. Загрузил на автопилоте, сугубо по профессиональной привычке.

— …Что касается «жути», — продолжила Асеева, — в данном случае она может заключаться только в одном — наши оппоненты были бы счастливы, если б подлинник так и не сыскался.

— А смысл? Ну, допустим, они его перехватят, разорвут на мелкие кусочки и съедят. Ведь всегда можно обратиться в соответствующие инстанции, выписать дубликат и восстановить?

— Не все так просто. Дело в том, что бывший директор завода Семенов скоропостижно скончался на отдыхе в Лондоне. А у нас с британцами не подписана конвенция о правовом сотрудничестве. Так что выдавать дубликат свидетельства англичане вряд ли станут. Вернее — замучаешься выпрашивать.

— Надо же, я и не знал. Да, а чегой-то он вдруг? Того? На отдыхе и… скоропостижно?

— Мутная история, — покачала головой Асеева. — Вдова уверена, что смерть была насильственной. Собственно, потому она и не спешит возвращаться в Россию. Мне составило немалого труда ее разыскать и убедить прилететь в родной городок буквально на пару дней.

— Сугубо в целях расширения кругозора: какие аргументы вы для нее сыскали? — заинтересовался Леонид. — Если не секрет, конечно?

— Для вас — не секрет: взамен на подлинник мы помогаем Семеновой оперативно продать их частный дом и перевести вырученные деньги на ее счет. Присовокупив бонус от «Магистрали» в виде десяти тысяч фунтов стерлингов.

— Однако! Неужели объект в ебеня… хм… пардон… в тьмутаракани стоит таких звероподобных усилий?

Яна Викторовна неопределенно пожала плечами:

— Целесообразность приобретения того или иного актива — не моя компетенция. Я отвечаю исключительно за юридическую сторону вопроса.

— Понятно. И как у нас на данный момент с «юридической стороной»? Отожмет в итоге «Магистраль» заводик? Как вы считаете?

— Если бы вы, Леонид Николаевич, задали подобный вопрос каких-то лет пять назад, то, с учетом имеющихся на руках козырей, я бы не задумываясь сказала: да, по документам в суде отбиваем железно.

— А теперь?

— А теперь: по документам — отбиваем железно. Но дальше — на усмотрение судьи.

— О как? Нет, я, конечно, и раньше знал, что в нашем судейском корпусе имеют место быть всякие… — Здесь Купцов запнулся о кольнувшее, резко всплывшее из памяти воспоминание о своем бесславном выдворении из органов, инспирированном с подачи судьи Устьянцевой. — Но чтобы всё плохо настолько?!

— Боюсь, вы даже представить себе не можете «насколько»! — вздохнула Асеева. — Знаете, несколько месяцев назад у меня случился приватный разговор с одной судьей. Мы с ней давно знакомы, а потому можем изредка позволить себе обсуждение тем… э-э-э-э… повышенной деликатности. Так вот, я спросила у нее: «А скажи-ка, подруга, сколько у вас в районном суде судей, с которыми можно решать вопрос, а сколько тех, с кем нельзя?» Спросила не «протокола ради». Просто сама для себя хотела понять примерное процентное соотношение коррумпированности.

— И что подруга?

— Сперва долго злилась, а потом ответила: «Ты что, дура совсем? Зачем нашему председателю те, с кем он не в состоянии решить вопросы? Если вдруг сыщется в наших сплоченных рядах кто-то, с кем явно нельзя, от него или нее постараются избавиться». В общем, по ее словам, разница заключается разве что в характере.

— В характере чего?

— Ну есть более отмороженные судьи, есть менее. Есть более авантюрные и есть менее. Дескать, «если лично я что-то такое увижу, то очень постараюсь соскочить — больничный взять или еще что-то такое предпринять. Но при этом все равно буду видеть и знать, как это будет делать в соседнем зале мой коллега, и понимать природу этого».