— А за что турнули? — спросил Леонид.

— Мутная была история. Вроде как нарвался Саша на дороге на каких-то автоподставщиков. Те его на счетчик поставили, вот Грибков и позаимствовал деньжат из казенных средств. Тех, что на закупку компьютерного оборудования выделялись. Тема случайно всплыла, и в воздухе явственно запахло уголовным преследованием. Но нашелся некий благодетель — отмазал мальчонку, из собственного кармана расплатился. Однако уволиться все едино пришлось за потерей, так сказать, доверия. Ты, Юрь Платоныч, случайно не в курсе: что за самаритянин такой посередь бывших коллег сыскался? С такими бабками и с такими связями?

— Понятия не имею, — огрызнулся Шмаков и, собравшись с духом, перешел в контрнаступление: — Послушайте! Или вы сейчас же предъявите мне ордер, или что там у вас? И дальше мы будем разговаривать только в присутствии моего адвоката. В противном случае я ТРЕБУЮ покинуть помещение!

— Ордера у нас нет, — с явным сожалением признался Омельчук.

— В таком случае — вон отсюда! — опережая Петрухина, Юрий Платонович схватился за телефонную трубку. — Или мне все-таки вызвать охрану?

— А чё? Нормально так поговорили, — констатировал депутат, поднимаясь с дивана. — Лично мне всё стало окончательно и предельно ясно. Пошли, мужики, не будем отвлекать человека от дел государственных. Всего доброго, Юрий Платонович. Как говорится — до новых встреч!

— Я буду жаловаться в Министерство внутренних дел! И в думскую комиссию по этике!

— Ваше право.

Омельчук направился на выход, следом за ним потянулся Купцов. А вот Дмитрий, демонстративно затушив сигарету о полированную столешницу, неожиданно направился в сторону противоположную. Аккурат к съежившемуся от его стеклянного свирепого взгляда Юрию Платоновичу.

Подойдя вплотную, Петрухин бесцеремонного сграбастал хозяина кабинета за ворот пиджака и со словами «Это тебе за Червеня!» несильно, но звонко припечатал физиономией о стол.

— А это — за Грибкова! — Далее последовала вторая встреча засочившегося кровавой юшкой шмаковского носа с мебельной поверхностью. — С назначеньицем!..

— А вот последнее, Дмитрий Борисович, было явно лишнее, — озабоченно сказал Омельчук, после того как все трое миновали полицейский пост и вышли на проспект. — Боюсь, вони может оказаться…

— Ничего. Мы принюхамшись. Да и не станет Шмаков хай поднимать — не в его интересах. Опять же, при наших раскладах это самые большие хлопоты, которые мы смогли ему устроить.

— Не понял? — удивился Леонид. — С чего вдруг такие выводы?

— А что тут непонятного? По первому эпизоду — по недонесению о готовящемся убийстве, доказухи реальной нет. И, видимо, не будет.

— Погоди, а запись? «Шестёрина» и выходящий из нее Грибков?

— Шмакова на записи нет. Кто сидел за рулем — не видно. Между тем во Фрунзенском РУВД лежит заявление от новоиспеченного главы международного департамента об угоне с неохраняемой стоянки принадлежащего ему автомобиля ВАЗ-2106. Датированное аккурат днем убийства Червеня.

— Грамотно подстраховался, сукин кот! — причмокнул губами депутат.

— Во-во. По нападению на Грибкова в подъезде — полный глухарь. Следов, свидетелей — ноль. Здесь если только чисто случайно возьмут исполнителя на чем-то другом, а тот, в свою очередь, признается. Но он же не идиот, чтобы признаваться. Так? Наконец остается совсем уж детсадовское «ложное сообщение о терроризме», но и здесь едва ли будут серьезно ковыряться. Легче списать это дело на сезонно обострившегося психа.

— Хорошо, допустим. Но как же те самые огрызки аудиофайлов, которые, как ты говоришь, сыскались в корзине ноутбука Грибкова? — не собирался сдаваться Купцов.

— Не хочу тебя разочаровывать, дружище, но в данном случае я блефовал. Покойный в своем компьютерном деле оказался человеком аккуратным, и никаких интересных следов в его орудии труда сыскать не удалось. А доказать, что обнаруженные в его комнате жучки мастерились персонально для Шмакова теперь никто не сможет. И, пожалуй, самое главное: раз уж чиновника такого ранга, как Тигунов, решились арестовать, значит, материалы, подброшенные Шмаковым, пришлись ко двору. А потому светить источник их происхождения, уверяю тебя, никому не интересно.

Купцов притормозил шаг и в упор посмотрел на приятеля:

— Согласен. Никому. Кроме нас.

— А кто такие с тобой мы? Как нас Брюнет окрестил? «Решальщики»? Ну вот! Нас попросили решить тему с Евгением Богдановичем. Мы ее решили?

— На все сто, — согласно кивнул Омельчук. — Спасибо вам, мужики. С меня, как говорится, причитается.

— Это само собой. В общем, заказчик убийства Червеня найден и арестован. Все подозрения с господина Омельчука сняты. Все рады и все, кроме несчастного ревнивца, свободны.

— А как же Шмаков? — с вызовом спросил Купцов. — Он, значится, так и останется? Весь в шоколаде?

— Мужики, вас подкинуть куда-нибудь? — попытался снять зависшее промеж приятелей напряжение Омельчук.

— Спасибо за предложение, Евгений Богданович. Но мы с инспектором Купцовым, пожалуй, пешочком прогуляемся. До ближайшего питейного заведения. Потому как — чертовски хочется нажраться.

— Искренне завидую! Ну тогда счастливо. Я на днях буду в Питере, вместе соберемся в кабинете Виктора Альбертовича и произведем окончательные расчеты.

— Будем вас пристально ждать, — хмыкнул Петрухин.

Депутат загрузился в представительский «вольво», и тот, демонстративно перевалив через двойную сплошную, набирая скорость, рванул в сторону центра…

— А как же Шмаков? — повторил свой вопрос Леонид.

— Вы неисправимый романтик, инспектор Купцов, — вздохнул Петрухин. — Поскольку, как я уже упомянул, во мне открылся дар ворожбы, мнится мне, что товарищ Шмаков в скором времени возьмет в руки зубило и сколет с таблички на двери кабинета две буквы — «И» и «О». Опосля чего продолжит звероподобно трудиться на благо российского спорта высоких достижений.

— А мы?

— А мы тоже звероподобно. Вот только наши достижения будут много скромнее. Пойми, Купчина! Во-первых, я не теленок, чтобы бодаться с государственным дубом. Во-вторых, нам с тобой за это не платят.

— Ты только что обвинял Шмакова в цинизме. Но при этом сам ведешь себя как самый законченный циник. Причем в квадрате.

— Ну тогда уж в кубе.

— В смысле?

— Ибо есть еще и в-третьих.

— Что еще за «третье»?

— В одиночку эту тему мне всё равно не осилить.

— Почему в одиночку? А я?

— А вы, Леонид Николаевич, по возвращении в славный город Питер выдвигаетесь в служебную командировку. В не менее славный город Каргополь. На поиски цельно стыренного медесодержащего лома.

— ЧЕГО!!

— Того самого. Я не мог оставить без внимания тревожный сигнал из глубинки и доказал Виктору Альбертычу целесообразность вашей отправки на место преступления, — Дмитрий достал из заднего кармана изрядно помятую распечатку, аккуратно расправил ее перед самым носом приятеля, и та материализовалась в виде «анонимки», которую три недели назад Купцов беспечно забросил на шкаф.

— Ну ты и свинья, Петрухин!

— Это тебе за Яну! — любуясь произведенным эффектом, мстительно докончил Дмитрий. — Которая якобы чудовище!..

…В тот день шел дождь. С утра шел дождь, и мои девчонки заныли: ну что это такое? Как дело к выходным — дождь, дождь… А я люблю, когда дождь. Санкт-Петербург — город дождя, неаполитанская солнечность для него противоестественна и более похожа на румянец у чахоточного. Я так своим девочкам и сказала. Они хорошие девочки — умненькие и со вкусом… Они у меня недавно работают и, наверное, долго не задержатся — денег-то в моей студии много не заработаешь… А сейчас к тому же лето, мертвый сезон… ужасное выражение, правда?.. Сейчас июль, а клиент начинает шевелиться только где-то в самом конце августа — начале сентября.