Глухо стукнула об пол тяжелая, обманным путем полученная бутылка вискаря.

— Ага! Так вот что вы, товарищ бывший следователь, называете сложной работой? Всё с вами понятно!

Ирина горделиво вскинула свой с очаровательной ямкой подбородочек и вышла из комнаты.

— М-да… Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу, — присев на корточки, задумчиво произнес Леонид.

Ибо по случайности сестрица не разглядела, что, помимо бутылки, из разорванного пакета выпала еще и пачка презервативов.

Прикупленных Купцовым так, на всякий пожарно-счастливый случай…

Санкт-Петербург, 1 июля 2011 года, пт.

Провожать Яну во двор вышло всё её наносемейство — Глеб, мама и старенькая, а потому регулярно впадающая в инфантилизм длинношерстная такса Алиса. Она же Люся, она же — в зависимости от ситуации — «2 кг счастья» или «зараза такая».

Уж не знаем, так же ли тщательно, как давеча Леонид, продумывала Асеева свой командировочный наряд, но сегодня она изменила привычному деловому стилю, облачившись в темные низкой посадки джинсы с поясом много ниже пупка и в легкомысленную с коротким рукавом футболку. С легкомысленной же надписью на груди — на вполне себе достойной, заметим, груди! — «I am not acquainted!».[11]

Такой вот молодежный стиль вкупе с новой укладкой (или просто с креативной взлохмаченностью?) преобразил Яну Викторовну настолько, что, наблюдая ее стоящей сейчас рядом с пятилетним сыном, человек сторонний вполне мог принять эту парочку за малолетнего брата и его старшую сестру. Эдакие Аленушка и братец Иванушка…

— Яночка! Когда долетите, сразу мне позвони!

— Мам, ты мне это уже пятый раз за утро говоришь! Конечно, позвоню.

— И шестой раз скажу! И десятый! — упрямо не успокаивалась Ольга Антоновна. — Вон, с этими самолетами каждый месяц что-нибудь да случается. Ох! Тьфу-тьфу-тьфу… Неужели нельзя было поездом поехать?

— Мамулечка! Все будет хорошо!.. Глеб! Слушайся бабушку! И не вздумай, пока меня нет, клянчить очередной «лего»! Ясно?

— Ага. А ты новый магнитик на холодильник привезешь?

— Ой, не знаю, Глебыч. Мы в самом Череповце только в аэропорту и будем. А городишко, в который дальше поедем, он совсем маленький. Боюсь, там с магнитами напряженка.

— Тогда просто чего-нибудь привези. Все равно чего. Ладно?

— Ну конечно! — Асеева притянула к себе сына и ласково потрепала его за вихры.

— И для Алиски новый ошейник!

— Что? Еще один? У нас их уже складывать некуда!

— Найдем куда складывать, — тоном делового мужичка уверенно пообещал сын.

— Вот-вот. И приберись, кстати, у себя в комнате. Чтобы было куда складывать. Договорились?

Глеб смешно наморщил лоб, снова продемонстрировав «мужицкую жилку». Потому как любому мужику понятно, что обещание «прибраться» — на порядок сложнее, нежели «не клянчить новый „лего“». Особенно когда купленное матерью на прошлой неделе поселение викингов еще до конца не отстроено.

— Ой! Ма, за тобой дядя Коля приехал! Я его первым увидел! Смотри, вон там!

— Вижу-вижу. Алиску держи, чтоб под колеса не бросилась. С нее, старушки, станется.

Через несколько секунд к подъезду подкатила служебная «фронтера».

Николай Иваныч Луканин, который после приснопамятных событий с убийством Нокаута был оставлен в автопарке «Магистрали» исключительно стараниями решальщиков,[12] выбрался из машины, по-взрослому, за руку, поздоровался с Глебом, церемонно кивнул в сторону женщин и перехватил у Асеевой чемодан.

Сцена прощания вступила в финальную фазу. Глеб повис на шее Яны, обняв так, словно бы мать уезжала не на два дня, а на две недели. Ольга Антоновна продолжала повторять мантру-скороговорку про ненадежность современного отечественного авиапрома.

Даже такса Алиса — и та перешла с поскуливания на отрывистый, хрипатый лай. Словно предупреждая пророчески: «Не надо бы тебе туда ехать, кормилица! Одумайся, пока не поздно!»

— Яна Викторовна! Нам бы… того… Потому как — пробки. Полгорода стоит, — деликатно напомнил о себе Луканин.

— Да-да, Николай Иваныч. Едем.

Тем временем сидевший в припаркованной метрах в пятидесяти от подъезда Асеевых черной «бээмвухе» и пристально наблюдавший за происходящим во дворе Гордей достал из кармана мобильник:

— Пал Тимофеич!.. Это я… Асеева вышла из дома с чемоданом и сумкой. Попрощалась со своими. Похоже, собирается уезжать куда-то далеко… Да… Понял, хорошо…

«Фронтера» тронулась с места. Глеб наперегонки с Алиской проводили ее до самого выезда со двора, после чего побрели обратно, к бабушке.

Причем старушку-таксу пришлось снова взять на руки — чтобы та, с дури да сослепу, случайно не попала под колеса выруливавшей навстречу мальчику и собаке черной иномарке…

— Ну давай, дружище! Как говорится, выпьем за то, чтобы число взлетов оказалось равным количеству посадок.

— Тьфу на тебя! Вечно не в кассу шлёпнет, — проворчал Купцов, прикладываясь к рюмке.

Его дорожная, готовая к путешествию сумка стояла под вешалкой и на багаж командировочного габаритами своими не тянула, выдавая в хозяине типичного аскета. Более того, в последний момент, уже здесь, в конторе, Леонид вытащил из нее ноутбук, рассудив, что пару дней вполне может обойтись и без Интернета. «Да и есть ли вообще wi-fi в этой заднице мира?»

Инспектора дожидались приезда Луканина, который, забирая юрисконсультшу из Озерков, на обратном пути должен был подхватить Купцова и доставить обоих командированных в аэропорт. Коротая время, приятели дегустировали некогда презентованный Брюнетом — то ли с барского стола, то ли с барского плеча — дорогущий коньяк. При этом работающий виночерпием Петрухин наливал себе с горочкой, а вот Купцову — чисто гомеопатически.

— Так, тебе самую последнюю — и хорош. Да, и на вот, — Дмитрий услужливо сунул в карман напарнику пачку жевательной резинки. — Сожрешь сразу несколько. Дабы чудовище лишний раз не раздражать.

— Кого не раздражать?

— Яну Викторовну твою, кого ж еще?

— Аа-а! Спасибо.

— И — не дрейфь, дружище! В конце концов, там наверняка должны водиться местные отзывчивые селянки. Падкие на гостей из культурной столицы.

— Те, которые «отзывчивые», давно в эту самую культурную столицу перебрались. На заработки.

— Может, и так, — покладисто согласился Петрухин. — Тогда извини, но больше ничего не остается, как залудить в вечеру вискаря и брать штурмом старую и страшную юрисконсультшу. Только ей много не наливай: практика показывает, что пьяное женское чудовище способно на грубое изнасилование.

— Было бы неплохо, — машинально отозвался Купцов.

— Чего «неплохо»?

— А? Да нет, это я так, о своем.

— Ну-ну. Короче, ты там не тушуйся. И помни: командировка без секса, это все равно что…

— Блин! Ты заколебал меня уже! Со своим сексом!!! — непроизвольно взорвалось многонедельнонеудовлетворенное купцовское либидо.

— Спокойнее, инспектор! Держите себя в руках! Между прочим, мы с вами еще не в том возрасте, чтобы уподобляться Исааку Абрамычу.

— Кому?!

— Как? Ты не в курсе? Анекдот такой есть. Мне его Шафаревич, опер из Бэ-Ха-Управления, рассказывал: «„Исаак Абрамович, таки как вы относитесь к сексу?“— „Если честно, не очень“. — „А шо такое?“ — „Во-первых, меня укачивает. А во-вторых, после меня надо перетрахивать“».

Не успел Петрухин заржать над своим же анекдотом, как в кабинете затрезвонил телефон.

— Вас слушают! — официально отозвался Дмитрий и тут же сменил тон на игривый, рассчитывая на легкую зависть напарника. — Ах, это ты, заюшка!.. Что?.. Угу. А уж как я-то соскучился… А вот сегодня вечерком и встретимся… Что ты говоришь?.. Уже подъехали?.. Да, здесь… Сейчас выходит… Ну все, целую… Господин инспектор, таксо подано! Луканин с мадам на парковочке.