— Ты сегодня как-то необычайно креативен, Витя.

— Вот только моего креативу все равно не хватает, чтобы понять: на хрена вся эта канитель потребовалась персонально Бажанову? Разве что… хм… в свете последних событий интрига раскручивается любопытная.

— Что за события? — насторожился Петрухин.

— Час назад мне отзвонился Боря Ионов.

— Это по «наружке» за нашими вологодскими гостями? А почему тебе? — В голосе Дмитрия послышались ревнивые нотки. — Я ведь настоятельно просил, чтобы евойный бригадир выходил на меня напрямую?

— Значит, не дозвонился. Ну да это сейчас неважно.

— Как сказать…

— А важно то… — игнорируя петрухинское недовольство, продолжил Брюнет: — Что в начале второго Бажанов в одиночестве покинул отель, добрел до Владимирской площади, поймал там такси и проехал на Старо-Невский, в ресторан «Жан-Жак Руссо». Где у него состоялась встреча… сейчас, секундочку, — Виктор Альбертович достал мобильник, потыкался в сенсорный экран, развернул mms-сообщение, — вот с этим господином. Дывысь.

— Где-то я эту рожу видел. Сдается, чуть ли не у нас на банкете.

— Совершенно верно. Это глава корпорации «Эдельвейс» господин Файзуллин, который зажег публику виршами про рвущиеся трубы.

— Точно! Смешной такой мужичок. А в чем событие-то?

— Ага, смешной. Прям обхохочешься, — мрачно подтвердил Брюнет. — К твоему сведению, Тарас и Файзуллин последние месяца три-четыре пребывают в состоянии, историческим аналогом коего является «карибский кризис».

— Даже так?

— Даже. Причем практически в любой момент одна из сторон может решиться нажать на ядерную кнопку. Вот я и меркую: за каким таким хреном Бажанов поперся на эту встречу?

— Так, может, ларчик открывается просто? — предположил Дмитрий. — Может, мы с тобой давеча ошиблись? И Тарас делегировал своего «особиста» вовсе не для участия в поимке беглого Гордея, а для проведения сепаратных переговоров с Даллесом-Файзуллиным?

— И с этой целью Паша один, без охраны, с открытым, так сказать, забралом, поперся на переговоры с супостатом? Да еще и на такси, при наличии собственной тачки? Нет, Борисыч, ТАКИЕ встречи ТАК не организуются и не обставляются. Потому — чревато. Да и вообще — не по-пацански.

— Тебе виднее. И какова в таком разе будет твоя версия?

— Я пока не нахожу логического объяснения, — нехотя признался Виктор Альбертович. — Но, учитывая, что общались они около часа, что Бажанов передал Файзуллину пачку каких-то документов, что обратно они отвезли Пашу на своей машине, но при этом высадили его за два квартала до отеля, — предчувствия у меня нехорошие.

— А что за перец этот Файзуллин? Кстати, припоминаю, что я не только видел эту рожу, но еще совсем недавно где-то натыкался на такую фамилию.

— Перец — будь здоров! Вот только, боюсь, рассказывать придется долго. А у нас с тобой сейчас совершенно нет времени на былинные сказания.

— А если в двух словах?

— А если в двух… — Брюнет запнулся, подбирая «два слова». — К примеру, отныне неплохо тебе знакомый Тарас, тот — человек старой формации. По большому счету, с ним всегда есть шанс: и находить общий язык, и договариваться. Что, собственно, у нас и случилось. По «Интегралу».

— Так это правда, что там все вопросы сняты? Невзирая на наши… э-э-э-э… шалости?

— Сняты. Невзирая, — подтвердил Виктор Альбертович. — Тарас осознал, что погорячились все, и дал слово, что снимает претензии.

— И ты ему веришь?

— Тарас — человек слова. У меня были возможности в этом убедиться.

— А Файзуллин, выходит, нет?

— В части методов ведения бизнеса Файзуллин — отмороженный напрочь. Если он и человек слова, то слово это — непечатное.

— Да-а, Витя… Умеешь ты наживать себе… друзей.

— А разве я сейчас что-то шлепнул за дружбу?

— А на фига тогда ты пригласил его на нашу вечеринку?

— То была чистая формальность. К слову, я был практически уверен, что он не приедет. И реально офигел, когда увидел Файзуллина среди гостей.

— Вспомнил! — смачно хлопнув себя по лбу, вскинулся Петрухин. — Ну конечно! Блин, старый склеротик!

С этим словами он вытащил из кармана куртки вчетверо сложенный листок, разгладил, вчитался:

— Он самый. Именно что Файзуллин. За номером «четыре».

— Что это? Какой еще номер?

— А это меня Купцов вчера озадачил. Выяснить: кто из гостей нашего сабантуйчика приезжал на шестисотом «мерсе»? В итоге обозначилась поистине «великолепная семерка»: полусветские львицы — две штуки, а далее по одному экземпляру — святой отец, депутат муниципального совета, непрошедший аттестацию экс-замначальника РУВД, не поддающаяся идентификационной принадлежности блядь и — господин Файзуллин.

Виктор Альбертович с интересом пробежал глазами список.

— А за фига это знание потребовалось Николаичу?

— Лёнька уверяет, что своими глазами видел, как за десять минут до «бомбы» от нашего кораблика отвалил гостевой «мерс».

— Так и чего?

— Это бьется с ремаркой нашего Иван Комарыча. Помнишь? В смысле, что не одна только Асеева лишилась удовольствия вдохнуть ароматного газа. Оно, конечно, может, то — простое совпадение…

— Э-э, брат. Как-то слишком много набирается этих самых совпадений, — задумался Голубков. — Значит, так, Борисыч! Я должен знать, что связывает этих двоих — Бажанова и Файзуллина! Расценивайте как задание и приказ.

— Слушаем и повинуемся, наш господин, — показно вздохнул Дмитрий. — Впрочем, по большому счету, это единственное, что осталось выяснить в сей неводевильной истории.

— Не единственное! — сердито не согласился Брюнет.

— А что еще?

— Выяснить. А после — наказать!

— Да что ж ты такой кровожадный-то? Мало тебе Гордеева? В конце концов, и граната, и Яна — его работа?

— ДА! МНЕ — МАЛО! — рявкнул Виктор Альбертович. — Эта мерзота испортила мне праздник и выставила меня идиотом перед очень серьезными людьми! Словом, мне нужен Бажанов! А то получается, как в том анекдоте: попал Дантес, а памятник почему-то Пушкину.

Натужно запиликал-завибрировал брюнетовский «Верту».

Голубков скосил глаза на экран, увидел, что номер звонившего закрыт, и раздраженно отозвался на входящее:

— Кто это?.. Вы сначала представьтесь, а потом уже… Что?.. Допустим… — В голосе Брюнета прорезался интерес. — Допустим, интересует. Что дальше?.. Еще раз — где?.. Так… — Виктор Альбертович подтянул к себе петрухинский листок и стал размашисто записывать что-то на оборотной стороне. — Есть. Зафиксировал… Но, быть может, вы все-таки назоветесь?.. А, ч-черт, скинул звонок!

— Что это было? — заинтригованно спросил Дмитрий.

— Звонил какой-то доброжелатель. С закрытого номера. Сказал, что у него есть информация. Которая, как ему показалось, может персонально для меня представлять интерес.

— И что за информация?

— Сказал, что сегодня, в 23:30 на ж/д платформе «Сергиевка» будет находиться человек, совершивший наезд на нашего юрисконсульта.

— Оппаньки! — изумленно клацнул челюстями Петрухин. — А чудеса-то становятся все чудесатее!.. Стоп! Не понял? А почему в «тридцать», а не в «пятнадцать»?..

Это было непросто. Совсем непросто.

А все потому, что Гена Шалимов оказался — мало того что опером с большой буквы «О», так еще и «опером с принципами».

Без наличия второго пункта проблема спокойно решилась бы достойным денежным воспоможением. А так — пришлось в полный рост задействовать близкие к НЛП[31] шарлатанские приемчики. Грубо говоря, давить на совесть, вызывать жалость, густо кадить елеем и попеременно жать на педали — то справедливости, якобы непременно должной восторжествовать («ага, щас! разбежалась!»), то здорового авантюризма.

И в конечном итоге Шалимов сломался. Сломался на присущей характеру всякого настоящего профессионала Страсти. Той самой, что не подразумевает способ видения «как», а, когда того требует ситуация, не раздумывая, хватать ноги в руки и бросаться покорять полюс холода вслед за Амундсеном и капитаном Татариновым.