Правда, уже в черте города имел место быть невеликий, но весьма неприятный инцидент с «нашенскими», питерскими, гаишниками.

Ну да повезло, обошлось без необратимых последствий. Не «кадры», но деньги — обратно решили всё. Хотя, конечно, аппетиты питерских дорожных полицейских оказались несоизмеримо злее, нежели у их провинциальных коллег.

Санкт-Петербург, 25 августа, чт.

В начале второго ночи вусмерть вымотанный суточным марш-броском «Петербург — Тверь — Петербург» Петрухин разбудил изумленную охрану офиса «Магистрали»: сперва нежданно-негаданным появлением, а затем — своей «потерпевшей» мордой лица.

Злой, а потому не расположенный к полуночным разговорам с «шестерками» из СБ Дмитрий торопливо расписался в вахтенном журнале. И, не расслышав брошенную охранником ему в спину фразу «Дмитрий Борисыч! Там у вас в кабинете…», подсвечивая дорогу огоньком зажигалки, проследовал в отсек, в коем размещался служебный кабинет решальщиков.

Открыв дверь своим ключом, Дмитрий с облегчением вошел внутрь, щелкнул выключателем и… вздрогнул от неожиданности. Узрев на диванчике для посетителей мирно посапывающего командированного. То бишь собственною персоною Купцова. От внезапной вспышки света Леонид проснулся, поворотил голову, на секунду явив приятелю мрачную заспанную физиономию и…

И зашелся в истерическом смехе…

— Позвольте узнать, товарищ инспектор, что вас так развеселило? — оправившись от первоначального шока недовольно спросил Петрухин.

— Это… это что? — давясь от смеха, спросил Леонид.

К слову, видок у партнера и в самом деле был что ни на есть геройский: левая сторона лица опухла и почернела, и из этой черноты на Купцова сердито поблескивал Митькин глаз.

— Это? Хм… Спецэффекты… Это я пробовался на роль в блокбастере «Летающий кулак». Кинокомпания «Калинин-Пикчерз» представляет.

— А-а… А я-то думал — «Летающий сапог».

— Не, это ты ошибся, — несогласно качнул головой Петрухин и сделал попытку улыбнуться.

Получилось, мягко говоря, не очень. А до кучи, для автора улыбки еще и болезненно.

— Ты, Дима, покамест лучше не улыбайся… не надо.

— Что? Страшно?

— Не без того. Жутковато.

— Понял, не дурак. Слушай, а чего ты вообще тут делаешь?

— Тебя жду. Я почему-то так и подумал, что по возвращении из Твери ты первым делом в офис заедешь.

— Голова! — уважительно констатировал Дмитрий. — Еще каких-то полчаса назад я и сам этого не знал.

Вообще-то Купцов изначально планировал взять напарника тепленьким и, используя эффект неожиданности, с пристрастием поговорить. Высказать всё, что думает о методах напарника и о нем персонально. Но — какое тут «строго»? Как глянешь на эту физиономию со «спецэффектом» — так сразу и руки опускаются, и язык отнимается.

Так что Леонид решил отложить разговор по душам на «опосля», а сейчас как бы нейтрально поинтересовался:

— А где ваш захваченный «язык»?

— «Язык» в состоянии глубокого алкогольного «наркоза». В коем, я так думаю, продолжит пребывать еще часика три-четыре, — объяснил Петрухин. — Я их — Мирошникова и нашу славную компашку — по дороге возле «Феникса» сгрузил. Вот сейчас умоюсь, малость себя в порядок приведу, переоденусь и тоже туда двину.

— Дви-НЕМ, — уточнил Купцов.

— Ну да, конечно. Двинем… Ладно, Лёнька, я в сортир — просраться и умыться, а ты пока… — Дмитрий порылся в сумке, достал покореженную видеокамеру и положил на стол Купцова. — Попробуй аккуратненько кассету достать и посмотреть: все ли там сохранилось?

— Однако! Вы чего с казенным имуществом сотворили?

— Это не мы. Это гаденыш Мирошников камеру разбил. Сука такая!.. В общем, будет очень печально, если сей эмоциональный вещдок не запустится.

Кассета с записью «интервью» Мирошникова, слава богу, запустилась. Ничего из ряда вон неожиданного «интервью» не содержало. За исключением, разумеется, концовки. Оч-чень была увлекательная концовка — так что Леонид посмотрел ее трижды. А потом и четвертый раз, в замедленном воспроизведении. Не потому, что режиссура или, например, операторская работа оказались хороши — отнюдь. Купцов пересмотрел эти исторические кадры исключительно потому, что те давали наглядное представление о технологии изготовления петрухинского «спецэффекта».

В кадре прекрасно угадывалась задняя часть салона «Фердинанда» и пока еще очно незнакомый Леониду мужик — Александр Мирошников. Он был без рубашки — крепкий, широкоплечий, с серебряным крестиком на цепочке. Горячо любимый напарник Купцова в кадре присутствовал в виде темного пятна в правой части экрана — это, как позже сообразил Леонид, было петрухинское плечо.

— Ну что, Саша, — спросил закадровый Димкин голос, — глупостей делать не будешь?

— Да уж теперь-то что? — ответил убийца и пожал мощными плечами.

— Это правильно, — согласился голос, после чего в кадре появилась узнаваемая рука Петрухина с ключиком от «браслетов». Мирошников протянул свои скованные конечности. Потом та же самая рука дала убийце прикурить, и тот с видимым удовольствием затянулся.

— Продолжим? — предложил закадровый голос.

— Продолжим, — ответил убийца и…

Огромный кулак вдруг резко надвинулся, занял весь экран, и в кадре мелькнула Димкина голова.

Кто-то неизвестный выкрикнул: «Сука!» — и картинка погасла.

Минут через двадцать в кабинет возвратился непосредственный участник хоум-видео. После обильных водных процедур заметно посвежевший телом, духом, но никак не лицом. Больше того — за прошедшее время оно сделалось еще страшнее.

— Ну как? Работает?

— Все в порядке, — успокоил Купцов. — Вещдок не пострадал.

— Отлично! Посмотрел?

— Да, прекрасное кинцо. Знаешь, у меня потом к тебе будет одна просьбишка.

— Какая?

— Перепиши персонально для меня последние кадры… секунд тридцать, больше не нужно. Я их каждый день буду смотреть перед сном. Чтобы засыпать в хорошем настроении… Сделаешь, Дима?

— Оно конечно: инвалида может обидеть каждый, — обиженно сказал Петрухин. — Плохой ты человек, инспектор Купцов. Черствый ты, бездушный… Я вот сейчас из-за травмы свистеть не могу… художественно, — Дмитрий и в самом деле предпринял попытку свистнуть. — Вот видишь?

— Э-э-э! Не свисти, а то двадцати штук не будет. Кстати, ты сегодня уже пил?

— Да у меня со вчерашнего дня коньячной росинки во рту не было! — оскорбился Петрухин.

И это было чистой правдой. Так как все взятые в дорогу алкозапасы в итоге были уничтожены Мирошниковым и «снимавшими стресс» бойцами-спортсменами.

— Отлично! Значит, в «Феникс» нас везешь ты!

— Хорошо устроился! Одни, понимаешь, кровь мешками проливают, а другие в это время… Слухай, Купчина, а у нас здесь случайно пожрать ничего нет?

— Не-а… Если хочешь, можем по дороге в какой-нибудь круглосуточный фастфуд зарулить… Хотя… — Леонид насмешливо покачал головой, — с твоей рожей в местах массового скопления людей сейчас лучше не показываться.

Мирошникова привезли в офис «Феникса». К слову, в этом не было никакой символики — просто больше оказалось некуда. Господин Безродный, коему по возвращении в Питер сразу отзвонился Зеленков, прознав о том, заорал в трубку как недорезанный: «Вы что — с ума сошли? Увозите его немедленно». Но здесь уже возмутился Котька. Дескать, «а куда? Куда прикажете? К вам домой или к господину Треплову?».

Возразить на это Безродному было нечего. В результате Мирошникова всю ночь продержали в каморке в недрах «Феникса».

Часикам к шести утра похмельный Саша, наконец, пришел в себя, но тотчас впал в глубочайшую депрессию. Судя по всему, он был абсолютно уверен, что его убьют. Когда к нему в каморку вошли Зеленков и решальщики, он так и спросил:

— Вы меня убьете?

— А зачем? — пожал плечами Дмитрий.

— Как «зачем»? — не понял убийца.

— Зачем нам тебя убивать? Ну объясни мне, Саша, зачем? Зачем мне вешать на себя мокруху с перспективой, пусть и слабой, получить срок? На хрена мне такие подвиги?