Прости… Иди сюда…

Я стянул с него остатки платья, пропустил руки под его подмышками и положил на маленькие упругие ягодицы.

Растаявший было Котенок вдруг высвободился и прошептал мне на ухо:

— Пошли в мою комнату, Линус… Я хочу хотя бы закончить все по-настоящему. Только подожди минуту, хорошо?

Он поцеловал меня и скрылся за дверью. Слышно было, как скрипнула дверь спальни на втором ярусе.

Я не спеша докурил сигарету, глядя на дотлевающие на косе простыни, потом кинул ее туда же и спустился на второй ярус. У меня было нехорошее предчувствие.

Дверь оказалась приоткрыта, я осторожно открыл ее. С пальне тоже царил полумрак — горело лишь несколько свечей, пахло каким-то невыносимо приторным ароматом — то ли духи, то ли благовония. На кровати лежал Котенок и пытался размазать по себе сливовое варенье из открытой банки. Он уже успел перепачкаться и перепачкать постель, варенье было даже на носу. Увидев меня, он попытался принять какую-то невообразимую позу. Я окаменел, так и не успев зайти. Наверно, в журнале описывался какой-то другой эффект, потому что Котенок удивленно взглянул на меня.

Остаток романтического вечера длился еще часа два. Сперва я отнес плачущего Котенка в ванную и тщательно отмыл от варенья, при этом он сидел, надув губы, и не разговаривал со мной.

— Малыш, — говорил я, — Романтика — это не та наука, которую надо учить по журналам и книгам. Она не в закате и уж тем более не в сливовом варенье. Она тут, в груди. В сердце, да… А средце у каждого из нас одно, его не пересоберешь по нарисованным чьими-то чужими руками чертежам. Романтика — это искусство находить красоту в том, что вокруг тебя.

— Тогда я понимаю, чего ты ее не любишь, — грустно сказал он, позволяя мне гладить его, — Во мне ее нет.

— Не говори глупостей, — поморщился я.

— Кто я для тебя? Я ничего не понимаю в том, что понимаешь ты, я глупый варвар, который свалился тебе на голову и наделал неприятностей. Правда ведь?

— Перестань. Смотри, еще варенье за ухом…

— У тебя будут другие, гораздо красивее и умнее меня. Не спорь! Я знаю. Зачем тебе такой безнадежный дурак, как я?

— Мы с тобой оба безнадежные. Может, поэтому так все и получилось.

— Если бы не я, все было бы легче.

— Котенок… — я стал серьезен, — Не говори так.

— Я хочу курить. Дай мне сигарету.

— Тебе не понравится.

— Ну и что.

Я дал ему сигарету, Котенок неумело раскурил ее, в каждом его движении я узнавал свои жесты, стал делать быстрые мелкие затяжки. Глаза у него сразу же покраснели, но сигарету он не бросил. Пришлось отобрать ее у него, выкинуть в утилизатор. Котенок не сопротивлялся, он сидел, облакотившись на меня, безжизненный как кукла, с мертвыми глазами, которые напоминали уже не изумруд, а мутное бутылочное стекло.

Я повернул его лицо к себе.

— Через шесть дней будет корабль.

Лицо исказилось.

— Я не считал дней, Линус. Теперь буду знать.

— Не тот корабль. Герханский.

— Какая разница?

— Корабль герханского флота.

Котенок встрепенулся. В глазах что-то проскочило, но смутно, как будто он начинал понимать, но все еще боялся поверить.

— Не имперский?

— Нет. Герхан не выдает герханцев и их близких имперскому суду, это одна из древнейших привелегий. Если мы доберемся до Герхана, там до нас уже никто не дотянется. У нас есть шанс, Котенок. И мы с тобой будем дураками, если им не воспользуемся.

— Но ведь…

— По старому еще межпланетному кодексу любой герханский корабль — территория Герхана, нарушение ее или захват приравнивается к захвату нашей земли. Ни одна из имперских шишек не пойдет на такое, тем более без с специальных инструкций. Нам надо только подняться на борт — и все. У нас будет статус неприкосновенных.

— И все… — повторил он как эхо, — Но ведь он может не успеть!

— Герханские корабли быстрее имперских, один из них как раз проходил не так далеко от нас. Обычный межсистемник-транспорт, но нам этого хватит. Имперский курьер будет только через восемь дней, мы успеем.

— Но если они успеют раньше?

— Император не прощает дезертиров и тех, кто укрывает военных преступников, — сказал я, — Меня будет ждать трибунал. Учитывая мои предыдущие заслуги… Они потребуют высшей меры, я думаю. Все это глупости, не думай…

Котенок не стал спрашивать, кто такие «они».

— Герханцы так легко согласились нас спасти?

— Это герханцы, что тут еще сказать. Я уже говорил тебе, какие у нас отношения с остальной Империей.

— А если они опаздают?

— Тогда все. И тебе и мне. Все переговоры, которые я веду через станции связи, прослушиваются, думаю, там, — я ткнул пальцем в потолок, — Уже все в курсе.

— Я боюсь, Линус.

— Я тоже. И еще как. Кажется, я так не боялся ни разу в жизни. Раньше я мог притворяться, что жизнь — это такая большая и не всегда понятная игра, в котором все зависит от того, насколько крепко ты будешь удерживать собственную фишку. А теперь мне страшно, Котенок.

Он удивленно посмотрел на меня. Наверно, тот граф ван-Ворт, которого, как он думает, он знал, не мог испытывать страх.

— Просто я понимаю, что это последняя часть игры. И никакой переигровки не будет. Теперь все решается даже не нами.

— Зато мне не так страшно, когда ты рядом. Правда. Мне почему-то кажется, что с тобой я всегда буду в безопасности. Честно-честно. Как будто я нашел ту часть меня, которой мне не хватало всю жизнь и теперь, когда искать больше нечего, я чувствую, что все получится.

— Ты же сам говорил, что не любишь, когда счастья слишком много?..

— А теперь мне хочется попробовать. Проверить, как много его может быть.

— Значит?..

— Я не уйду, — кивнул он и с нежностью посмотрел на меня, — Я не убью себя. Если… Если все получится.

Мне захотелось поцеловать его, крепко, горячо, до боли. Котенок засмеялся и поцеловал меня сам. Нам потребовалось много времени чтобы отпустить друг друга.

— Это лучшая весна в моей жизни, — сказал тогда я, — Нет. Не лучшая. Лучшая еще будет впереди.

— Конечно, — уверенно согласился он, — Я тоже так думаю.

Не слишком ли уверено?

— Мы с тобой два самых больших сумасшедших в этой части Галактики. А то и во всей.

— У меня все еще такое чувство, что мы обманываем судьбу, — сказал вдруг Котенок. Его голос изменился, стал холоднее, — Вот это пугает меня на самом деле сильнее всего, Линус ван-Ворт.

Он ни разу не называл меня полным именем. Ни разу, черт возьми.

В мозгу тут же проклюнулась ледяная, такая же, как его голос, жилка. И запульсировала беспокойно.

— Все эти разговоры про судьбу — пустой вздор, крошка.

— Так не должно было случится, — продолжил он, — У нас не было на это права. Мы оба должны были умереть — ты когда умер Элейни, я — рядом с этой планетой, когда сгорел мой корабль. И у нас не было права на счастье, мы вырвали его сами, хотя никто никогда не поверил бы, что герханец и кайхиттен могут быть счастливы вместе.

Судьба не то готовила для нас. Меня ждал тюремный корабль, тебя…

— Сумасшествие. Постепенное выживание из ума на заброшенном маяке.

— Да. А мы, получив свой кусочек счастья, и тот незаслуженный, решили, что мы можем больше. Судьба такого не любит, Линус.

Ему было шестнадцать лет, этому мальчишке, но когда он говорил про судьбу, я слушал его и не решался перебить.

Не мог.

Но он внезапно сменил тему.

— Что будет потом, Линус?

— Что ты имеешь в виду?

— На Герхане. Ты говорил, что не мог там оставаться. У тебя нет больше друзей. Отец…

— У меня достаточно денег чтобы купить небольшой планетоид в той части Галактики, где еще не слышали про

Империю, — улыбнулся я, — Может, я и не очень богат, но кое на что нам с тобой хватит. Можно купить маленькую космическую яхту и путешествовать. При том условии, что мы будем держаться подальше от границ, конечно. Кроме того, после всего этого я формально все еще остаюсь наследником рода ван-Ворт, а это тоже не так уж и мало.