Что ж, Бенедикт здоров, полон сил и имеет большое наследство. Это данность, изменить которую не во власти Себастьяна. К тому же не Бенедикт прострелил ему колено и скупил его владения за гроши.

Но Абигайль… Себастьян сомневался, что примет потерю Абигайль с таким же философским спокойствием. Хотя, если честно, она ему не принадлежала, и они не давали друг другу никаких обещаний.

При каждом шаге коробочка с камеей ударяла Вейна по бедру, ухудшая его и без того скверное настроение. А на что он рассчитывал? Он ничего не обещал Абигайль – пусть даже только потому, что ему нечего ей обещать. Проклятая гордость не позволила ему признаться Абигайль в своих чувствах, и вот теперь она решила поискать кого-нибудь другого. Кто может упрекнуть ее?

Себастьян свернул с тропинки и пошел через лес, стегая тростью листья папоротника, разросшегося на пути. Ему хотелось кого-нибудь избить, чтобы дать выход собственной досаде, и он сознательно причинял себе боль, зарываясь каблуками в почву, словно хотел наказать свое колено за слабость и увечность. Это стоило ему того, что он упал. В попытке сохранить равновесие Вейн поскользнулся, ступив на толстый ковер листьев, сухих сверху и влажных внизу. В мгновение ока он съехал по склону, приземлившись на кучу обнажившейся лесной почвы.

Несколько мгновений он просто сидел, оглушенный ударами собственного сердца. Конечно, это был не первый раз, когда он падал, но за последнее время это случилось впервые. Обычно Себастьян обращал больше внимания на то, куда ступает. Если бы он не позволил эмоциям взять верх над его обычной осторожностью…

Это из осторожности Вейн пытался избегать Абигайль. И, хотя он не устоял перед соблазном поцеловать ее, осторожность удержала его от признания, прежде чем он уехал. Если бы Себастьян проигнорировал сегодня настойчивый оклик Пенелопы, то, возможно, не блуждал бы сейчас по лесу. Он шел бы с Абигайль под руку, рассказывая ей о Бристоле, дядином наследстве, и, возможно, даже сделал бы ей предложение.

Вздохнув, Себастьян ощупал больное колено. Затем, покряхтывая, поднялся с земли и взялся за трость, прежде чем опереться на левую ногу. Сделав несколько осторожных шагов, он пришел к выводу, что колену не стало хуже, чем до падения. Не считая мокрого зада, он легко отделался.

Внезапная мысль заставила его потянуться к карману. Коробочка помялась, но, развязав ленточку и открыв ее, он убедился, что камея выглядит точно так же, как раньше: изящный профиль очаровательной дамы, вырезанный из слоновой кости, на светло-голубом фоне. Он помедлил, пройдясь пальцем по золотой оправе.

Нет, не осторожность сдерживает его в отношениях с Абигайль. Это страх. Он не нанес ей визита, несмотря на приглашение, потому что боялся, что она сочтет его недостойным себя. Он не рассказал ей о цели своей поездки в Бристоль, потому что боялся, что новости окажутся не такими хорошими, как он надеялся. Он не признался, что любит ее, потому что боялся открыть свое сердце, хотя Абигайль была последним человеком на свете, кто посмеялся бы над ним. Все, что он сделал и не сделал, было следствием страха.

Себастьян знал, что это такое. Он помнил, как лежал в импровизированном армейском госпитале, боясь заснуть и никогда не проснуться. Он помнил, как водворял отца в его спальню, содрогаясь от его хриплых криков, опасаясь, что тот умрет ночью, и одновременно – что он переживет ее. Он помнил, как не знал, чем оплатить счета и закладные, сходя с ума от ужаса, что лишится последнего, чем еще владеет. Все эти испытания на стойкость духа он пережил и преодолел.

Меньшее наследство не сделало бы Вейна менее достойным в глазах Абигайль, а любое улучшение его положения могло только помочь. Она уже знает о его изувеченном колене. Ей известно, что он собой представляет. И тем не менее она приняла его.

Себастьян сжал камею в руке, сомкнув губы в твердую линию. Он вел себя как последний идиот. Если ему нужна Абигайль, ему придется завоевать ее. Каждая девушка заслуживает, чтобы за ней ухаживали, искали ее общества, заставляли чувствовать себя желанной. Из-за своего упрямства и гордости он усложнил себе задачу, но это не изменило непреложных обстоятельств, запечатленных в его сердце и сознании: он желает Абигайль Уэстон. Он нуждается в ней. Он любит ее!

И если ему придется за нее бороться, он будет бороться до последнего вздоха.

К следующему утру Абигайль решила для себя две вещи. Если лорд Атертон приедет с визитом, она откажется принимать его, сославшись на головную боль. В этом была доля правды, поскольку в голове у нее царил сумбур. Она так и не определилась, как относиться к знакам внимания виконта. Ее родители были в восторге от его посещений, а он был всем, о чем только можно мечтать. Кто знает, как все обернулось бы, не встреть она мистера Вейна раньше?

Но она его встретила и даже, кажется, влюбилась в него. Этот факт имел прямое отношение к следующему решению Абигайль. Если Себастьян явится, она с ним увидится, но известит его о головной боли, чтобы воспользоваться этим оправданием в любой момент. Если придет, чтобы объяснить, почему пребывал в таком угрюмом настроении, она выслушает его. Впрочем, учитывая стойкое нежелание Себастьяна наносить ей визиты, Абигайль полагала, что у нее еще будет время поразмыслить над вторым решением.

Она положила «Айвенго» на прикроватную тумбочку рядом с «Детьми аббатства» и задумалась, глядя на них. «Айвенго», захватывающая история о любви и рыцарской чести, относилась к числу ее любимых книг. К тому же это было великолепное издание в кожаном переплете с золотым тиснением. «Дети аббатства» были старой книгой, пахнущей пылью, а само повествование – немного наивным.

Тем не менее… Абигайль прошлась пальцем по корешку последней. Для лорда Атертона покупка «Айвенго» была минутной причудой. Он слышал, как она сказала, что ей нравится эта книга, и решил доставить ей удовольствие. Этот жест ничего для него не значил, кроме повода произвести на нее впечатление. Тогда как «Дети аббатства» принадлежали матери Себастьяна. Даже если он – как она подозревала – подарил книгу отчасти потому, что не мог позволить себе другой подарок, не говоря уже о таком роскошном, как «Айвенго», эта вещь имела для него особое значение. Вряд ли он стал бы хранить ее все эти годы без всякой причины. Это было издание «Минерва пресс» в дешевой обложке и не бог весть какое достижение в области литературы. Но именно это указывало на определенную глубину чувств Себастьяна, как и его хлопоты по обустройству грота. Абигайль отказывалась верить, что он расчистил вход, принес ковер с подушками и фонари, проделав немалый путь по лесу, по какой-либо иной причине. И все это, даже не зная, придет ли она туда!

Она не была в гроте с того дня, как они с Себастьяном лежали на ковре, созерцая русалку. Абигайль перевернулась на спину, глядя на гладко оштукатуренный потолок своей спальни. Можно себе представить, как поразились бы ее родители, попроси она сделать на нем фреску…

Раздался стук в дверь.

– К вам посетитель, – сообщил Томсон, когда Абигайль появилась на пороге комнаты. – Мистер Вейн.

Так, так. Какой сюрприз!

– Проводите его в гостиную, – сказала она. – Я сейчас спущусь.

Ей понадобилась минута, чтобы собраться с мыслями и сойти по лестнице. Себастьян стоял спиной к ней, глядя в окно. В его позе чувствовалось напряжение.

– Мистер Вейн. – Абигайль присела в реверансе.

Он резко обернулся, словно застигнутый врасплох, и устремил на нее взгляд, полный такого восторга и тоски одновременно, что сердце Абигайль забилось неровно.

Себастьян поклонился, а когда поднял голову, его лицо снова приняло сдержанное и непроницаемое выражение.

– Мисс Уэстон.

– Вы не присядете? – Абигайль сделала жест в сторону дивана.

Он помедлил в нерешительности.

– Может, лучше прогуляемся в парке? Как бы ни было приятно беседовать с вашей матушкой и сестрой, то, что я хочу сказать сегодня, предназначено только вам.