Но Феофан не имел поводов роптать в эпоху «бироновщины». Государством правили «эмиссарии диавольские», как выразился архимандрит Кирилл Флоринский уже после восшествия на престол Елизаветы Петровны [501], в Синоде же до самой своей смерти в 1736 г. неограниченно властвовал Феофан. Возражать ему не осмеливался никто. После «феофановщины» и под впечатлением все более усиливавшегося преследования православия Святейший Синод был готов беспрекословно выполнить любой приказ свыше, ибо над каждым епископом постоянно витала угроза попасть в сети Тайной канцелярии. Новгородский архиепископ Амвросий Юшкевич, член Святейшего Синода с 1734 г., говорил в своей проповеди 18 ноября 1740 г.: «На благочестие и веру нашу православную наступили; но таким образом и претекстом, будто они не веру, а непотребное и весьма вредительное христианству суеверие искореняют. О, коль многое множество под таким притвором людей духовных — а наипаче ученых — истребили, монахов порасстригали и перемучили!.. Коль многие тысячи людей благочестивых… в Тайную похищали… кровь невинную потоками проливали!» Аналогично высказывался в 1742 г. о преследованиях духовенства архимандрит Димитрий Сеченов и добавлял: «Так устрашили, что уже и самые пастыри, самые проповедники слова Божия, молчали и уст не смели о благочестии отверзти» [502].

При императрице Анне страной управляли иноверцы, не имевшие никакого представления о православии и считавшие православные обряды суеверием. Да и впоследствии ни Петр III, ни Екатерина II не понимали и не хотели понимать обрядовой стороны православия. Виною тому были не только их религиозные взгляды, но и «Духовный регламент», в котором Феофан Прокопович, с одобрения Петра I, позволил себе многочисленные выпады против церковных обрядов. Поэтому неудивительно, что, например, барон А. И. Остерман видел в соответствии с «Регламентом», в антиобрядовой церковной политике борьбу с суевериями. В своей памятной записке к регентше Анне Леопольдовне он писал: Вы «никогда не погрешите, когда в делах веры соблаговолите всех Ваших определений полагать основанием публикованный блаженной памяти императором Петром Великим «Духовный регламент» и пещись об исполнении оного» [503].

В первые месяцы своего правления императрица Анна была так занята укреплением своего личного положения в борьбе с верховниками, что проявляла сдержанность в делах церковных. Ее манифест от 17 марта 1730 г. обещал консервативный поворот: все должно быть так, «как прежде сего, при Их Величестве деде и отце нашем было», т. е. не при дяде Петре I, а при царях Алексее Михайловиче и Иоанне Алексеевиче [504]. В манифесте говорилось о «защищении» православия и об обязанности Святейшего Синода заботиться о том, чтобы верующие «предания, от Церкви святой узаконенные, со тщанием и благоговением исполняли». Такой консерватизм даже побудил известного противника петровских реформ, бывшего управляющего Государственной типографией М. П. Аврамова направить императрице в 1730 г. докладную записку под названием: «О должности, как Ее Императорскому Величеству управлять христианскою боговрученною Ее Величеству Церковью». В записке читаем: «Для самосущаго и глубочайшаго Вашего Величества пред Спасателем Богом смирения, потребно быти в России паки святейшему патриарху… Во всем с ним, патриархом, о полезном правлении духовенства российскаго сноситься и о лучшей пользе промышлять, чтобы оное духовенство в древние ввесть благочиние и доброе благосостояние. И все гражданские уставы и указы обретающиеся с ним рассмотреть прилежно, — согласны ли они с законом Божиим и церковными святых отец уставами, такожде и с преданиями церковными, и буде которые не согласны, их бы отставить, а впредь узаконять в согласии Божьяго закона и церковного разума» [505]. Однако церковная политика новой императрицы пошла в совершенно ином направлении. Противникам Феофана, надеявшимся вернуть Церковь к допетровским временам, очень скоро пришлось почувствовать на себе его жесткую руку.

20 мая 1730 г. последовал высочайший указ Святейшему Синоду, положивший начало новой церковной политике. Святейшему Синоду ввиду малого количества его членов (кроме Феофана в нем заседали только три епископа: Георгий Дашков, Игнатий Смола и Феофилакт Лопатинский) было предписано «взять в прибавок из духовных персон, которые есть ныне в Москве, шесть персон, людей к тому достойных, и прилежно стараться по вышеписанному указу учинить, дабы в настоящих делах непорядку и остановки не было». Синод избрал восьмерых, и 21 июля 1730 г. новый состав был обнародован. В Синод вошли: сам Феофан, Крутицкий архиепископ Леонид, Нижегородский архиепископ Питирим, Суздальский епископ Иоаким, три архимандрита и два протоиерея [506]. Трем противникам Феофана пришлось вернуться в свои епархии. Святейший Синод в своем новом составе был послушным орудием Феофана, и теперь для Феофана наступил период мщения, потому что иначе назвать его деятельность того времени нельзя. Обер–прокуроров, которые могли бы противостоять Феофану во время правления Анны, не было. «Феофан всеми силами души вдался в этот водоворот, — пишет его биограф И. Чистович, — и кружился в нем до самой смерти. Сколько людей погубил он совершенно напрасно, измучил, сжег медленным огнем пытки и заточения — без всякого сострадания и сожаления!» Торжеству Феофана весьма способствовали его хорошие отношения с Бироном [507].

Первой жертвой Феофана стал Воронежский епископ Лев Юрлов. Последний знал о связанных с престолонаследием планах старомосковской партии, но не имел точных сведений о положении дел в столице в критические дни накануне и во время воцарения Анны Иоанновны. Хотя городские власти были извещены о ее вступлении на престол, епископ вплоть до получения им распоряжения Синода молился во время богослужения за императрицу Евдокию, престолонаследницу Елизавету и остальных царевен, не вознося благодарственного молебна по случаю воцарения Анны. На основании донесения гражданских властей Святейший Синод должен был произвести расследование, которое, однако, усилиями единомышленников Льва Юрлова Георгия Дашкова и Игнатия Смолы было затянуто до поступления подробного отчета от самого Воронежского архиерея. После реорганизации Синода Лев Юрлов был вызван для объяснений и сознался в том, что надеялся на поддержку со стороны Георгия и Игнатия, после чего были привлечены к ответу и оба последние. Лев поначалу был переведен в Астрахань (8 июля 1730 г.), но, так как дело еще не было закончено, ему не позволили отправиться в новую епархию. Вскоре, 2 октября, он был смещен, а 3 декабря лишен сана и сослан с именем Лаврентий в Крестный монастырь Архангельской губернии. 25 декабря потерял епископский сан и Игнатий Смола, сосланный сперва в Спасо–Каменный, а потом — в Свияжский монастырь, где его дружески принял Казанский митрополит Сильвестр Холмский; оттуда Игнатия перевели в Корельский монастырь (30 декабря 1731 г.). Георгий Дашков по извержении из епископского сана отправился простым монахом в Спасо–Каменный монастырь (28 декабря 1730 г.) [508]. Митрополит Сильвестр Холмский, встретивший осужденного Игнатия Смолу как архиерея, был подвергнут допросу. Мстительный Феофан не преминул напомнить и о других проступках митрополита, например — о его неуважительных высказываниях о Екатерине I. Сильвестр лишился епископского сана и как простой монах в 1732 г. был заключен в Выборгскую крепость. Вологодский епископ Афанасий получил от Синода строгий выговор за то, что позволил Георгию Дашкову некоторые послабления. Киевскому архиепископу Варлааму Ванатовичу (1722–1730) Феофан не мог простить издания книги Стефана Яворского «Камень веры», равно как и того факта, что в окружении архиепископа слишком часто вспоминали о лютеранстве Феофана. Придравшись к запозданию с благодарственным молебном на восшествие на престол Анны Иоанновны, Святейший Синод лишил Варлаама епископского сана и сослал его в Белозерский монастырь [509]. Следующей жертвой Феофана стал Маркелл Родышевский, который был удален в монастырь, но и оттуда продолжал рассылать свои «тетради» с обвинениями Феофана в ереси. В этом Маркеллу помогали упомянутый выше Аврамов и некий монах Иона. В народе ходили слухи, что «еретик» Феофан преследует Маркелла за его православную веру. Аврамов имел связь с архимандритом Платоном Малиновским, членом Святейшего Синода, с которым устроил Маркеллу тайное свидание. В начале 1731 г. Феофан представил в Тайную канцелярию донос на Маркелла и его единомышленников, обвиняя их в государственной измене, так как они–де поносили немцев и лютеранскую веру, критиковали «Духовный регламент», выказывая тем самым неуважение к существующим государственным законам. Розыск в Тайной канцелярии закончился тем, что в 1732 г. Маркелл был сослан в Кириллов Белозерский монастырь, Аврамов — в Иверский, а Иона — в Валаамский. Архимандриту Платону удалось пока оправдаться [510]. После этого Феофан затеял дело против иеромонаха Иосифа Решилова, которое позволило ему покончить со своим старым врагом — Феофилактом Лопатинским. Иосиф Решилов был одним из тех авантюристов в рясе, какие нередко встречались в XVIII столетии. Вскоре после осуждения Маркелла и его приверженцев стали появляться новые памфлеты на Феофана, по содержанию весьма схожие с писаниями Маркелла. Феофан был уверен, что их автором был Решилов, и сообщил об этом в Тайную канцелярию. И снова дело было представлено им как чисто политическое преступление. Подозреваемый был арестован и выдал Тайной канцелярии всех, с кем так или иначе держал связь, в том числе и Феофилакта Лопатинского. Он не скупился на показания, и многочисленные новые аресты привели к новым доносам. В 1733 г. обнаружилось сочинение с хульными речами против императрицы Анны. По всей России было схвачено множество народу, свезено в застенки Тайной канцелярии и подвергнуто пытке. В то же время по монастырям продолжали находить сочинения против Феофана. Вместе с некоторыми мирянами из аристократов в 1734 г. был арестован и архимандрит Платон Малиновский, которого пытали, лишили членства в Святейшем Синоде и после длительного заключения в 1738 г. сослали на Камчатку. Был задержан и Феофилакт, но 5 марта 1734 г. после допроса до поры отпущен назад в Тверь. Однако уже в апреле следующего года он вновь оказался перед судьями Тайной канцелярии. 8 сентября 1736 г. скончался Феофан Прокопович. Между тем было обнаружено так много очагов тайной оппозиции немецкому засилью, что дело продолжилось, но уже как чисто политическое. В ходе расследования всплыло даже имя престолонаследницы Елизаветы, высоко почитавшейся среди духовенства. После трехлетнего предварительного заключения Феофилакт Лопатинский, последний противник Феофана в богословских спорах, был 13 декабря 1738 г. по повелению императрицы лишен епископского сана и заточен в Выборгскую крепость. Оговорившего его Решилова расстригли и сослали в один из монастырей. 31 декабря 1740 г. регентша Анна Леопольдовна освободила Феофилакта из крепости и восстановила его в прежнем сане. Вскоре после этого, 6 мая 1741 г., он скончался [511]. В царствование Анны Иоанновны высшее духовенство подвергалось преследованию по самым мелочным поводам и число смещенных епископов постоянно росло [512]. Редели и ряды приходского духовенства, монастыри пустели (вследствие так называемых разборов). 1 сентября 1737 г. вышел указ, призывавший на военную службу всех пригодных к ней церковных причетников от 15 до 40 лет, освобождались только священники и дьяконы. Монахи убегали из монастырей [513]. Поскольку состав Святейшего Синода не пополнялся, высшее церковное управление замерло; так, в 1738 г. в Синоде заседал один единственный епископ, а зачастую решения вообще принимались только двумя синодальными архимандритами и одним протоиереем. В 1740 г. член Святейшего Синода Вологодский епископ Амвросий Юшкевич был назначен архиепископом Новгородским и одновременно — председательствующим в Святейшем Синоде [514].