Все эти высказывания недвусмысленно очерчивают значение обер–прокурора во внутренней церковной политике государства. Однако его власть сказывалась и во внешней политике, например в отношениях Русской Церкви с православными Церквами Востока. В так называемом восточном вопросе обер–прокурор действовал, целиком и полностью исходя из внешнеполитических интересов государства. Князь Г. Н. Трубецкой как дипломат, сам занимавшийся Востоком, по своим славянофильским убеждениям был мало склонен одобрять подчинение Церкви государству; взгляды его на этот счет вполне совпадали с только что приведенным мнением епископа Никодима Казанцева. Тщательно исследовав отношения между Русской Церковью и Вселенским патриархатом в середине XIX в., он признал, что обер–прокурор стоял на страже, чтобы защищать чисто внешние интересы Русской Церкви, насколько они совпадали с интересами Российского государства. Обер–прокурор был вынужден подчиняться распоряжениям Министерства иностранных дел, даже если речь шла о чисто религиозных связях Русской Церкви с Восточными патриархами [480].

а) После внезапной кончины Петра I (28 января 1725 г.) наступил период внутренних неурядиц, продолжавшийся несколько десятилетий [481]. «Россия пережила несколько дворцовых переворотов; у власти стояли иногда люди, чуждые стране, по своим эгоистическим склонностям не достойные власти. Причины, обусловившие эту эпоху переворотов и временщиков, коренились, с одной стороны, в состоянии царской семьи, а с другой — в особенностях той среды, которая управляла делами… Как бы то ни было, состояние царствующего дома делало престолонаследие случайным и открывало широкую дорогу для всякого рода посторонних влияний на порядок преемства престола. Посторонние влияния особенно процветали благодаря тому, что на престоле были или женщины, или малолетние государи, — условия, благоприятные для развития фаворитизма и личных влияний при дворе и государстве» [482]. Эти события не могли не затронуть также Святейший Синод и церковную иерархию. Среди епископов были и сторонники, и противники петровской церковной реформы, которые становились на ту или иную сторону в борьбе придворных партий и фаворитов в зависимости от церковной политики последних. Введенная Петром I коллегиальная система церковного управления была чрезвычайно непопулярна среди иерархов. Даже сам автор «Духовного регламента» Феофан Прокопович, движимый властолюбием, поддался после смерти Петра I искушению полностью отречься от принципа коллегиальности, который он прежде отстаивал. Подавлявшиеся при жизни царя страсти и антипатии теперь вырвались наружу и при дворе, и в церковной иерархии, сделавшись главными мотивами действий в том числе и членов Святейшего Синода. Назначение в Синод стало прямо зависеть от отношений с тем или иным фаворитом. Оно обусловливалось также часто менявшимися взглядами монархов на роль духовенства в укреплении монаршей власти. Историк XVIII в. сталкивается с ярко выраженной церковной политикой императорской власти. Православная Церковь даже в положении государственного учреждения продолжала пользоваться огромным влиянием в обществе, которым никак нельзя было пренебрегать — тем более в весьма зыбких условиях постоянных перемен на престоле. Разумеется, характер церковной политики государей в большой мере зависел от их личной религиозности и духовного развития. Если Анна Иоанновна в силу своей ограниченности была уверена, что может чинить откровенные беззакония и насилия по отношению к Церкви, то Екатерина II умела осуществлять свои церковно–политические планы умно и дипломатично. Но результат в обоих случаях оказывался одним и тем же: государство приобретало все новые возможности манипулировать Церковью, превращая ее в свою прислужницу. В связи с этим следует принять во внимание, что за 37 лет после кончины Петра I до воцарения Екатерины II престол переходил из одних рук в другие не менее шести раз.

Ожидавшейся всеми перемены в церковно–политической ситуации при вступлении на престол дочери Петра I Елизаветы (1741–1761) не произошло. Церковная политика совершенно чуждого православию Петра III вызывала среди духовенства и верующих недоумение и беспокойство. И только когда кормило правления попало в умелые руки Екатерины II, государственная политика в отношении Церкви стабилизировалась. После смерти императрицы церковно–политическая система продолжала развиваться в намеченном ею направлении и в начале правления Александра I получила окончательное завершение в ходе общей реорганизации высших государственных органов. Воздействие церковной политики государства на Святейший Синод и церковную иерархию заслуживает подробного рассмотрения.

б) Еще при жизни Петра I внутри Святейшего Синода стали обнаруживаться противоречия. Неприязненные отношения между Феофаном Прокоповичем и Стефаном Яворским были вызваны их богословскими разногласиями. Советник Святейшего Синода архимандрит Феофилакт Лопатинский был близок со Стефаном Яворским и разделял его богословские воззрения. После смерти Стефана Яворского Петр I не стал назначать нового президента Синода, так что все дела вел вице–президент Феодосий Яновский, архиепископ Новгородский, — хотя скорее pro forma, чем de facto. Фактически наиболее влиятельный член Святейшего Синода — Феофан, принадлежавший к окружению Петра I, находился в остром конфликте со своим не менее властолюбивым, чем он сам, соперником Феодосием. Став епископом сравнительно поздно, Феодосий вел себя деспотично, расходовал церковные средства на свои личные потребности, окружив себя роскошью, резко критиковал умаление роли епископов и петровские указы о церковных вотчинах. Духовенство своей епархии он заставил принести присягу себе лично как архиерею. Когда по вступлении на престол Екатерины I при дворе стали раздаваться критические голоса против реформ Петра, Феодосий решил, что наступило время для решающего удара по своему сопернику, Феофану, и в Святейшем Синоде начался период непрекращавшихся интриг. Опираясь на консервативные настроения в иерархии, придворных кругах и правительстве, он использовал для нападок на Феофана иеромонаха Савватия, который сообщил Синоду, что в Псково–Печерском монастыре в небрежении хранятся иконы без серебряных окладов. Донос по такому в сущности пустячному поводу мог, однако, весьма повредить Феофану как епархиальному архиерею, поскольку его отношение к иконам уже давно возбуждало подозрения. Но обвинение в «ереси» рухнуло, как только выяснилось, что относительно икон распорядился архимандрит Маркелл Родышевский, судья псковского архиерейского дома. Феофан же, этот «типический наемник и авантюрист», хотя и «умный и ученый», жестоко отомстил своему сопернику, совершенно уничтожив его [483]. Князь М. Щербатов считал, что Феофан «был совершенно ослеплен тщеславием» и что его трактат «Правда воли монаршей» является «памятником лести и подобострастия» [484]. Феофану удалось не только опровергнуть выдвинутые против него Феодосием обвинения; в своем защитительном письме он дал подробное перечисление вышеназванных злоупотреблений Феодосия как епархиального архиерея, особо упомянув о его отрицательных высказываниях в адрес царствующей императрицы и ее фаворита А. Д. Меншикова. 27 апреля 1725 г. Феодосий был арестован. Когда против него начался процесс, то оказалось, что из–за его высокомерия у Феодосия не осталось друзей в Святейшем Синоде. 11 мая 1725 г. по указу императрицы он был сослан в Корельский монастырь, а 2 сентября этого же года последовал указ Святейшего Синода о лишении его епископского и священнического сана; 5 февраля 1726 г. Феодосий скончался в монастыре простым «чернецом Федосом» [485].