Иеромонах Илиодор Труфанов приобрел популярность своими проповедями в Царицыне (1910–1911). Это был фанатик, нападавший на интеллигенцию, евреев и Государственную думу, возвеличивавший самодержавие и вызвавший волнения в народе. Столыпин решил вмешаться, и по инициативе обер–прокурора Лукьянова Святейший Синод постановил удалить Илиодора из царицынского монастыря. Илиодор пренебрег этим распоряжением, которое в конце концов в результате заступничества Распутина, поддерживавшего с Илиодором хорошие отношения, было отменено государем. Илиодор пользовался также покровительством своего епархиального архиерея Гермогена Долганова. Месть Распутина вскоре настигла строптивого обер–прокурора: он был отставлен от должности. Его преемником оказался ставленник Распутина В. К. Саблер. В воспоминаниях Евлогия приводится много подробностей этого печального дела, которое дискредитировало в глазах верующих Святейший Синод и церковное управление [752]. В конце 1911 г. Илиодор и Гермоген рассорились с Распутиным и требовали от него изменить свой порочный образ жизни, а Гермоген, в то время член Святейшего Синода, даже публично предал Распутина анафеме. Но Распутин оказался сильнее: 30 ноября 1911 г. Илиодор по распоряжению обер–прокурора был отставлен от должности, а Гермоген был отпущен из Синода, несмотря на то что срок сессии еще не закончился. Гермоген отказался повиноваться и подал жалобу на Святейший Синод императору, который, однако, повелел епископу удалиться в один из западнорусских монастырей. В Саратовской епархии Гермогена Саблер устроил ревизию, которая якобы обнаружила там упущения, но это не могло обмануть общественное мнение: все понимали, что причиной наказания Гермогена послужили разногласия с Распутиным. Гермоген потерял кафедру и оставался в месте своей ссылки до 1917 г. К этим событиям, за которыми, несмотря на предпринятые цензурою меры, взволнованно следило общество, не раз обращалась и Государственная дума; так, крайне правые депутаты В. В. Шульгин и В. М. Пуришкевич с глубокой озабоченностью указывали на то, что церковная политика обер–прокурора подрывает авторитет монарха. Умеренные правые также резко нападали на Саблера [753]. Но, несмотря на все это, его положение при государе оставалось прежним, по всеобщему убеждению благодаря протекции Распутина.

2 ноября 1912 г. умер митрополит Антоний Вадковский. Его место занял митрополит Владимир Богоявленский, который в первое время смог утвердиться в этой должности вопреки своим натянутым отношениям с Саблером и Распутиным, так как начавшаяся война отодвинула церковные вопросы на задний план. В июне 1915 г. в связи с изменениями в Совете министров, Саблер был отставлен и обер–прокурором назначен А. Д. Самарин. Умеренный консерватор, Самарин считал своим долгом начать борьбу с Распутиным. Из переписки царя с царицей видно, как под влиянием Распутина Александра Федоровна настаивала на отставке Самарина, которой в конце концов и добилась осенью 1915 г. Его преемники А. Н. Волжин и Н. П. Раев находились под сильным давлением со стороны распутинской группировки, которая влияла даже на назначения епископов. Еще в 1912–1914 гг. при Саблере некоторые протеже Распутина стали епископами и членами Святейшего Синода [754]. Теперь же, 23 ноября 1915 г., митрополит Владимир оказался переведен в Киев, а на Петербургскую епархию был назначен Владикавказский архиепископ Питирим Окнов, которому покровительствовал Распутин. По настоянию Распутина Московским митрополитом был поставлен престарелый Макарий Невский, а епископом Тобольским — Варнава Накропин; членом Святейшего Синода стал Никон Рождественский, в своих проповедях выступавший за неограниченное самодержавие. Все трое не имели высшего образования, и при дворе ими восхищались за их простоту [755].

Церковная политика двух последних военных лет зависела от перемещений в Совете министров, демонстрировавших полную несостоятельность и бессилие монарха. Под влиянием своей супруги, которая как могла укрепляла в нем и без того свойственное государю представление о религиозной сущности самодержавия, Николай II упорно отказывался от сотрудничества с органами земства. В связи с растущей оппозицией правительству в целом депутаты различных партий Государственной думы все сильнее критиковали бесцельность и бессистемность его церковной политики, все громче звучали требования радикальных реформ. Обсуждение бюджета Святейшего Синода на 1916 г. стало поводом для депутатов от духовенства всех фракций настаивать на том, что «нужно раскрепостить Церковь, освободить Церковь от всех внешних посторонних неответственных влияний… Церковь не должна быть только орудием в руках государства» [756].

Это напоминание о данном десять лет назад, но так и не исполненном обещании созвать Всероссийский Поместный Собор не было услышано. Поместный Собор смог собраться только после революции 1917 г. Он открыл новую, чрезвычайно сложную эпоху в истории многострадальной Русской Церкви.

а) Вопрос о церковных вотчинах не нашел окончательного решения в Московском государстве. Хотя в теории право собственности церковных учреждений на землю и признавалось, на практике оно постоянно ущемлялось тем, что фактически использование угодий ограничивалось, а часть доходов отчислялась в казну [757]. После того как в 1677 г. Церковь добилась упразднения Монастырского приказа, казалось, что победа осталась на ее стороне. Однако в начале правления Петра I финансовые нужды, вызванные войной со шведами, вновь выдвинули проблему церковных земель на повестку дня.

Указы царя от 1696 г. о представлении епархиальными управлениями и монастырями годовых отчетов о расходах на строительство, хлебных запасах и т. п. не были чем–то новым [758]. Расходные книги должны были представляться в Дворцовый приказ, которому по образцу допетровских порядков было поручено наблюдение за хозяйственной деятельностью епархий и монастырей. Указ был повторен в 1698 г. — очевидно, вследствие его плохого исполнения [759]. После кончины 16 октября 1700 г. патриарха Адриана Петр I получил записку Алексея Курбатова (см. § 2), который обращал внимание царя на патриаршую казну и возможность использования церковных вотчин в нуждах фиска [760]. 16 декабря 1700 г. Дворцовый приказ был упразднен, а 24 января 1701 г. восстановлен Монастырский приказ, во главе которого был поставлен рекомендованный Курбатовым боярин И. А. Мусин–Пушкин [761]. В его обязанности, как и в XVII в., входила регистрация крестьянских дворов на церковных землях, а также доходной недвижимости и таких промышленных строений, как мельницы и т. п. [762] В 1701 г. в ведении Монастырского приказа находилось 137 823 крестьянских двора [763]. Еще в XVII в. государство взимало подати с этих дворов в казну, пользуясь услугами церковных учреждений. Теперь же действовали более энергично и поручали взыскание налогов офицерам. Такая практика была совершенно необычной и вызвала недовольство в епархиях и монастырях. Монастыри должны были предоставлять продовольствие для драгун, фураж для лошадей и помещения для иностранцев, поступивших на царскую службу. Ряд вотчин был приписан к мануфактурам и заводам или просто конфискован на государя. Случалось, что церковные имения раздавались или продавались государевым служилым людям. Прежние налоги увеличивались и вводились новые: на судостроение, больницы, содержание драгунских полков, постройку каналов и пр. [764] Результатом таких часто произвольных и непродуманных мер стал упадок имений, снижение их доходности и, наконец, побеги крестьян. До 1721 г. бывало, что Монастырский приказ сдавал монастырям в аренду их же собственные вотчины с условием выплаты с них определенных налогов [765].