Целую тебя от всего сердца.

А. Г.»

Наталья Николаевна:

(Октябрь 1843 г., Петербург)

«Все эти дни я хотела тебе написать, чтобы получить вес­ти обо всех вас, и в особенности о моей бедной Маминьке. Смерть нашей бедной сестры должна была ее ужасно опеча­лить. Сердце у меня сжимается при мысли о состоянии, в котором она должна находиться. Поэтому я обращаюсь к те­бе, мой добрый Дмитрий, умоляя тебя немедленно мне на­писать и сообщить о состоянии ее здоровья. Если бы я ре­шилась, я бы написала ей сама.

Ужасно подумать, что Кати нет больше на свете. Каковы должны были быть ее последние минуты — она оставляла четверых маленьких детей; мысль эта должна была быть ей очень горька — бедная, бедная сестра.

Мне помешала написать тебе раньше болезнь Маши, ко­торая уже четыре дня лежит в постели. Теперь, однако, ей лучше, и сейчас я могу совсем не беспокоиться.

Прощай, мой славный, дорогой Дмитрий. Когда будешь писать мне, сообщи о твоей невестке, как она, есть ли у вас хоть какая-нибудь надежда, что она поправится. Поцелуй нежно жену и детей, а также ручки Маминьке».

Александра Николаевна:

(Ноябрь 1843 г., Петербург)

«Вот еще одно письмо, дорогой Дмитрий, которое я по­лучила через Фризенгофов, посылаю тебе его, чтобы ты пе­редал Маминьке, если сочтешь нужным. Не зная его содер­жания, я боюсь послать его прямо на имя матери. Ради Бо­га, дорогой брат, сообщи нам, как перенесла она печальную новость о смерти бедной сестры. Она еще у тебя? Как ее здоровье?

Наш дом — настоящий лазарет; Таша по-прежнему стра­дает головными болями. Маша тоже нездорова эти дни, но, слава Богу, ей лучше, опасались было, не скарлатина ли у нее, но все обошлось.

Мне совестно, дорогой Дмитрий, говорить тебе о деньгах в такой момент, когда у тебя голова не тем занята, но затруд­нительное положение, в котором мы находимся, заставляет забыть укор совести. Умоляю тебя, дорогой брат, пришли нам к Рождеству что нам причитается, это время платежа, и если ты не придешь нам на помощь, не знаю, что с нами будет.

Прощай дорогой, любезный Дмитрий, целую тебя от всего сердца, также жену и детей. Если Маминька еще с ва­ми, поцелуй ей от меня нежно ручки».

От кого получили сестры известие о смерти Екатерины Николаевны, мы не знаем, но полагаем, что от Натальи Ивановны Фризенгоф. Через нее же получено какое-то пи­сьмо с просьбой переслать в Ярополец. Но Александра Ни­колаевна не решилась сделать это и, не распечатав, напра­вила его брату в Полотняный Завод, предоставив ему само­му решить, передавать его Наталье Ивановне или нет.

Реакция Натальи Николаевны и Александры Николаев­ны на смерть сестры, безусловно, очень сдержанна. «Нашей бедной Кати нет больше на свете, помолимся за нее» — вот все, что сочла возможным написать Александра Николаев­на. А Наталья Николаевна даже не сразу написала брату: бес­покойство за здоровье дочери помешало ей это сделать. Очень скупо — всего одна фраза — говорит она о смерти се­стры. Но как мать, она прежде всего поняла чувства Екате­рины Николаевны, оставлявшей своих детей в чужой ей се­мье, чужой стране... Обеих сестер прежде всего волнует, как перенесет известие о смерти дочери Наталья Ивановна, и они, как мы видим, тревожились не напрасно.

Уже в письме от 22 декабря 1843 года Дантес «намекает» Дмитрию Николаевичу, что он должен принять к сердцу ин­тересы детей. Всего через четыре месяца после смерти Ека­терины Николаевны Луи Геккерн умоляет его не дать ему изнемогать под тяжестью расходов на бедных маленьких си­рот...

«Вена, 9 февраля 1844 г.

Сударь.

Я только что получил письмо от графа Строганова, кото­рый мне сообщает, что он все еще ожидает вашего приезда в Петербург, чтобы постараться уладить наши с вами дела.

Однако время идет, и я не вижу исполнения ни одного из ва­ших обещаний, что вы мне дали. Умоляю вас во имя памяти нашей прекрасной Катрин не дать мне изнемогать под тя­жестью расходов на содержание и воспитание бедных ма­леньких сирот. До настоящего времени я делал все, чтобы они ни в чем не нуждались, а чтобы заменить, насколько это возможно, их бедную мать, я им нанял сразу же гувернантку, обзаведение, как вы знаете, всегда очень дорогое.

Но я не могу в конце концов нести все эти расходы. Мне стало известно, что Жорж, которому я поручил управление частью своего состояния, сделал некоторое количество дол­гов, надеясь покрыть их позднее деньгами, что он должен был получить от вас. Ради Бога, Демитрий, не приводите меня в отчаяние и выполните часть ваших обещаний, при­слав мне хоть сколько-нибудь денег.

Вы мне должны на сегодня двадцать тысяч рублей, упла­тите мне часть, а на остальное выдайте вексель. Все мы смертны, тому мы имеем печальный пример, надо привести в порядок наши дела. Я надеюсь скоро получить уведомле­ние о вашем приезде в С. Петербург и узнать, к какому согла­шению вы пришли с графом Строгановым. Но пришлите мне что-нибудь в счет вашего долга, мои расходы в данное время выше моих возможностей.

Прощайте, примите уверения в моих почтительных чувствах Б. де Геккерн».

Вряд ли это письмо нуждается в комментариях. И после смерти Екатерины Николаевны продолжались со стороны Геккернов многолетние требования денег на содержание детей, требования богатых людей к обедневшим Гончаро­вым.

...Смерть жены как будто развязала руки Дантесу. Теперь уже ничто каждодневно и ежечасно не напоминало о петер­бургской катастрофе... Первые годы после кончины Екате­рины Николаевны он, по-видимому, прожил в Сульце, по­степенно подготавливая почву к возобновлению карьеры. Как мы уже видели, он начал в 1843 году с выборной дол­жности члена Генерального совета департамента Верхнего Рейна, потом был еще раз переизбран и через несколько лет приобрел известный вес в родном Эльзасе. Впоследст­вии Дантес был уже председателем Генерального совета и мэром Сульца. Далее он был избран депутатом в Националь­ное собрание и переехал в Париж. Вопреки сложившемуся мнению о Дантесе как о легкомысленном и недалеком офи­цере, он оказался неглупым, а главное, ловким и хитрым че­ловеком, умевшим ориентироваться в любой обстановке и извлекать из этого выгоду. Искусный оратор, он начал быстро продвигаться и делать политическую карьеру.

17 июля 1851 года на заседании Национального собрания, на котором рассматривалась конституция Франции, Виктор Гюго выступил с четырехчасовой речью. Среди правых депу­татов, нападавших на Гюго, был и Дантес-Геккерн. В сборни­ке «Les Chatiments» («Возмездие») есть стихотворение «Сойдя с трибуны» (написано 17 июля 1851 года), отражающее впечатление Гю­го о выступлениях правых депутатов, в том числе и Дантеса:

Широко известен отзыв К. Маркса о Дантесе как извест­нейшем выкормыше империи.

В 1852 году, после государственного переворота, принц-регент Людовик-Наполеон дает Дантесу очень важное дипломатическое поручение — выяснить у русского и австрий­ского императоров и прусского короля, как отнеслись бы они к его восшествию на императорский престол. В Потсда­ме Дантес встречался с Николаем I (правда, не как официа­льный представитель иностранной державы, а как бывший офицер гвардии), имел с ним длинный разговор, причем Николай был очень любезен с убийцей «пресловутого Пуш­кина». Переговоры Дантеса со всеми тремя монархами бы­ли проведены весьма успешно, и Людовик-Наполеон не за­медлил отблагодарить ловкого дипломата, назначив его се­натором. Будущее барона Дантеса-Геккерна было обеспече­но. «Благодаря его связям в дипломатическом мире, — гово­рит Л. Метман, — его осведомленности об иностранных дво­рах, которою он был обязан барону Геккерну, нидерланд­скому послу в Вене, он бывал неоднократно вовлекаем в ще­котливые переговоры».

Но помимо своей политической деятельности, Дантес очень активно занялся финансовыми делами. «Он был в числе первых учредителей некоторых кредитных банков, железнодорожных компаний, обществ морских транспор­тов, промышленных и страховых обществ, которые возник­ли во Фрднции между 1850—1870 годами», — говорит о своем деде Луи Метман.