О том, что Наталья Николаевна никуда не ездила в тра­урные дни, мы читаем и в письме Плетнева от 30 января 1843 года: «...Остаток вечера я с Вяземским провел у Н. Пуш­киной. Это был канун смерти ее мужа, почему она и не пое­хала на придворный бал».

Пережитая трагедия оставила след на всю жизнь. Нер­вы ее, судя по письмам и ее, и Александры Николаевны, бы­ли в очень плохом состоянии. Она начала курить. Дочь ее Арапова говорит в своих воспоминаниях, что веселой она ее никогда не видела: «Тихая, затаенная грусть всегда вита­ла над ней. В зловещие январские дни она сказывалась на­гляднее: она удалялась от всякого развлечения и только в усугубленной молитве искала облегчения страдающей ду­ше».

Печаль, которую она носила в своей душе, отражалась и на выражении ее лица, где бы она ни была, даже в светском обществе. Молодой итальянец граф Паллавичини, встретив Наталью Николаевну среди гостей на даче у Лавалей, так писал о ней 8 (21) июля 1843 года:

«Общество было очаровательно. Госпожа Пушкина, вдова поэта, убитого на дуэли — прекрасна; омраченное тяже­лым несчастьем ее лицо неизъяснимо печально».

«...Несмотря на то, что я окружена заботами и привязан­ностью всей моей семьи, — писала сама Наталья Николаев­на в 1849 году, — иногда такая тоска охватывает меня, что я чувствую потребность в молитве. Эти минуты сосредото­ченности перед иконой, в самом уединенном уголке дома, приносят мне облегчение. Тогда я снова обретаю душевное спокойствие, которое часто раньше принимали за холод­ность и меня в ней упрекали. Что поделаешь? У сердца есть своя стыдливость. Позволить читать свои чувства мне ка­жется профанацией. Только Бог и немногие избранные имеют ключ от моего сердца».

Поразительное признание! Религиозная настроенность понятна в женщине, получившей строгое религиозное вос­питание в семье, но обратим внимание — скрытность и сдер­жанность, очевидно, одна из основных черт ее характера: не каждому открывала она свое сердце. Еще и еще раз вспомним слова Пушкина: «...а душу твою люблю я более твоего лица». Значит, перед ним была открыта душа этой прекрасной женщины, от ее сердца был у него ключ... Па­мять об этой первой любви она пронесла через всю жизнь, и ее безграничная, самоотверженная любовь к детям от Пушкина тому свидетельство.

Так сложилось, что при жизни Пушкина Наталье Нико­лаевне ни разу не пришлось побывать в Михайловском. В 1832, 1833 и 1835 годах весною или в начале лета она рожа­ла, роды всегда протекали тяжело, она долго болела, и ехать с маленьким ребенком за 400 верст было, конечно, невозможно. Летом 1834 года она с детьми жила у брата в Полот­няном Заводе, так как Пушкин в связи со своими издатель­скими делами должен был оставаться в Петербурге.

«Сегодня 14-ое сентября, — писал Пушкин жене в 1835 го­ду из Михайловского. — Вот уж неделя, как я тебя оставил, милый мой друг; а толку в том не вижу. Писать не начинал и не знаю, когда начну. Зато беспрестанно думаю о тебе, и ни­чего путного не надумаю. Жаль мне, что я тебя с собою не взял. Что у нас за погода! Вот уже три дня, как я только что гуляю то пешком, то верьхом...»

Вспомним, что и вторая его поездка в Болдино осенью 1834 года тоже не принесла желаемых результатов. Поэт то­скует, скучает, без жены ему не работается, и он решает вер­нуться раньше положенного им срока. «Неужто близ тебя не распишусь?»— пишет он Наталье Николаевне! Близ тебя...

Известно, что лето 1841 и 1842 годов Наталья Николаев­на с семьей провела в Михайловском. Но бывала ли она там в 1838—1840 годах? Этого мы не знаем. Однако такое наме­рение у нее было: еще 27 марта 1837 года она писала из По­лотняного Завода П. А. Осиповой, соседке Пушкина по Ми­хайловскому, о своем желании приехать, прося разрешения у нее остановиться.

Прасковья Александровна и дочери ее Евпраксия Нико­лаевна Вревская и Анна Николаевна Вульф, основываясь на великосветских сплетнях, до них дошедших, неприязненно относились к вдове поэта. Получив письмо Натальи Нико­лаевны, Осипова писала А. И. Тургеневу, что ей будет очень тяжело ее видеть: «Конечно, не вольно, но делом она при­чиною, что нет Пушкина и только тень его с нами». И Евп­раксия, и Анна были в Петербурге во время январских тра­гических событий. Евпраксия Николаевна рассказывала, что накануне дуэли Пушкин приезжал к ним и якобы сказал, что завтра дерется с Дантесом. А. И. Тургенев свидетельст­вует, что Наталья Николаевна очень упрекала Вревскую в том, что, зная об этом, она ее не предупредила. Трудно ска­зать, действительно ли Евпраксия Николаевна была столь осведомлена. Возможно, Пушкин в разговоре и бросил ка­кую-то фразу, намекавшую на предстоящую дуэль, которая потом, в свете последовавших событий, уже толковалась Вревской как доверительное отношение к ней Пушкина.

Брат ее мужа, М. Н. Сердобин, в своем письме с выраже­нием соболезнования к С. Л. Пушкину от 27 марта 1837 года так пишет об этом: «Во время краткого пребывания здесь моей невестки (Е. Н. Вревской) покойный Александр Сергеевич часто захо­дил к нам и даже обедал и провел весь день у нас накануне этой злосчастной дуэли. Можете себе вообразить наше удив­ление и наше горе, когда мы узнали об этом несчастье».

Таким образом, Евпраксия Николаевна говорит, что она знала о дуэли, а Сердобин свидетельствует, что они ничего не знали. Во всяком случае, при оценке высказываний тригорских приятельниц поэта следует всегда помнить об их пристрастном отношении к Наталье Николаевне. Анна Ни­колаевна питала в свое время к Пушкину серьезное чувство, Евпраксия Николаевна была в него влюблена, а Пушкин, когда жил в Михайловском в 1824—1826 годах, ухаживал за той и другой. Обе они, несомненно, ревновали его к жене и относились к ней вначале враждебно. Это ясно прослежива­ется в письмах А. Н. Вульф и особенно Е. Н. Вревской. По поводу дуэли Пушкина с Дантесом Вревская говорила: «Тут жена не очень приятную играет роль во всяком случае. Она просит у Маминьки позволения приехать отдать последний долг бедному Пуш. — Так она его называет. Какова?»

Но посмотрим, что писала сама Евпраксия Николаевна мужу 30 января 1837 года, на другой день после смерти поэ­та.

«...Во вторник я хочу уехать из Петербурга, не ожидая се­стры. Я больше не могу оставаться в этом городе, пребыва­ние в котором во многих отношениях так для меня тяжело. Пишу это письмо под впечатлением очень печального собы­тия, которое тебе также будет прискорбно. Бедный Пушкин дрался на дуэли со своим зятем Дантесом и был так опасно ранен, что прожил только один день. Вчера в 2 часа попо­лудни он скончался. Я никак не опомнюсь от этого происшествия, да и твое молчание меня очень беспокоит. Приготовь Маминьку к этой несчастной новости. Она ее очень огорчит. Бедный Пушкин! Жена его в ужас­ном положени и... Мне так грустно из-за твоего молча­ния и этой злополучной новости, что я не могу больше тебе писать».

Итак, Евпраксия Николаевна хочет по многим причи­нам скорее покинуть Петербург. Одна из них: смерть Пуш­кина. Она не знает даже точно, сколько дней прожил поэт после дуэли. «Бедный Пушкин»... Это выражение она нахо­дит предосудительным в устах жены поэта, но ей, которая якобы любит Пушкина больше, оно простительно.

Вревская была пустенькая провинциальная барыня. (В свое время, в 1824 году, Пушкин называл тригорских девиц «несносными дурами» и «довольно не привлекательными во всех отношениях».) Письма ее полны петербургских и де­ревенских сплетен.

Наталья Николаевна узнала о недоброжелательном к ней отношении тригорских соседок и не захотела останав­ливаться у них. Друзья поэта отговорили ее от этой поезд­ки, оберегая от неприятных переживаний.

В 1838 году в ноябре месяце Наталья Николаевна пере­ехала в Петербург и, видимо, зимой в Михайловском не бы­ла. Почему же не ездила она туда с семьей на лето? Полага­ем, что к тому были следующие причины. Целых три года шли переговоры с сонаследниками о продаже имения детям Пушкина. Пока это дело тянулось, летом там, несомненно, жил Сергей Львович, а может быть, и Лев Сергеевич и Оль­га Сергеевна с семьей. Наталье Николаевне не хотелось, ве­роятно, ехать туда до выкупа Михайловского и введения ее в права опекуна, поэтому лето 1839 и 1840 годов она прожи­ла на даче под Петербургом. Но в январе 1841 года, нако­нец, «псковское дело» было окончено, и Наталья Николаев­на сообщает брату, что она с Александрой Николаевной со­бирается в Михайловское на лето. В 1837 году, когда Ната­лья Николаевна уехала в Полотняный Завод, обстановка квартиры и библиотека Пушкина, как мы упоминали, были сданы Опекой на хранение на склад. По возвращении ее в Петербург маленькая квартира, видимо, не дала ей возмож­ности взять все вещи, и часть их осталась на складе. После окончания дела о покупке Михайловского постановлением от 16 февраля 1841 года опекунство решило: «...с одной сто­роны, сдать вдове Н. Н. Пушкиной некоторые предметы имущества, находившегося у оного, а с другой открывшуюся вдове Пушкиной покупкою упомянутого имения возмож­ность принять на свое сохранение те предметы, избавив тем опекунство сие от излишних расходов...»