В сентябре в Михайловское приехал последний гость — князь Петр Андреевич Вяземский.

«А у вас все гости да гости! — писал Вяземский Наталье Николаевне 8 августа 1841 года, собираясь в Михайлов­ское. — Смерть мне хочется побывать у вас...».  «Я еще не теряю надежды явиться к моей помещице», - писал он в другом письме от 12 августа.

Позднее в письме его к А. И. Тургеневу мы читаем: «В конце сентября я ездил на поклонение к живой и мертвому, в знакомое тебе Михайловское к Пушкиной. Прожил у нее с неделю, бродил по следам Пушкина и Онегина». В декабре он писал П. В. Нащокину: «Я провел нынешнею осенью несколько приятных и сладостно-грустных дней в Михайлов­ском, где все так исполнено «Онегиным» и Пушкиным. Па­мять о нем свежа и жива в той стороне. Я два раза был на мо­гиле его и каждый раз встречал при ней мужиков и просто­людинов с женами и детьми, толкующих о Пушкине». Как мы видим, и тогда не зарастала народная тропа к Пушкину — простые люди посещали его могилу и чтили его память...

Возвращаясь из Михайловского, Вяземский провел день в Пскове и так писал об этом Наталье Николаевне 7 октября 1841 года из Царского Села: «Как я вас уже преуведомлял, я для успокоения совести провел день в Пскове, то есть что­бы придать историческую окраску моему сентиментальному путешествию. Поэтому я предстану перед вашей Тетушкой не иначе как верхом на коне на псковских стенах и не слезу с них. Она мне будет говорить о вас, а я буду говорить о стенных зубцах, руинах, башнях и крепостных валах».

Как это будет видно и в дальнейшем, Вяземский был сильно увлечен Натальей Николаевной.

Приведем еще одно письмо, свидетельствующее о тяже­лом материальном положении семьи Пушкина.

«1 октября 1841 г. (Михайловское)

Дорогой Дмитрий. Получу ли я ответ хотя бы на это пи­сьмо. Я совершенно не знаю, что делать, ты меня оставля­ешь в жестокой неизвестности. Я нахожусь здесь в обветша­лом доме, далеко от всякой помощи, с многочисленным се­мейством и буквально без гроша, чтобы существовать. До­шло до того, что сегодня у нас не было ни чаю, ни свечей, и нам не на что было их купить. Чтобы скрыть мою бедность перед князем Вяземским, который приехал погостить к нам на несколько дней, я была вынуждена идти просить мило­стыню у дверей моей соседки, г-жи Осиповой. Ей спаси­бо, она по крайней мере не отказала чайку и несколько свечей. Время идет, уже наступил ок­тябрь, а я не вижу еще момента, когда смогу покинуть нашу лачугу. Что делать, если ты затянешь присылку мне денег дольше этого месяца? У меня только экипажи на колесах, нет ни шуб, ничего теплого, чтобы защитить нас от холода. Поистине можно с ума сойти, ума не приложу, как из этого положения выйти. Менее двух ты­сяч я не могу двинуться, ибо мне нужно здесь долги заплатить, чтоб жить, я зани­мала со всех сторон и никому из людей с мая месяца жалованья ни гроша не платила. Если это письмо будет иметь более счастливую судьбу, чем преды­дущие, и ты пожелаешь на него ответить, или, что было бы очень хорошо с твоей стороны, сжалишься над моей нуж­дой, то есть пришлешь мне денежную помощь, о которой я умоляла столько времени, то адресуй то или другое Булгакову Александру Яковлевичу — московскому почт-директору, он мне перешлет, так как иначе я останусь неоп­ределенное время без твоего ответа.

Сашинька также тебя умоляет снабдить ее письмом к Но­сову в отношении трех месяцев, за которые ты ей должен — август, сентябрь, октябрь, но чтобы, ради Бога, оно было действительным. Князь нам сказал, что он получил сумму, которую мы просили его получить в уплату долга Саши. От­несись внимательно к нашим двум просьбам, обещаю тебе, что Бог тебя вознаградит... Прощай, дорогой брат, целую тебя, а также жену и всех ваших детей. Моя детвора делает то же. Таша заставила меня серьезно поволноваться, она вдруг заболела, но сейчас ей лучше. Сестра вас также всех целует. Извини меня за каракули и зачеркивания, я торопилась, так как должна занимать князя, который завтра покидает нас. Это он отправит письмо петербургской поч­той, я надеюсь, что таким образом ты получишь его скорее».

Наталья Николаевна прожила в деревне до конца октяб­ря. Она писала, что осталась бы там и зимовать, если бы дом был пригоден для жилья в зимнее время и если бы михайловское хозяйство давало возможность как-то существовать. Отговаривал ее от этого и Вяземский. Еще в письме от 6 июня, приведенном выше, он писал: «...О зиме и думать не­чего, это героический подвиг, а в геройство пускаться не к чему». «Хотя вы человек прехрабрый... Но на зимний штурм лазить вам не советую. На первый раз довольно и летней кампании».

Задержалась Наталья Николаевна до поздней осени из-за отсутствия денег: ей не на что было выехать. Выручил ее Строганов.

«Последние дни, что мы провели в деревне, — писала Наталья Николаевна брату 2 ноября уже из Петербурга, — были что-то ужасное, мы буквально замерзали. Граф Стро­ганов, узнав о моем печальном положении, великодушно пришел мне на помощь и прислал необходимые деньги на дорогу».

Таким образом, семья Пушкина прожила в 1841 году в Михайловском около полугода. Приезжала Наталья Никола­евна туда на лето и в следующем году.

Наталья Николаевна с семьей вернулась в Петербург из Михайловского 26 октября 1841 года. Но, видимо, еще вес­ной было решено, что она поселится отдельно от Местров, и летом тетушка Загряжская подыскивала ей квартиру. По­чему было принято такое решение, мы не знаем. Но можно предположить, что сменили квартиру Местры, и Наталья Николаевна воспользовалась этим, чтобы поселиться от­дельно. Надо думать, ей было тяжело «верховное правле­ние» и каждодневное вмешательство Местров в ее жизнь. Кроме того, и Екатерина Ивановна хотела, чтобы она жила к ней поближе, недалеко от дворца. Александра Николаевна сообщает брату их новый адрес: «...У Конюшенного моста, Дом Китнера».

Еще в сентябре Наталья Николаевна подала прошение в Опеку о выдаче ей пособия на образование детей. На заседа­нии 1 октября 1841 года Опека вынесла решение:

«Слушали письмо вдовы Натальи Николаевны Пушки­ной от 10-го минувшего сентября, которым она изъясняет, что для приготовления детей ее к помещению в казенные учебные заведения требуется нанять учителей и необходи­мую прислугу, а также на наем и содержание квартиры ныне требуется денежных сумм более, нежели сколько прежде оных употреблялось и что на все это всемилостивейше по­жалованных на воспитание детей ее 6000 р. ассигнациями в год она находит недостаточным, а потому и просит Опекун­ство оказать ей в сем случае законное пособие. Вследствие сего опекуны граф Григорий Александрович Строганов и граф Михайло Юрьевич Виельгорский, за отсутствием про­чих г. г. опекунов, рассуждая о просьбе вдовы Пушкиной и находя оную вполне заслуживающую уважения, положили : На наем учителей, квартиры и прислуги для детей по­койного А. С. Пушкина выдавать сверх всемилостивейше пожалованных 6000 руб. ассигнац. по 4000 рублей... в год...»

«Всемилостивейше пожалованных» денег на воспитание детей Наталье Николаевне все время не хватало, но выде­ленные Опекой четыре тысячи, конечно, были некоторым подспорьем. Дети начинали учиться. Маше в это время бы­ло уже девять лет, Саше — восемь. И если до сих пор они могли довольствоваться занятиями с матерью и теткой — а из писем мы узнаем, что день неизменно начинался с уро­ков, которые давали детям Наталья Николаевна и тетя Азя, — то теперь уже необходимо было приступить к серьез­ным занятиям с учителями. Стоило это дорого, за урок бра­ли 3—5 рублей, и каждый учитель вел только свой предмет, значит, учителей было несколько. Вот почему в доме посто­янно чувствовалась нехватка денег.

Сохранилось несколько писем Натальи Николаевны к Фризенгофам за границу за период с 17 ноября по 16 декаб­ря 1841 года. Таких писем, несомненно, было много, но по­ка они, к сожалению, не обнаружены. С Натальей Иванов­ной Фризенгоф Наталью Николаевну связывала теплая дружба, которою она дорожила. По этим письмам мы мо­жем до некоторой степени судить о жизни сестер. Дни тек­ли, похожие один на другой. Много времени приходилось уделять родственникам: обе тетушки требовали, чтобы пле­мянницы их часто посещали, а если им случалось заболеть, то вообще каждый день. Характеры у теток были тяжелые, в особенности у Екатерины Ивановны, и Наталья Николаев­на много терпела от их капризов. Описывая одну из сцен ссоры Софьи Ивановны и Екатерины Ивановны, Наталья Николаевна говорит, что с теткой Катериной «и ангел поте­рял бы терпение». Но милая, добрая Наталья Николаевна, зная, как любит тетушка ее и детей, и будучи в какой-то сте­пени от нее зависима, терпела все...