Я получила недавно письмо от сестер, в котором они мне сообщают о твоем отъезде в Калугу. Надеюсь, что здоровье Лизы не задержит вас там надолго: судя по тому, что мне пи­шут, как будто бы ей лучше. Поцелуй ее от меня и поздравь с рождением сына, скажи ей, что я восхищаюсь ее талантами: она родила двух мальчиков подряд, тогда как я сделала та­кую оплошность и начала с девочки. Надеюсь, что впредь я буду более искусной, я хочу, чтобы тот, кто последует за ней, был мальчиком.

Напиши мне о Ване, что он поделывает? Когда ты его увидишь, передай ему, что со времени его женитьбы он еще не написал мне ни разу. Я хорошо знаю, что он не силен в писании писем, но все же между «часто» и «никогда» — большая разница. А как отец, ты мне о нем ничего не пи­шешь. Вы, наверное, забыли, милостивый государь, что давным-давно обещали мне его портрет, написанный Соболев­ским.

Ты пишешь, что скоро вы будете иметь огромное сча­стье принимать у себя добрую, несравненную, сентимента­льную тетку Катерину, с чем тебя искренне поздравляю, но предпочитаю, чтобы это случилось с тобой, а не со мной, так как своя рубашка ближе к телу, как ты знаешь. Напиши мне подробно о пребывании в ваших краях этого благодете­льного существа, а также засвидетельствуй ей заверения в моих нежных и почтительных чувствах.

Я забыла тебе сказать, что мы недавно купили ферму в четырех или пяти лье от Сульца. Там теперь строится дом, где мы будем проводить три самых жарких летних месяца. Addio mia cara carrissime fradre (прощай, мой дорогой, дражайший брат), целую твою жену, муж шлет привет, а племянница свидетельствует свое почтение».

«Сульц, 3 ноября 1838 г.

Мой дорогой, добрый Дмитрий, письмо, которое на днях получил барон де Геккерн от Штиглица, вынуждает меня вернуться к вопросу о деньгах, чтобы тебе было ясно, какую сумму ты мне должен. 4049 руб. 5 '/₂ коп. — эта цифра точна, плюс 1000 руб., которые, по словам Штиглица, он не получил; затем за август, сентябрь и октябрь 1838 г. по 416 руб. 66 коп., это составляет 1250 руб.; общая причи­тающаяся мне сумма достигает 6299 руб. 5 ¹/2 коп. Я не по­нимаю, есть ли у тебя расписка Штиглица на 1000 руб., по­тому что он утверждает, что ты ошибся. Не знаю, откуда происходит ошибка, но так как это Носов должен был их ему передать, как ты говоришь, я ему пишу сегодня, чтобы попросить переговорить с самим Штиглицем и выяснить, где же ошибка.

Ты можешь быть уверен, дорогой друг, что мне беско­нечно тяжело все время возвращаться к денежным вопро­сам, особенно в момент, когда я знаю, что ты испытываешь недостаток в деньгах, но что поделаешь? В таких случаях за­висишь от обстоятельств, а сейчас, когда мы купили поме­стье и приводим его в порядок, ты понимаешь, что для того, чтобы платить, нужны наличные деньги, и что, видя Барона в стесненных обстоятельствах, я стараюсь, как могу, придти ему на помощь, потому что, так как он не позволяет, чтобы я в чем-нибудь нуждалась, надо быть справедливой и в свою очередь помочь ему, сколько я могу.

Итак, я надеюсь, мой добрый брат, что ты согласишься с моими доводами и в особенности — не рассердишься на ме­ня за мою докучливость, ты очень хорошо знаешь мою при­вязанность к тебе, чтобы бьггь уверенным, что отнюдь не желание причинить тебе затруднения вынуждает меня так поступать, а только крайняя необходимость.

Как ты живешь, как здоровье твоей жены и мальчика; я надеюсь, что Лиза теперь уже совсем поправилась, передай ей от меня тысячу нежных приветов. Хотя я ее и не знаю, я люблю ее от всего сердца, знаю, что она составляет счастье брата, которого я нежно люблю. Надо признаться, дорогой Дмитрий, что ты и я, мы оба счастливые смертные в браке, так как я тоже счастливейшая женщина на свете, любимая и балуемая мужем, который обожает меня. Я счастлива также всем тем, что меня окружает, не знаю, как и благодарить не­бо за все то счастье, что оно мне посылает, и право не знаю, что я сделала, чтобы его заслужить. Моя маленькая дочка прелестна и составляет наше счастье, нам остается только желать сына.

Прощай, мой добрый брат, целую тебя от всего сердца.

К. д 'Антес де Геккерн.

Муж просит передать тебе тысячу приветов».

В письме от 1 октября 1838 года Екатерина Николаевна говорит, что получила письмо от сестер. Обращает на себя внимание, что она никак его не комментирует, видимо, на­писано оно было в таких тонах, что ей не хочется об этом говорить. В последующие годы она укоризненно-раздражен­но постоянно жалуется, что сестры ей не пишут.

Екатерина Николаевна довольно часто вспоминает об отце, настойчиво просит прислать его портрет и выражает большую радость после его получения. Но переписки меж­ду отцом и дочерью, очевидно, не было. Во всяком случае, Екатерина Николаевна не осмеливается ему написать. В многочисленных письмах Николая Афанасьевича, с кото­рыми мы познакомились, нет ни одного упоминания о том, что он писал дочери или получал письма от нее. Что касает­ся тетушки, то во всех письмах Екатерина Николаевна гово­рит о ней только в иронических тонах. И нам понятно ее раздражение: Екатерина Ивановна не ответила ни на одно ее письмо.

Нет сомнения, что письмо от 3 ноября написано под давлением Геккерна, так и чувствуется, что эти расчеты вплоть до полукопеек исходят от него. И он же заставляет Екатерину Николаевну писать доверенному лицу Гончаро­вых в Петербурге Носову и не для того, чтобы выяснить, «где ошибка», а чтобы заставить Дмитрия Николаевича вы­слать деньги.

Екатерина Николаевна сообщает брату, что они купили ферму в окрестностях Сульца. «Они» — это Луи Геккерн, об этом пишет Метман в своих воспоминаниях. Геккерн, види­мо, до 1843 года, когда он снова вернулся на дипломатиче­скую службу, жил в Сульце. Так, в метрическом свидетельст­ве о рождении Матильды Дантес, где он фигурирует в каче­стве свидетеля, говорится, что он «жительствует в помяну­том городе».

Все письма Екатерины Николаевны — это стремление доказать, что она любима и счастлива, но именно потому, что эти уверения так настойчивы, им не верится. А. П. Ара­пова в своих воспоминаниях говорит о ней. Сведения эти почерпнуты, очевидно, из разговоров окружавших ее лиц, и хотя мы не знаем, все ли в них достоверно, заслуживает вни­мания, что именно говорилось о Екатерине Дантес в семье. «Она привязалась к мужу с беззаветной страстью, — пишет Арапова, — и годами убеждалась, что ничто не в силах побе­дить его равнодушие и холодность. Разочарование в надеж­дах и ревниво гложущее горе, подтачивая организм, преждевременно свели ее в могилу».

Откуда поступили такие сведения? Может быть, посто­янно встречаясь с Дантесами в течение зимы 1842/43 года в Вене, могла наблюдать их жизнь и сделать такие выводы На­талья Ивановна Фризенгоф? Она регулярно переписыва­лась с Натальей Николаевной и Александрой Николаевной, с которыми была очень дружна. Этот источник кажется нам наиболее вероятным.

В письмах заграничного периода мы имеем немало сви­детельств тому, что Екатерина Николаевна страстно люби­ла мужа. Она постоянно стремится во всем угодить ему: на­доедает брату в отношении денег, пишет длиннейшие пись­ма с просьбой прислать собак для мужа, умоляя сделать это ради нее. Она говорит, что муж любит ее и что она счастли­ва всем тем, что ее окружает, но мы не видим в ее письмах ни одного доказательства любви Дантеса, нет ни слова и об окружающих ее родных мужа. А вот тоска по навсегда утраченной родине, по своим близким, по тем местам, где жила она когда-то, — эти чувства выражены необыкновенно ярко, это мы увидим в следующем письме. И эта женщина, так час­то говорящая о своем счастье, вероятно, была очень одино­ка и несчастна...

«Сульц, 26мая 1839г.

Я получила твое письмо из Катунков (одно из поместий Гончаровых) за несколько дней до родов, дорогой и добрый брат, и эта причина помешала мне ответить. Но сейчас я уже совсем поправилась и не хочу долее мешкать с ответом, потому что если наша переписка будет идти так, как сейчас, то в конце концов мы совсем пе­рестанем писать друг другу, а это меня очень опечалило бы. Ты — совсем другое дело, так как ты живешь среди того, что тебе дорого, а я так оторвана от моей семьи, что если кто-либо из вас хоть иногда не смилостивится надо мной и не напишет, я и совсем не буду знать, живы вы или нет, а ведь не так легко отказаться от всего того, чем так привыкла до­рожить с раннего детства.