Встреча давно не видавшихся сестер Загряжских состоя­лась в Полотняном Заводе в начале марта. Об этом свидете­льствуют, во-первых, распоряжение Дмитрия Николаевича управляющему от 5 марта 1837 года выслать подставу лоша­дей для матери и, во-вторых, одновременные записи расхо­дов на Н. И. Гончарову и Е. И. Загряжскую от 11 марта 1837 года в книге по господскому дому Завода. Мы потому так стремились установить факт этой встречи, что здесь, несо­мненно, произошла последняя ссора обеих сестер. Можно предположить, что Наталья Ивановна упрекала Загряжскую в том, что, заменяя в Петербурге сестрам Гончаровым мать, она «не доглядела» за Екатериной, а будучи свидетельницей наглого поведения Дантеса после свадьбы, не сумела пред­отвратить катастрофу. В свое время родственные отноше­ния сестер были нарушены из-за денежных расчетов при де­леже наследств — в 1813 году после брата А. И. Загряжского и в 1823 году после дяди Н. А. Загряжского. В 1826 году Ека­терина Ивановна составила завещание, по которому после ее смерти все должно было отойти сестре Софье Ивановне, минуя Наталью Ивановну. 11 декабря 1837 года она специа­льной надписью на завещании подтвердила это свое распо­ряжение. Несомненно, это было сделано под влиянием встречи в Полотняном Заводе. Свидание это было послед­ним: сестры больше никогда не виделись и не переписыва­лись. Об окончательном разрыве родственных отношений сестер свидетельствует письмо Натальи Ивановны к сыну от 13 июня 1838 года из Яропольца, в котором она пишет:

«...Ты приглашаешь меня, дорогой Дмитрий, приехать к вам к родам твоей жены; я сделала бы это с большим удово­льствием, но одно соображение препятствует этому намере­нию, а именно приезд вашей Тетки Катерины в Завод. Не зная точно, когда она приедет к вам, я ни в коем случае не хотела бы там с ней встретиться».

По приезде в Завод Наталья Николаевна написала свек­ру. Сергей Львович, видимо, ответил невестке очень теп­лым письмом, на которое Наталья Николаевна отозвалась с чувством искренней признательности за его доброе к ней отношение. Сохранилось и еще одно ее письмо от 15 мая. Приведем здесь все эти письма.

«1 марта 1837 г. (Полотняный Завод)

Я надеюсь, дорогой батюшка, вы на меня не рассерди­лись, что я миновала Москву, не повидавшись с вами; я так страдала, что врачи предписали мне как можно скорее при­ехать на место назначения. Я приехала в Москву ночью, и только переменила там лошадей, поэтому лишена была сча­стья видеть вас. Я надеюсь, вы мне напишете о своем здоро­вье; что касается моего, то я об нем не говорю, вы можете представить, в каком я состоянии. Дети здоровы, и я прошу вашего для них благословения.

Тысячу раз целую ваши руки и умоляю вас сохранить ва­ше ко мне благорасположение.

                                                                                                               Наталья Пушкина».

«Воскресенье, 21 марта 1837 г. (Полотняный Завод)

Мой брат уезжает сейчас в Москву, и я спешу поблагода­рить вас, батюшка, за доброе отношение ко мне, что вы мне выказываете в вашем трогательном письме. Вы не пред­ставляете себе, как мне дорого малейшее доказательство ва­шего благорасположения ко мне, это такое утешение для меня в моем ужасном несчастье. Я имею намерение прие­хать в Москву единственно для того, чтобы засвидетельст­вовать вам свое почтение и представить вам своих детей. Прошу вас, дорогой батюшка, будьте так добры сообщить мне, когда вам это будет удобнее. Подойдет ли вам, если на­ше свидание состоится в мае месяце? Потому что только к этому времени я буду иметь возможность остановиться в нашем доме. Мне остается только, батюшка, просить вас мо­литься за меня и моих детей. Да ниспошлет вам Господь си­лы и мужество перенести нашу ужасную потерю, будем вмес­те молиться за упокоение его души.

Маминька просит меня передать вам свое почтение, так­же и сестра, она благодарит вас за память.  Н.Пушкина».

«15 мая 1837 (Полотняный Завод)

Простите, батюшка, что так долго вам не писала, но при­знаюсь вам, я не могла решиться поздравить вас с праздни­ком Пасхи, он был таким печальным для нас. Роды моей не­вестки также в какой-то степени были причиной моего мол­чания. Тысячу раз благодарю вас, что вы так добры и хотите приехать повидать меня в Заводы. Я никогда не осмелилась бы просить вас быть столь снисходительным, но принимаю ваше намерение с благодарностью, тем более, что я могла бы привезти к вам только двух старших детей, так как у од­ного из младших режутся зубки, а другую только что отняли от груди, и я боялась бы подвергнуть их опасности дальнего пути. Брат мой в ближайшее время не собирается в Москву, но я надеюсь, мой добрый батюшка, что это не помешает вам осуществить ваше намерение. Вы не сомневаетесь, я уверена, в нетерпении, с которым я вас жду. Как только вы получите вести о том, что Ольга разрешилась, прошу Вас, сообщите мне об этом, и осмелюсь вас просить напомнить ей обо мне в первый же раз, как вы будете ей писать.

Маминька покинула нас вчера, но перед отъездом она мне поручила поблагодарить вас за память и засвидетельст­вовать вам свое почтение, так же и Александрина. Стало быть, до свидания, батюшка, нежно целую ваши руки.

Н. Пушкина».

«Я провел десять дней у Натальи Николаевны, — писал Сергей Львович 2 августа 1837 года из Москвы князю Вязем­скому. — Нужды нет описывать вам наше свидание. Я про­стился с нею как с дочерью любимою, без надежды ее еще увидеть, или лучше сказать в неизвестности, когда и где я ее увижу. Дети — ангелы совершенные; с ними я проводил ут­ро, день с нею семейно». Не знал тогда Сергей Львович, что впоследствии, в 40-е годы, в Петербурге, он постоянно будет бывать у Натальи Николаевны, и она будет заботиться об одиноком, больном старике...

Упоминание о поездке Сергея Львовича в Полотняный Завод мы находим и в письме Е. Н. Вревской от 2 сентября 1837 года к брату А. Н. Вульф. «...Вот уже недели две, как приехал старик Пушкин... Как грустно и тяжело смотреть на него... Я читала его письма, которые меня совсем помирили с ним. Мне помнится, что он вовсе не был противоречив, а, судя по письмам, он должен быть огорчен чрезвычайно смертью Александра. Сер. Льв., быв у невестки, нашел, что сестра ее более огорчена потерею ее мужа...»

Некоторые пушкинисты последнюю фразу Вревской приводят как один из аргументов, что вдова была в это вре­мя уже не так опечалена смертью мужа. Но письмо Сергея Львовича говорит нам об обратном — он не мог бы прости­ться с ней как с «дочерью любимою», если бы видел в ней равнодушие и холодность. К пристрастным свидетельствам Вревской следует относиться с большой осторожностью. Вряд ли Сергей Львович так говорил о невестке и ее горе, мы видим, как тепло отозвался он о ней в письме к Вязем­скому.

Но Вревская не преминула интерпретировать его пись­ма в невыгодном для Натальи Николаевны свете.

Около двух лет прожила Наталья Николаевна в Полотня­ном Заводе. Некогда роскошное гончаровское поместье в начале XIX века уже начало приходить в упадок. На заводах и фабриках лежали огромные долги, оставленные в наслед­ство потомкам расточительным дедом Афанасием Николае­вичем. Дмитрий Николаевич, человек совершенно неком­мерческого склада, стоявший теперь во главе майората, тщетно старался привести в порядок предприятия; ему уда­валось только выплачивать огромные проценты по долго­вым обязательствам и с трудом содержать большую гончаровскую семью — братьев и сестер. В 1836 году он женился, и это еще больше осложнило их финансовое положение. В доме, очевидно, царила строгая экономия: в конторских книгах скрупулезно записывались все расходы; так, напри­мер, мы узнаем, что по субботам хозяину и его супруге «вы­давалось» по полфунта мыла на баню!

Наталья Николаевна с семьей поселилась не в большом доме, где жил Дмитрий Николаевич с женой, а в так называ­емом Красном доме. Вспомним, что Наталья Николаевна уже жила в этом доме в 1834 году все лето со своими детьми, а затем и с Пушкиным, приезжавшим тогда навестить семью и прожившим в Заводе около двух недель. После этого, по преданию, долгое время дом этот назывался «пушкинским». Красный дом был расположен в очень красивом саду, с деко­ративными деревьями, кустарниками, пышными цветника­ми, беседками. Фасадом он выходил к прудам, к ним была выложена из камня пологая лестница. По берегам прудов были посажены ели, подстригавшиеся причудливыми фигу­рами, недаром старожилы описывали этот уголок парка, как какой-то земной рай. В Красном саду были расположены и большие оранжереи, оставшиеся от времен деда, в которых росли редкие фруктовые деревья, такие, как лимонные, по­меранцевые, апельсиновые и абрикосовые, был также и большой «плодовитый сад».