— Я тоже так думаю.

Ему захотелось взять ее руку и поцеловать. Она пошла закрывать краны.

— Встаньте-ка, я посмотрю, как вы держитесь на ногах.

Сказала это вроде бы в шутку, а подумала всерьез. Он поднялся, прошел до окна, потом обратно.

— Ну как? Выдержал экзамен?

— Да… Я могу оставить вас одного.

Он долго чистил зубы, надеясь избавиться от противного вкуса во рту.

Потом снял пижаму и вытянулся в ванне.

Брился он тщательней обычного, выбрал один из лучших своих костюмов и светлый галстук. Он хотел предстать перед детьми в хорошей форме.

Первой вернулась домой Марлен.

— Гляди-ка! Ты уже на ногах?

— Это была ложная тревога. Вчера после обеда у меня заболело горло, и я перепугался, что начинается ангина…

— Какой ты элегантный! Вот это да! К кому ты идешь?

— К своим товарищам по работе.

Жан-Жак, в свою очередь, тоже воскликнул:

— Уже встал?

— Как видишь… Болезни обходят меня стороной.

Так оно и было: дети ни разу не видели, чтобы он целый день провел в постели.

За столом он выпил стакан красного вина и почувствовал, что ему стало лучше.

— Когда у тебя экзамен?

— Через три дня.

— Не сомневаюсь, что ты сдашь его блестяще.

— Хотел бы я быть так же уверен, как ты. Они там становятся все строже и строже…

Оказавшись на улице, он смотрел на солнечные блики, как будто давно их не видел. Ему навстречу шли люди, другие обгоняли его, и он ничего о них не знал, даже не задерживал на них внимания. Все это были люди с присущими им слабостями и доблестями.

— Добрый день! — поздоровался он с мадам Кутано.

Она потеряла мужа, прожив с ним всего три года. Он был офицером и упал с лошади, зацепившись за ветку в лесу.

Она стала работать и мало-помалу вновь обрела душевное равновесие и доброе расположение духа.

— Привет всем! — крикнул он, входя в мастерскую.

И вдруг он заметил свой эскиз, сделанный накануне. Даван его не обманул.

Это была лучшая вещь, какую он создал в своей жизни.

Он сидел один в гостиной перед телевизором и погруженный в свои думы, когда почувствовал, что рядом кто-то есть. Это была Марлен, он и не слышал, как она вошла.

Она робко положила свою руку на его и проворковала:

— Тебя не очень огорчает, что я проведу часть каникул на вилле моих друзей? Но я буду рада побыть с тобой на острове Поркероль…

Наступило молчание. На экране ковбои гонялись друг за другом.

— А Жан-Жак приедет к нам?

— Не знаю. Он еще ничего не говорил о своих каникулах. Я предоставляю ему свободу выбора. Наверняка у него тоже есть друзья…

— Ты потрясающий отец!

И она звонко поцеловала его в щеку.

Они оба, Жан-Жак и она, наблюдали, какую печальную жизнь он ведет с тех пор, как умерла их мать, но из деликатности не решались быть ближе с отцом.

В эту ночь он спал лучше. Утром он заметил, что шкаф и ящики комода опустели, вещей Аннет там не было. Он спросил себя, правильно ли поступил, последовав совету Натали.

Завтракал Селерен, как обычно, один, потому что первым уходил на работу.

На углу бульвара Бомарше он столкнулся с полицейским в форме, обернулся и узнал сержанта Ферно, того самого, что приходил сообщить ему печальную новость. Сержант тоже оглянулся.

— По-моему, вы не на своем участке, — пошутил Селерен.

— Верно. До заступления на службу иду по своим делам.

Он внимательно посмотрел на Селерена.

— У вас все в порядке?

— В порядке, насколько это возможно.

Ферно колебался, но все же задал вопрос, который вертелся у него на языке:

— А вы ходили на улицу Вашингтона?

— Зачем?

Казалось, сержант сожалел, что завел этот разговор.

— Не знаю… Ну, например, чтобы найти дом, из которого вышла ваша жена…

— Вы уверены, что она вышла из какого-то дома на этой улице?

— Во всяком случае, это утверждают два свидетеля.

— Вы проводили расследование?

У Селерена закралось подозрение, что полицейский что-то от него скрывает.

— Вышла ли она из какого-то дома или шла откуда-то, нас не касается. Для расследования важен сам факт несчастного случая…

Тревожный и подозрительный взгляд Селерена смутил его, и он поспешил пожать ему руку.

— Извините. Меня ждут на площади Бастилии…

Ничего определенного он не сказал. Ограничился одним вопросом, но этого было достаточно, чтобы взволновать Селерена. Не следовало ли ему самому сходить туда и расспросить свидетелей? Не удивило ли сержанта то, что он об этом не позаботился?

На улице Севинье все уже сидели за работой, и Жюль Давай был занят непростой сборкой брошки вдовы Папен.

— Ничего нового?

— Ничего. Все идет своим чередом.

— Мне сейчас нужно отлучиться на несколько часов…

Он сказал это скрепя сердце. Ему было не по душе то, что он собирался предпринять. Он чувствовал себя виноватым за это перед Аннет.

Он был без машины. Он редко пользовался ею, когда отправлялся на работу, это было совсем близко.

Селерен сел в автобус. Было тепло. Солнце сияло по-прежнему, и кое-где на террасах кафе уже сидели люди.

Он вышел на остановке «Авеню Георга Пятого» на углу улицы Вашингтона и чуть не повернул обратно. Предчувствие говорило, что он не прав, что Аннет заслужила покой.

Тем не менее он разыскал желтую лавочку торговца зеленью, над которой красовалась вывеска с именем Джино Манотти.

Хозяин вместе с женой были в лавке, они опорожняли ящик грейпфрутов.

— Что вам угодно?

У него был сильный итальянский акцент и иссиня-черные волосы южанина.

— Меня зовут Жорж Селерен…

— Как вы сказали?

— Жорж Селерен…

— Вы кого-то представляете?

— Нет. Я муж той женщины, которую сбил фургон почти что напротив вас…

— Припоминаю…

Он о чем-то переговорил по-итальянски с женой.

— Это было ужасное зрелище… Можно было подумать, что она нарочно бросилась под колеса… Но нет! Она поскользнулась на мокрой мостовой…

— Откуда она шла?

Она вышла из дома…

— Какого?

— Я считаю, что из сорок седьмого… А другой свидетель — он стоял на тротуаре — клянется, что из сорок девятого…

— Вы ее видели прежде?

— Знаете, тут столько людей проходит…

— Благодарю вас.

Селерен не знал ни имени, ни адреса второго свидетеля, и он отправился в полицейский участок на улице Сент-Оноре.

На скамейке сидели ожидающие приема. Он хотел было занять место в конце очереди, но полицейский, сидевший по другую сторону перегородки, знаком подозвал его к себе.

— Что вам нужно?

— Я Жорж Селерен…

Полицейский нахмурил лоб, как будто это имя ему что-то напоминало.

— Я муж женщины, которую раздавил фургон по перевозке мебели на улице Вашингтона…

— Вот как… Я что-то припоминаю… Но этим делом занимался сержант Ферно. Его сейчас здесь нет.

— Я знаю. Я его только что встретил.

— И что же вы хотите?

— Я разыскал Джино Манотти, торговца зеленью.

— Славный человек…

— Мне хотелось бы узнать имя и адрес другого свидетеля, прохожего, присутствовавшего при несчастном случае.

Полицейский посмотрел на него почти таким же взглядом, каким немного раньше посмотрел сержант Ферно.

— Для этого мне нужно найти протокол… Сейчас я здесь один… Не могли бы вы зайти через полчаса?

Он пошел по улице. Что еще ему было делать? Потом зашел в бар выпить чашку кофе.

Он стал сверхчувствительным. Достаточно было блеска у кого-то во взгляде или нахмуренных бровей, чтобы пробудить в нем подозрительность.

Полчаса тянулись долго. У него хватило времени постоять перед двумя десятками витрин и осмотреть все там выставленное.

Когда он вернулся в полицейский участок, принимавший его полицейский сразу же протянул ему бумажку с именем и адресом:

«Жерар Верн, представитель компании по торговле растительным маслом „Белор“. Проспект Жана-Жореса, Исси-ле-Мулино».