– Ну, как твои дела, сынок? – осведомился Артуров, придав своему голосу отцовские интонации. – Жалобы, личные пожелания имеются? Не обижают тебя здесь? А качество медицинского обслуживания? Устраивает или нет?

– Жалоб не имеется, товарищ генерал-майор! – отрапортовал Хантер. – Медицинское обслуживание на высшем уровне, кормят как на убой, обижать пока никто не отваживался! – Он улыбнулся, вспомнив Прошкина с его картонной папкой с тесемками и местного доктора Фрейда с его кожаной папкой.

Жаловаться на этих неудачных творений Создателя он считал бессмысленным – таких полным-полно везде, и этому роду перевода не предвидится.

– Что касается личных пожеланий – оно у меня одно. – Хантер потянулся и слегка повернул регулятор на прозрачной трубке. Капли зачастили. – Хочу поскорее вернуться в свою часть и встать в строй. Других пожеланий не имею!

– Вот, товарищи офицеры! – Артуров многозначительно поднял указательный палец. – А у нас кадровики жалуются – некого направлять в состав Ограниченного контингента наших войск в Афганистане: один болен, у другого двое несовершеннолетних детей, третий рапорт на увольнение подал – до того боится в зоне боевых действий оказаться! Молодчина, Петренко! – Генерал энергично пожал левую, свободную от капельницы руку старлея. – Все бы так!

– Но есть у меня одна просьба, не личного плана. – Хантер сделал паузу, ожидая, пока генеральская свита перестанет обсуждать, каков же молодец этот Петренко. – Здесь, в травматологии, находится на излечении десантник моей роты, радиотелефонист рядовой Евгений Кулик. В «крайнем» нашем бою, когда попали в засаду, взрывом фугаса ему оторвало левый голеностоп. Парень совсем было пал духом, но мне удалось побеседовать с ним по душам и, похоже, кое в чем убедить. Суть моей просьбы вот в чем. Парень хотел бы поступить на радиотехнический факультет здесь, в Куйбышеве…

– Не продолжайте, Александр Николаевич! – остановил его генерал. – Прошу прощения, что перебил вас, но Галина Сергеевна, – он кивнул на Афродиту, которая тут же зарделась, словно яблоко-цыганка, – в своем сегодняшнем превосходном выступлении на конференции рассказала нам обо всем: о вас, о рядовом Кулике, о вашем неравном бое с душманами. Нам даже пришлось нарушить регламент – ее выступление длилось девятнадцать минут вместо семи, а женщины, присутствовавшие в зале, испортили слезами всю свою косметику… – Генерал вполголоса засмеялся. – Словом, член военного совета округа уже отдал распоряжение своему помощнику по комсомольской работе майору Одинцову, – по мановению руки Артурова от свиты отделился прилизанный худощавый блондин в белом халате, – заняться проблемами рядового Кулика.

– Мы уже связались с горкомом и обкомом комсомола, и нам обещали, что рядового Кулика возьмут на контроль, – объявил тот.

– Где ты, майор, этой канцелярщины нахватался? – перебил Одинцова генерал. – «Возьмут на контроль», «связались»… Через три месяца доложишь мне лично, как обстоят дела с парнем. И желательно, чтобы к этому времени он уже был студентом и проживал на первом этаже в самом комфортабельном общежитии, в окружении самых красивых самарских девчат. Правильно, Галина? – обернулся он к Афродите.

– Замечательно, Иван Герасимович, – улыбнулась девушка. – Я тоже уже поговорила о нем со вторым секретарем горкома комсомола…

– Вот, Одинцов, учись! Не «взяла на контроль», а сама поехала и изложила вопрос!

Блондин уязвлено скрылся в толпе.

– Полковник Пименов! – распорядился генерал. – Проследите, чтобы мне своевременно доложили!

– Есть! – ответил некто без лица.

«Порученец», – догадался Хантер.

– Тогда все. – Замначполитуправы поднялся с места. – Выздоравливайте, Александр Николаевич! И простите, что потревожили. Еще пять минут у вас отнимет корреспондент нашей окружной газеты – он уже здесь.

– Благодарю, Иван Герасимович! – взволнованно ответил Хантер. – Хорошо бы, если б у рядового Кулика все по-настоящему наладилось…

– Наладится, сынок, не сомневайся! – успокоил генерал, направляясь к выходу. – А ты сам держись, политрук!

Свита потекла вслед за генералом. Теперь в «генеральской» остались только Седой, Афродита и еще какой-то тип. Халат болтался на нем, как на вешалке, в руках он вертел пухлый блокнот.

– Майор Новиков, корреспондент окружной газеты. Кстати, бывал я в Афганистане и в вашей бригаде… Сам я десантник, до Афгана служил в Монголии, участвовал в учениях по парашютному десантированию перед началом афганских событий… Так что рассказывайте все начистоту, я пойму. У меня есть фотографии тел наших бойцов и офицеров, угодивших в плен к «духам». – Хантер ошарашенно взглянул на майора. – Заверстаем их на полосу вместе с очерком, материал может получиться далеко не рядовой…

– Не стану я ничего сейчас рассказывать, – упрямо проговорил старлей. – Я устал, у меня еще куча процедур сегодня. Если надо – обратитесь к Галине Сергеевне, она в курсе. Кстати, насколько мне известно, за все время Афганской кампании не было ни единого случая десантирования парашютным способом в боевых условиях.

– Я и сам пережил в Кабульском госпитале клиническую смерть! – гнул свое «боевой» корреспондент.

– При всем уважении к состоянию вашего здоровья, – наконец вмешался Седой, в голосе его зазвучал металл, – как начальник отделения я не могу разрешить вам и дальше нервировать раненого. Еще один вопрос – и на этом закончим.

– Скажите, Александр Николаевич, – пропустив реплику травматолога мимо ушей, обратился к старшему лейтенанту настырный журналист, – как вы относитесь к роли низового актива в ходе боевых действий: агитаторов, редакторов боевых листков, комсоргов взводов?

– Отрицательно, – по простоте душевной брякнул Хантер. – Его время давным-давно ушло. Может, в период Гражданской войны или в начале Великой Отечественной, когда на взвод насчитывалось два-три грамотных бойца, умевших читать и писать, польза от первичного актива была очевидной: они могли прочитать газету, листовку, памятку, написать за неграмотного письмо домой. Но в наше время это чистый анахронизм!

– А как вы думаете… – опять начал майор Новиков.

– Моему пациенту сегодня больше не положено думать! – загремел Седой. – Я же предупреждал вас, майор! Галина Сергеевна! – обратился он к Афродите. – Проводите корреспондента к выходу из отделения. К рядовому Кулику его также ни в коем случае не допускать, иначе не миновать осложнений! Расскажите товарищу майору все, что вам известно, а через десять минут я буду ждать вас в этой палате.

Обычно толерантного и доброжелательного подполковника сегодня было просто не узнать.

Майор в сопровождении Афродиты пулей вылетел из люкса, а Седой, тяжело дыша, стал мерить шагами «генеральский люкс».

– Владимир Иванович! – Хантер собственноручно извлек из вены иглу капельницы, воткнул в какую-то резинку на штативе и, зажав руку в локте, приподнялся на кровати. – У меня тут фляжка «шпаги» и кое-какая закуска имеется. – Он прищурился и выжидательно взглянул на Седого.

– А что ж ты до сих пор молчал? – отрывисто проговорил тот. – Где она у тебя?

– В холодильнике, ясное дело. – Старший лейтенант уже вскочил на костыли и нашаривал здоровой ногой тапок.

В недрах «Бирюсы» оказалась не одна, а целых три фляжки с разведенным спиртом, всевозможные домашние разносолы и к тому же бутылка десертной «Лидии». Это приятно удивило Александра, который до сих пор так и не удосужился сюда заглянуть.

– Не слабо живешь! – присвистнул от удивления Седой.

Трезвость в течение целого дня, да еще и после вчерашнего, далась ему нелегко. Это было заметно и по тому, как подрагивали его руки, пока он раскладывал закуски по тарелкам, сервируя импровизированное застолье. «Шпагу» перелили в графин, из серванта появились хрустальные рюмки, Хантер включил проигрыватель и поставил первую попавшуюся пластинку.

Первую выпили под «Обручальное кольцо» Стаса Намина. Седой сказал тост: за то, что партконференция, хвала Аллаху, закончилась благополучно, и теперь госпиталь может зажить нормальной жизнью.